Когда за их спинами бесшумно захлопнулся люк ракеты, иллюминаторы отразили первые лучи второго солнца Тамиры. Ферн снял шлем и рухнул в кресло у пульта. Он почувствовал, что рядом с ним сел Ариэль.

Они оба еще молчали, когда вспыхнул стереоэкран. Искаженное яркими искрами космических помех, на нем появилось и тут же исчезло лицо Конструктора. Но хотя изображение и пропало, послышался его голос:

— Поздравляю, Ферн! Воя база тебя поздравляет! Ты выдержал испытание.

Недоумевая, Ферн глядел на пустой экран, а голос продолжал:

— Это было испытание для тебя! Сумеешь ли ты, человек, установить контакт с искусственным разумом! Мы не обманулись в тебе, Ферн! Ты понял, что он не господин и не слуга, а товарищ. Так и должно быть, Ферн! Разум во Вселенной един!

Жребий

(Перевод Ю.Топаловой)

Нас трое — Инна, Артур и я. Сидим, как и каждый вечер, в нашем углу возле небольшого белого распределительного щита астрофона. Через стеклянные глаза зала на нас спускаются оранжевые сумерки. Артур сидит налево от меня, почти утонув в своем кресле, и отсюда мне видно только его худощавое лицо, которое сейчас кажется задумчивым и отчужденным. Инна передо мной. Она склонилась к экрану астрофона. Голубой луч света, трепеща на ее пальцах, освещает нежный профиль. Мы молчим. Кажется, что только этот мертвый свет здесь и живой. К легкому жужжанию присоединяется высокий воющий звук. Закрыв лицо ладонями, Инна долго вслушивается в него.

— Оставь, Инна, — говорю я, — сама знаешь, что это бессмысленно…

Она не отвечает, и мне нечего добавить. Все десятки раз переговорено, и она это знает не хуже меня или Артура. Слушаем сигнал. Непонятный для нас сигнал из глубины звездного мира. Было время, когда мы пытались его расшифровать. Сначала нам казалось, что ответ просвечивает в спокойных голосах кибернетического устройства, которое сообщило, что сигнал идет от созвездия Персея. «Еще данные, разгадайте сигнал!» — настаивали мы. Электронный мозг послушно уточнял координаты, доказывал, что только разумные существа могут посылать такие радиоволны. И больше ничего. Мы замучили себя вопросами, хватались за тонкие нити предположений. Надежда сменялась неуверенностью, а потом в наши души медленно проникла горечь бессилия.

Теперь все равно поздно, через несколько часов мы улетаем к Земле. Нас ожидают восемь земных лет пути. Восемь лет вместе. Будем говорить, может быть, будем смеяться, и каждый будет видеть, как по лицам двух других морщину за морщиной прокладывают неуловимые угрызения совести. Да, мы упустили наше важнейшее открытие, открытие, ради которого вообще стоило жить.

— Не мучайся, Инна! — говорю я снова. — Мы записали звук. На Земле его расшифруют. Верь мне, что и это немало.

Собственно, я и сам не знаю, много ли это или мало. Но мы в самом деде сделали все, что было в наших силах. И сейчас у меня перед глазами бледное, заросшее лицо Артура, который целыми днями пытался преобразовать пойманные радиоволны. Одно время казалось, что удается получить соответственные биотоки. Тогда часами сидели в биоэлектронной камере с приемными шлемами на голове. Дважды мне казалось, что я вижу краски и очертания. Но… оба раза Артур и Инна извлекали меня из камеры полумертвым. Запись на биоэлектронной ленте действительно показывала цвета, но могли ли мы этому верить? И о чем говорили эти цвета? Почему прием их был опасен? Ответа на эти вопросы не было. Решили прекратить опыты. Оставалось только следить за записывающими аппаратами и утешаться, что на Земле кто-то другой, более сообразительный, сумеет расшифровать наши записи. Тоже мне утешение! Вот почему мы уже ненавидим и сигнал и самих себя. Иногда я думал, что это эгоизм. Но кто бы дерзнул обвинить в эгоизме нас, людей, которые отказались от личной жизни ради изучения полных опасностей далеких планет?

Довольно этих настроений! Нужно улыбнуться. Не так, так слишком мрачно. Да, сейчас лучше. Я встал.

