– Некоторые мужчины похожи на каменную стену. – Вздохнув, Ди присела на корточки. – На ее постройку уходит масса камней, которые укладываются друг на друга на протяжении многих лет. Но когда стена построена, чтобы сдвинуть или разрушить ее, требуется неимоверная сила. Кому-то это удается, кому-то нет.

– Я не очень поняла тебя.

– То, как ты сейчас ведешь себя, определено твоим прошлым. Чтобы изменить ход жизни, требуется гораздо больше сил, чем думает большинство людей. Намного удобнее делать то, что нам знакомо, а менять, что-нибудь – даже если мы несчастны – очень сложно. Уж если ты решишь стать любовницей лорда Бэдрика, – продолжила Нэнни Ди, подняв вверх руку, – эта твоя гордость поможет тебе, но ты должна быть абсолютно уверена, что поступаешь правильно. Обратного пути не будет, и никто не может предвидеть, как долго он будет с тобой и как долго ты будешь его любить. Жизнь – это совсем другое. Ты просто должна сделать свой выбор и верить, что Бог тебя не оставит. – Поднявшись на ноги, Ди стянула с рук старые перчатки и, с нежностью улыбнувшись девушке, погладила ее по щеке мозолистой рукой. – С самого твоего рождения я растила тебя и, как могла, учила. Я люблю тебя и понимаю, что сейчас тебе трудно ясно мыслить, но загляни вперед, не в завтрашний день, а в будущее. Уверена, ты найдешь ответы. Я всегда буду рядом, если понадоблюсь тебе. А теперь не трать время попусту, тебе скоро идти в музей.

Оставшись в одиночестве, Фиби, поразмыслив, поняла, о чем говорила Ди. Из-за своего прошлого Стивен боялся будущего, и сама Фиби ничем от него не отличалась. Не такое уж безоблачное детство накладывало свой отпечаток на все ее действия, она отлично понимала, что все происходящее с ней совершается как бы само по себе, без се ведома.

Когда Фиби приехала в Англию, у нее был ясный и четкий план, но Стивен внес в ее жизнь неожиданное смятение, ей вдруг захотелось любить и быть любимой. Но если это неосуществимо, она выберет другое, наилучшее в этой ситуации решение – обручальное кольцо, свадьбу, мужа, дом и сына или дочь.

– Пресвятая Дева Мария, – расстроенно пробормотала Элизабет, – ты смотришь на нее во все глаза, когда она на тебя не смотрит, а она, как только ты отвернешься, не может оторвать от тебя глаз. Ты ведешь себя как последний болван. Скажи мне, что произошло?

Стивен, хотя и не был особенно увлечен экспонатами музея, сделал вид, что с интересом разглядывает мраморный фриз. Он не хотел, чтобы Элизабет заподозрила, что он внимательно прислушивается к тому, что она, очевидно, собиралась ему сказать. Стивен знал, что стоит ему проинести хоть одно слово или вообще издать какой-нибудь звук, как Элизабет примется допрашивать его, словно инквизитор, пока не выведает всю правду.

Сопровождая друзей, Элизабет и Уинстона, по этой выставке греческого мрамора из Парфенона, Стивен мечтал очутиться у себя дома в добровольном заточении. И уж конечно, он ни за что не пошел бы в музей, если бы знал, что встретит там Фиби, да к тому же не одну, а в сопровождении лорда Тьюксбери. Не желая выказывать досаду, Стивен дал себе слово не обращать внимания на Фиби, а заодно и на Элизабет.

– Стивен, – обратилась к нему Элизабет тоном наставника, говорящего «я еще не все сказал», – ты неожиданно и грубо, даже не сказав «до свидания», сбежал с праздника в Пейли-Парк за день до его окончания и с тех пор вес время прячешься от всех. Такое впечатление, что теперь вы с Фиби едва выдерживаете общество друг друга. А что ты сотворил с сэром Леммером? Доктор сказал, у него сломаны ребро и нос. Что-то произошло, и я хочу знать что.

Уинстон, казалось, с радостью позволил жене пытать Стивена, но лорд Бэдрик стоически хранил молчание. Он решил, что немного посмотрит бесценную коллекцию лорда Элджиаа, а затем при первой же возможности покинет выставку. В это время лорд Тьюксбери уверенно взял Фиби под руку и, до неприличия близко склонившись к ее уху, что-то шепнул, а в ответ в уже наполнившейся народом и гудевшей от разговоров галерее музея зазвенел беззаботный смех девушки.

