По-моему, никогда не вредно подготовиться, как полагается, поэтому я сошел с дороги, подошел к стене, задрал голову вверх, будто что-то меня там удивило, наклонился к траве, словно что-то искал, потом выпрямился, переложив «это» из руки в карман. Потом я обошел здание и открыл входную дверь.

Положено считать, что привратник находится на своем посту почти целый день, но в священный обеденный час в вестибюле никого не было. Я увидел кнопку звонка, над которой висела табличка «привратник», но не позвонил. Я вошел в автоматический лифт и нажал кнопку четвертого этажа. Теперь нужно только не ошибиться.

Со стороны кажется очень просто найти нужную дверь, но на самом деле это не так-то легко. Правда, в свое время я достаточно практиковался в подобных вещах и почти наверняка знал, что не ошибся. Номер квартиры, к счастью или несчастью, был семьдесят семь. Я подумал: «Семерки — к добру. Вперед», — нажал кнопку звонка и стал ждать, что будет дальше.

Ждать мне пришлось недолго, потом дверь открылась.

На меня молча смотрела светловолосая крупная девица, одетая в яркое пестрое платье, похоже, шведка. На ее наспех вытертых руках и на кончике носа остались следы муки, так что я без труда сообразил, чем она занималась.

— Простите, — сказал я, — тут у вас живет девочка. Она кое-что уронила из окна.

Девица ободряюще мне улыбнулась. В английском она была не слишком сильна.

— Простите… как вы сказали?

— Здесь живет девочка, маленькая девочка.

— Да-да, — она кивнула.

— Уронила… из окна.

Я показал ей жестом.

— Я поднял и принес.

Я протянул руку. На ладони лежал складной серебряный ножик для фруктов. Ножик она не признала.

— Не думаю… я не видела…

— Вы готовите, — сказал я с участием.

— Да-да, готовлю. Да-да. — Она отчаянно закивала головой.

— Не хочу вас отрывать, — сказал я. — Вы не позволите мне отдать его девочке?

— Простите?

До нее наконец дошло, чего я хочу. Она пересекла прихожую и открыла дверь. За ней оказалась довольно милая гостиная. У окна стояла кушетка, а на ней, с ногой в гипсе, сидела девочка лет девяти-десяти.

— Этот джентльмен говорял, что ты… ты уроняла… К счастью, в этот момент с кухни сильно потянуло горелым. Моя провожатая отчаянно воскликнула:

— Прошу прощения, прошу прощения!

— Вы идите, — сказал я участливо. — Мы и сами договоримся.

Она с готовностью выскочила из комнаты. Я вошел, закрыл за собой дверь и подошел к кушетке.

— Здравствуй, — сказал я.

Девочка ответила «здравствуйте» и впилась в меня таким долгим и проницательным взглядом, что я почти смутился. Она была обычным ребенком с прямыми серенькими волосами, заплетенными в две косички. У нее был выпуклый лоб, остренький подбородок и очень умные серые глаза.

— Меня зовут Колин Овн, — сказал я. — А тебя как?

— Джеральдина Мария Александра Браун.

— Боже мой, — сказал я, — какая ты важная. А дома тебя как зовут?

— Джеральдина. Иногда Джерри, но Джерри мне не нравится. А папе не нравятся сокращения.

У детей своя логика, и это доставляет большое удовольствие в общении с ними. Взрослый человек немедленно спросил бы меня, что мне нужно. Джеральдина же начала разговор безо всяких дурацких вопросов. Она сидела одна, скучала и потому обрадовалась моему приходу. Теперь, если она не сочтет меня человеком унылым и скучным, она разговорится.

— Кажется, твоего папы нет дома, — сказал я.

Она ответила с той же готовностью и так же подробно, как начала.

— Он в «Инженерных работах Картингхейвена, Бивер-бридж», — сказала она. — Отсюда это четырнадцать миль и еще три четверти.

— А мама?

— Мама умерла, — ответила Джеральдина так же бодро. — Она умерла, когда мне было два месяца. Она летела домой из Франции. Самолет разбился. Все погибли.

Говорила она с некоторой гордостью, и я подумал, что если мать ребенка погибает в такой страшной, ужасающей катастрофе, то потом этот ребенок купается в лучах всеобщего внимания.

— Понятно, — сказал я. — Поэтому у тебя… — Я повернулся к двери.

— Это Ингрид. Она из Норвегии. Здесь она всего две недели. Она еще даже не знает английского. Я сама ее учу.

