— Знаю. Читал газеты. Кто такой Гарри Каслтон?

— Чрезвычайно порядочный человек, который зарабатывал на жизнь женитьбой или помолвкой с состоятельными и доверчивыми особами. Они, впечатлившись его знанием делового мира, вверяли ему все свои сбережения, после чего он вскоре испарялся, как туман.

— Не похож что-то он на такого, — сказал я, припомнив лицо Гарри Каслтона.

— На это и был расчет.

— Судим?

— Нет, мы наводили справки, но не так-то просто собрать информацию. Имена он менял довольно часто. И хотя Скотланд-Ярд считает, что Гарри Каслтон, Раймонд Блейр, Лоуренс Делтон и Роджер Байрон одно лицо, доказательств у нас нет. Видишь ли, женщины не любят рассказывать о таких вещах. Им лучше лишиться денег. Имен у него было более чем достаточно, работал он в разных местах — всегда одинаково, но был поистине неуловим. Роджер Байрон исчез в Саутэнде, а потом объявился в Ньюкасле-на-Тайне и обстряпывал свои делишки там. Фотографироваться он не любил, игнорируя попытки друзей и дам сделать снимок на память. И так лет пятнадцать или двадцать кряду. Одно время он, казалось, исчез. Даже пошел слух, будто он умер, но потом кто-то встретил его за границей.

— И никто ничего о нем не слышал, пока его не нашли мертвым на коврике в доме мисс Пебмарш? — спросил я.

— Вот именно.

— Тогда все может быть.

— Все что угодно.

— Например, отвергнутая женщина, которая ничего не забыла, — подбросил я.

— Ты же знаешь, и так бывает. У женщин бывает долгая память. Они ничего не забывают…

— И если такая женщина слепнет — одно несчастье за другим… так?

— Это лишь предположение. Доказательств нет.

— А эта жена, миссис… как ее?.. Мерлина Райвл? Ну и имя! Таких не бывает.

— Ее зовут Флосси Гэпп. Мерлина — псевдоним. Больше подходит для ее жизни.

— Кто она такая? Уличная?

— Время от времени.

— То есть, ежели говорить вежливо, дама легкого поведения?

— Думаю, она была хорошей, порядочной женщиной, винить надо ее друзей. Называет себя бывшей актрисой. Временами подряжается принимать гостей на приемах. Довольно мила.

— Ей можно верить?

— Не больше чем всем остальным. Узнала его сразу. Без колебаний.

— Вот удача-то.

— Да. Я уже почти отчаялся. Сколько здесь перебывало всяких жен! Я даже начал думать, что умной женщиной можно назвать ту, которая сумеет узнать своего мужа. Честно говоря, мне показалось, будто миссис Райвл знает о муже больше, чем говорит.

— А сама она не имеет какого-нибудь отношения к уголовникам?

— В архиве данных на нее нет. Думаю, у нее были и, может быть, есть и сейчас какие-нибудь сомнительные приятели. Но ничего серьезного — мелочь.

— Как насчет часов?

— Говорит, ничего не знает. Вероятно, так оно и есть. Мы выяснили, откуда они, — с Итальянского рынка. Я говорю про бронзовые и про дрезденский фарфор. Но проку от этого никакого. Знаешь ведь, что там творится по субботам. Лавочник говорит, будто их купила какая-то американка, но я не думаю, что он и впрямь ее запомнил. На этом рынке полно американских туристов. Жена его уверяет, будто их купил мужчина. Как он выглядел, она не помнит. Серебряные часы — из мастерской в Борнмуте. Какая-то высокая дама искала подарок для маленькой девочки и купила их. Все, что нам о ней известно, это что дама была в зеленой шляпе.

— А четвертые? Исчезнувшие? Как с ними?

— Ничего, — ответил Хардкасл. Я понял, что он имел в виду.

Гостиница, где я остановился, была маленьким, жалким заведением рядом с вокзалом. Там подавали неплохое жаркое, и на этом ее достоинства заканчивались. Кроме, конечно, дешевизны.

На следующее утро в десять часов я позвонил в Бюро машинописи и стенографии «Кавендиш» и сказал, что мне нужна машинистка, знающая стенографию, чтобы написать несколько писем и перепечатать деловое соглашение. Меня зовут Дуглас Витерби, остановился я в отеле «Кларендон» (почему-то у самых паршивых гостиниц всегда самые пышные названия). Свободна ли сегодня мисс Шейла Вебб? Ее рекомендовал мне один знакомый.