— Достаточно мы сидели! У нас до отлета есть еще и другие дела, правда, Инна?

Инна вздрогнула. Но быстро сообразила, о чем я спрашиваю. Встает. Да, последнее контрольное испытание локаторных установок в ракете. Пора.

Артур тяжело поднимается с кресла. Стоит, будто хочет что-то сказать, но, махнув рукой, уходит. Большая серебристая дверь бесшумно открывается перед ним. Да, это к лучшему, что он промолчал.

За окнами вечер. Странный вечер, если вообще можно так сказать. К горизонту черного неба спускаются два солнца. Одно — большое, оранжевое, другое — голубое. Когда-то, когда мы были детьми, нам снились такие горизонты и такие солнца. И даже сейчас, после трех лет пребывания здесь, не могу отрешиться от чувства, что все это происходит во сне. Вокруг меня ни одной мягкой линии. Острые, причудливо иссеченные утесы, будто застывшие в мольбе к небу. Зияющие глубиной пропасти. И звезды. Неприветливые, будто вырезанные из куска мертвенно-холодного металла. Мне становится страшно, как только подумаю, что там, где-то в созвездии Персея, была, а быть может, есть и сейчас, разумная жизнь, которая взывает к бесконечности. Двадцать тысяч световых лет шел этот зов. И встретил нас троих на этой дикой планете системы бета Лебедя. Напрасно встретил. Мы не готовы его понять.

Оборачиваюсь. На плато за нами сияет мягким изумрудно-зеленым светом купол нашей гравиметрической станции. Никогда не думал, что мне будет так тяжело расставаться с ней. Видно, человек всегда оставляет частицу себя в предметах, с которыми он сжился.

Направляюсь следом за Артуром и Инной. Он идет впереди, она — за ним. Слышу в шлеме ее дыхание, вижу, как ее маленькая фигурка ступает по склону, и думаю о том, о чем никогда не смог бы ей сказать. Насколько она мне дорога. Понял я это не сразу. В первые дни после того, как звездолет «Орион» доставил их сюда вдвоем с Артуром, меня раздражали ее молчаливая сдержанность, ее манера нервно поглаживать ладонью лоб, когда она чем-то встревожена. Потом я привык. А потом вдруг однажды с удивлением обнаружил, что мне тяжело, когда я не вижу со рядом. Может быть, это любовь, не знаю.

Артур тоже любит ее. Они выросли вместе в звездолете «Орион». И то, что она навсегда свяжет свою жизнь с его, казалось совершенно в порядке вещей. Между собой мы говорим обо всем, кроме главного, что мы оба любим Инну. Но и она молчит.

— Арчи, — говорю в микрофон, — я вас скоро догоню. Пойду отключу гравитационный конденсатор. А вы проведите проверку в ракете. Я буду ждать вас здесь на обратном пути.

Вправо, в ста метрах по склону, темнеет угловатое тело конденсатора. Непосвященный никогда не догадается, что этой неказистой установке мы обязаны своей жизнью здесь. Конденсатор создает высоко над нами невидимую броню сверхмощного поля. Эта броня охраняет нас от лучей голубого солнца, без нее оно в считанные часы убило бы нас. Однако наши запасы энергии близятся к концу, это-то и заставляет нас спешить с отлетом. Да и задание, из-за которого мы здесь, уже выполнено. Мы справились со всеми задачами, кроме одной — непредвиденной. Почему-то часто именно непредвиденное оказывается самым важным в нашей жизни? Нет, не хочу больше об этом думать. Сегодня последняя ночь здесь. Отбросим уже ненужные сомнения и дадим старт. Всего лишь восемь лет, и я увижу Землю! Синее небо, синее море, зелень лугов и лесов… Всего восемь лет!..

Тяжелая дверь открывается. Вхожу. Что подумают Инна и Артур, если им сказать, что для меня приборы — словно живые существа. Возможно, это осталось у меня от занятий медициной — каждая наука дает человеку, кроме точных знаний, что-то еще. Трудно сказать, что именно, но медицина, очевидно, дает такое понимание людей, которое одухотворяет даже предметы. И как были несчастны наши прадеды, когда два-три века назад, вынужденные обстоятельствами, считали, что должны совершенствоваться только в одной какой-либо области науки. Они совсем не могли бы представить себе, к чему привело расселение людей по планетам, к какому скачку в мышлении!