— А она тебя учит норвежскому?

— Не очень, — сказала Джеральдина.

— Она тебе нравится?

— Да. Нравится. Но готовит она иногда странно. Знаете, она любит есть сырую рыбу.

— В Норвегии мне случалось есть сырую рыбу, — сказал я. — Очень вкусно.

Джеральдина посмотрела на меня с большим сомнением.

— Сегодня она решила испечь пирог с патокой, — сказала она.

— Звучит заманчиво.

— Н-да-а, пироги с патокой я люблю, — добавила она вежливо. — Вы пришли к нам на обед?

— Не совсем. Дело в том, что я просто проходил мимо, увидел, как что-то упало из окна, и решил, что из вашего.

— Из нашего?

— Да. — Я пододвинул к ней серебряный ножик. Джеральдина смотрела на него сначала с сомнением, потом — с одобрением.

— Что это?

— Ножик для фруктов. Я раскрыл его.

— А-а, понятно. Вы хотите сказать, таким ножиком чистят яблоки и все такое?

— Да.

Джеральдина вздохнула.

— Не мой. Я его не роняла. А почему вы подумали, будто это я?

— Ну, ты как раз выглянула из окна, и я…

— Я выглядываю из окна почти все время, — сказала Джеральдина. — Видите, я упала и сломала ногу.

— Не повезло.

— Да уж. Но сломала я ее очень забавно. Я выходила из автобуса, а он вдруг поехал. Сначала было больно, а сейчас уже нет.

— Но, должно быть, очень скучно, — сказал я.

— Что да, то да. Зато папа мне все время что-нибудь дарит. Знаете, там, пластилин, или книжки, или мелки, или мозаичные головоломки, или еще что-нибудь, но от этого ведь тоже устаешь, потому-то я и торчу у окна с этим.

С огромной гордостью она показала мне маленький театральный бинокль.

— Можно посмотреть? — спросил я.

Я взял его, приложил к глазам и выглянул за окно.

— Что ж, неплохо, — одобрительно сказал я. Бинокль и впрямь был великолепный. Отец Джеральдины — если это его подарок — не скупился на расходы. Поразительно, насколько ясно отсюда видно и дом номер девятнадцать, и все соседние. Я вернул бинокль Джеральдине.

— Великолепно, — сказал я. — Первый класс!

— Настоящий, — с гордостью ответила Джеральдина. — Не такой, как для малышей, — те годятся только, чтобы похвастать.

— Да, конечно.

— У меня есть блокнот, — сказала Джеральдина. И показала мне блокнот.

— Я в нем записываю, что и когда случилось. Здесь у меня словно наблюдательный пункт, — добавила она. — У меня есть двоюродный брат Дик, мы с ним вместе играем. Мы даже номера машин записываем. Знаете, стоит только начать, а потом уже не остановиться.

— Что ж, неплохая забава, — сказал я.

— Да. К сожалению, по этой улице машины ходят редко, так что скоро, возможно, я брошу это занятие.

— Ты, наверное, знаешь все о людях из тех домишек? Я сказал это будто случайно, но Джеральдина откликнулась тотчас.

— Да, конечно. Правда, имен я не знаю, но я им сама их дала.

— Это, должно быть, очень занятно, — сказал я.

— Вот там, — показала Джеральдина, — живет Маркиза Каррабаса — вон там, где нестриженые деревья. Она похожа на Кота в сапогах. И у нее ужас сколько кошек.

— С одним из них я только что разговаривал, — сказал я. — С рыжим.

— Да, я видела, — сказала Джеральдина.

— У тебя, похоже, острое зрение, — сказал я. — Не думаю, чтобы что-нибудь от него ускользнуло.

Джеральдина довольно улыбнулась. Ингрид открыла дверь и вошла, затаив дыхание.

— У тебя все в порядке?

— Все, — твердо сказала Джеральдина. — Не беспокойся, Ингрид.

Она отчаянно закивала и зажестикулировала.

— Иди, иди готовь.

— Очень хорошо. Я иду. Очень мило, что у тебя гость.

— Когда она готовит, она всегда волнуется, — объяснила Джеральдина. — Я хочу сказать, когда готовит что-нибудь новенькое. Из-за этого иногда мы очень поздно обедаем. Я рада, что вы зашли. Когда никого нет, тогда уже не отвлечься, и только сидишь и думаешь, как хочется есть.