Мне повезло. Шейла была свободна. Правда, в двенадцать часов ее ждал профессор Пурди. Но я сказал, что мы закончим раньше, так как у меня самого назначена встреча.

Когда Шейла вошла в вестибюль гостиницы, я стоял за распашной дверью. Я выступил вперед.

— Мистер Дуглас Витерби к вашим услугам, — сказал я.

— Это ты звонил?

— Я.

— Как не стыдно, — возмутилась Шейла.

— Отчего же? Я готов заплатить за твое драгоценное и дорогостоящее время бюро «Кавендиш». Так что их совершенно не касается, где мы будем сидеть, здесь или через дорогу, и станем ли мы писать какие-нибудь кошмарные нудные письма, которые начинаются вроде: «Вам необходимо срочно получить» и т. д., или не станем. Пошли, выпьем по чашке паршивого кофе в уютной обстановке.

Вызывающе, отчаянно желтое кафе «Лютик» старалось соответствовать своему названию. Столы, пластиковые подставки, чашки и блюдца — все сияло канареечным цветом.

Я заказал нам кофе и пшеничные лепешки. Час был ранний, и мы сидели почти совсем одни.

Когда официантка, приняв заказ, удалилась, мы посмотрели через стол друг на друга.

— Как дела, Шейла, в порядке?

— Что ты имеешь в виду?

Под глазами у нее залегли круги, отчего глаза казались не синими, а фиолетовыми.

— Досталось тебе?

— Да… нет… не знаю. Я думала, ты уехал.

— Уехал. Но уже вернулся.

— Зачем?

— Ты знаешь зачем.

Она опустила глаза и молчала не меньше минуты.

— Я его боюсь, — сказала она.

— Кого?

— Твоего приятеля, инспектора Хардкасла. Он думает, что я… что я убила сначала того человека а потом Эдну…

— Так только кажется, — успокоил я Шейлу. — Он всегда так смотрит, будто подозревает всех и вся.

— Нет, Колин, мне ничего не кажется. И незачем меня утешать. Он думает, что я с самого начала замешана в этом деле.

— Девочка моя, против тебя нет улик. Просто ты там оказалась в тот день, и оказалась потому, что кто-то тебя подставил.

Она перебила меня:

— А он думает, что это я сама себя подставила. Он думает, я все подстроила, он думает, что Эдна об этом догадалась. Что она узнала меня, когда я якобы прикинулась мисс Пебмарш.

— А это был не твой голос? — спросил я.

— Конечно же нет! Никуда я не звонила. Сколько раз говорить!

— Послушай, Шейла, — сказал я. — Что бы ты там ни говорила всем остальным, мне ты должна сказать правду.

— Ты не веришь ни одному моему слову!

— Да, не верю. В тот день ты могла позвонить по вполне невинной причине. Кто-то мог попросить тебя и сказать, что это розыгрыш, а потом ты испугалась и, солгав раз, уже не могла сказать правду. Это так?

— Нет, нет и нет! Я сказала — нет!

— Хорошо, но ты все же не договариваешь. Я хочу, чтобы ты мне поверила. Если у Хардкасла есть что-то против тебя, что-то, о чем он мне не рассказал…

Она снова перебила:

— Ты уверен, что он говорит тебе все?

— Да. У него нет причин что-либо скрывать. Мы с ним почти коллеги.

В этот момент официантка принесла заказ. Кофе был светлый, как только что вошедший в моду норковый мех.

— Я не знала, что ты тоже из полиции, — сказала Шейла, медленными кругами водя в чашке ложечкой.

— Не совсем из полиции. Это совершенно другой департамент. Но я понимаю так: если Дик что-то знает и не говорит мне, значит, у него есть на то причина. Это потому, что он видит, как ты мне нравишься. И ты мне действительно нравишься. Даже больше. Что бы ты ни сделала, Шейла, я — за тебя. Тогда ты выбежала из дому перепуганная насмерть. Ты действительно испугалась. Ты не притворялась. Так сыграть невозможно.

— Конечно, испугалась. До смерти.

— Ты испугалась только мертвеца? Или чего-то еще?

— А что там еще могло быть? Я набрался смелости.

— Зачем ты взяла часы с надписью «Розмари»?