Стивену показалось, что ее смех был не просто беззаботным, а откровенно жизнерадостным. В голове у него помутилось. Какое право она имеет быть такой беспечной, если он все эти четыре дня со времени пребывания в Чанктонбери-Ринг, находится в отвратительном настроении?

Святые небеса, мысль о том, чтобы снова и снова повторять все, что там происходило, жгла его круглые сутки, независимо от того, спал он или бодрствовал. Фиби призналась ему в любви, а теперь явилась сюда с другим мужчиной, так что же удивительного, что Стивен был вне себя?

– Не стой просто так, сделай же что-нибудь. – Элизабет остановилась прямо перед Уинстоном, рассматривавшим неподалеку мраморную плиту, украшенную фигурами девушек, несущих жертвенный сосуд.

– Что конкретно ты предлагаешь, дорогая? Чтобы я увез отсюда Фиби и Стивена, запер их у нас дома и пригласил викария?

– Кто-то женится? – К небольшой группе присоединился Райс. – Если это один из моих друзей, надеюсь, я получу приглашение на свадьбу.

– Райс! Какой черт занес тебя сюда? – Стивен ухватился за возможность сменить тему, как за спасательную веревку в бушующем море.

– Моя бродячая жизнь официально закончена.

– Пришло время получить свой титул?

– У меня не было выбора. Я не мог допустить, чтобы его унаследовал этот мерзавец, мой кузен. Разве Уинстон тебе не рассказывал?

– В последнее время мы не виделись, – что-то пробурчав себе под нос, в конце концов признался Стивен.

– Ты от всех прятался, – уточнила Элизабет.

– Я был вынужден прятаться от назойливых женщин, которые не хотят ни на минуту оставить человека в покое.

– Похоже, здесь что-то произошло. – Райс скрестил руки на груди. – Может быть, кто-нибудь посвятит меня в эту историю? У меня такое чувство, что речь идет о рыжеволосой, которую я видел прогуливающейся под руку с Тьюксбери.

– Может быть, тебе удастся убедить этого беспросветного идиота, что он совершает ужаснейшую ошибку, по всей видимости, твердо решив лишить себя возможности найти счастье, – пояснила Элизабет. – Самое правильное, что мы могли бы сделать, это пригласить викария и заставить Стивена жениться на Фиби. Она как нельзя лучше подходит ему, хотя упрямец и не хочет этого признать; если доверить все ему, он разрушит собственную жизнь. А наследник? Ему нужно иметь детей.

– Дорогая, – перебил ее Уинстон, – в отличие от тебя не всех увлекает мысль о маленьких созданиях, путающихся под ногами. Это его жизнь, и он уже взрослый человек, способный отдавать себе отчет в своих поступках, пусть даже глупых. Ему выбирать, хочет он жениться или нет, продолжать ли ему свой род или нет, это его решение, а не твое и не мое.

– Кроме того, – добавил Райс, – этот парень упрям, как осел, когда-то я убедился в этом на собственном опыте, и я сомневаюсь, что вам удастся заставить его сделать то, чего он решил не делать.

«Если кто-нибудь еще посмеет назвать меня дураком или сказать что-либо подобное, он получит взбучку», – решил про себя Стивен. О нем говорили так, будто его здесь вовсе не было, он чувствовал себя жеребцом на помосте аукциона перед торговцами лошадьми и, кашлянув, бросил на Элизабет убийственный взгляд.

– Не хотите ли осмотреть мои ноги, а может быть, копыта? А что скажите о моих зубах? – Стивен оскалился.

– Он разговаривает! – в притворном удивлении воскликнула Элизабет, сделав большие глаза и приложив руки к щекам.

– Я ждал интересного разговора, но, похоже, ничего такого не предвидится, поэтому я займусь чем-нибудь другим. Ясно? – Но по виду Элизабет Стивен понял, что она не собиралась сдаваться и могла быть такой же упрямой, как Фиби. Снова повернувшись к ней спиной, он обратился к Уинстону: – Что ты думаешь о коллекции лорда Элджина? Интересно, не сожалел ли Наполеон, что не приобрел все это для Франции?

– Вероятно, нет, – быстро отозвался Уинстон, с готовностью меняя тему беседы. – А ты как считаешь, Райс?