— Но чем вы здесь занимаетесь? Как живете? — пытался выспросить Шмидт.

— Скучаем, профессор. Ужасно скучаем. Изучили все чудеса. Открыли физический факультет для вновь прибывших, но сегодня все они имеют уже профессорские звания. Не знаем, что и делать, потому что никто не принес с собой хотя бы одну колоду карт. Придумываем различные глупости. Сегодня вечером, например, пойдем слушать концерт для лейкопластыря с оркестром.

— Но ведь здесь нет…

— Разумеется, нет. Поэтому и интересно. Оркестра нет, но из-за отсутствия лейкопластыря мы этого не замечаем. А концерт состоится. Уже назначили дирижера, критика, администратора…

Профессор Шмидт посмотрел на американца. Он начинал опасаться, не с сумасшедшим ли имеет дело. Но так как лучше разбирался в физике, чем в медицине, решил, что все покажет время. Время? Черт возьми, но ведь здесь времени не существует! Здесь люди просто исчезали для окружающих и консервировались на века. А благодаря своим бесконечным просторам четвертое измерение может вместить столько людей, что в других трех измерениях останется… Стоп!

Неожиданно гениальная идея осенила плешивую голову профессора. Он так раскрыл рот от уважения к самому себе, что теперь в свою очередь американец подумал, в своем ли тот уме.

Ну да! Ну конечно! Это-то уж поистине гениально! Сюда можно собрать так много людей… лишних людей… и не нужно их ни кормить, ни убивать, ни хоронить… Что представляют собой Освенцим и Маутхаузен по сравнению с неограниченными возможностями четвертого измерения? А наступит день (о, к этому идет!), когда снова потребуются лагеря и для евреев, и для большевиков, и для американцев, и мало ли для кого еще. И тогда он, Ганс Шмидт, станет великим — более великим, чем изобретатель водородной бомбы. Имя его будет передаваться из уст в уста, а если ему разрешат с каждого осужденного, проходящего через проклятые двери, взимать минимальную входную плату, то…

Профессор Шмидт затанцевал от радости на песке пустыни. Американец посмотрел-посмотрел на него, махнул рукой и пошел на концерт для лейкопластыря с оркестром. А Шмидт, счастливый и довольный, уселся на землю и за неимением других пособий стал пальцем писать на песке формулы и производить вычисления. Ему предстояло разрешить не особенно трудную задачу — снова открыть первые три измерения, вернуться в них, доложить, собрать лавры.

До сих пор сообщения о возвращении профессора еще не поступало. Евреи, коммунисты и прочие люди второго сорта, можете спать спокойно!

Когда инженер Трыпчо Д. решил построить второй этаж Балканского полуострова, мировая общественность ахнула от восхищения. Если жить в двухэтажных городах, то можно по выбору либо греться наверху на солнце, либо работать внизу в тени. И гаражей для геликоптеров, аэромобилей и прочего научно-фантастического транспорта будет достаточно! По смелости этот проект равнялся проекту переноса Австралии в Северный Ледовитый океан, который должен был осуществиться в следующем квартале. А по авторской фантазии он превосходил предложение, относительно переоборудования всех действующих вулканов в предприятия общественного питания, комбинируемые с банями и прочими бытовыми учреждениями.

Имя Трыпчо Д. гремело на ультракоротких, коротких, средних, длинных, инфрадлинных волнах. Его фотографии появились во всех газетах, а ряд известных поэтов написали хорошо оплаченные четверостишия для первых полос. Известность инженера росла так быстро, что даже собственная теща поверила в его гениальность. И именно эта слава привела гениальный замысел к катастрофе.

Роботы-чертежники закончили проект очередной восьмидесятимиллионной опорной башни, роботы-вычислители определили, правда с ошибкой на двести пятьдесят граммов, необходимое количество цемента, бетона, стекла и арматуры, а роботы-плановики уже подготовили кадры и материалы для капитального ремонта после приема строительства компетентной комиссией, как вдруг инженер Трыпчо Д. исчез.

В сущности, он не исчез — каждый знал, что он ездит по свету, но никто не мог найти его.

Прежде всего посыпались приглашения от различных строительных организаций. Везде его встречали с распростертыми объятиями. Даже конголезские строители сделали его почетным гражданином джунглей, а коллеги с Ньюфолкнерских островов подарили двадцать почти неиспользованных жен. После этого Трыпчо Д. отправился обмениваться опытом. Он подсказал, как укрепить несколько растрескавшихся небоскребов в Сан-Франциско, помог французам перевернуть Эйфелеву башню, чтобы она занимала меньше места, и с той же целью водрузил одну египетскую пирамиду на другую, не тронув только сфинкса, которого решили оставить в качестве учебного пособия…

Громадная административная машина занималась лишь тем, что сообщала всему миру, где находится Трыпчо Д., когда вернется, куда поедет, скоро ли возвратится. Четыре тысячи машинисток переписывали его воспоминания и путевые заметки, пятьдесят тысяч вполне серьезных нотариусов и адвокатов учтиво отклоняли предложения о женитьбе, бригады грузчиков в три смены принимали тонны полученных для него цветов и передавали их на переработку во вторсырье.

Тем временем Трыпчо Д. путешествовал, консультировал, заседал в почетных президиумах, пожимал руки, посещал приемы.

А тем временем закончившие различные виды вычислительных, строительных и планировочных работ роботы начали ржаветь.

И тем же временем человечество забыло, что же, в сущности, предложил построить Трыпчо Д.

И когда в один прекрасный день он вернулся все-таки в свой родной административный небоскреб, то нашел там совершенно незнакомых людей. Какая-то другая организация трудилась здесь над проблемой согревания Северного полюса и с нетерпением ждала возвращения своего руководителя, который отправился по стопам гениального Трыпчо.

— Но помилуйте! Где же мои люди и роботы? — воскликнул инженер. — Неужели вы меня не узнаете? Я и есть Трыпчо Д.

Работники другой строительной организации повскакивали с мест, стали рукоплескать, создали на скорую руку организационный комитет и предложили знаменитому инженеру отдохнуть перед банкетом, который они устроят.

На этот раз Трыпчо действительно исчез. Слава ли ему осточертела, сам ли он забыл, что намеревался строить, или опять оказался под каблуком у жены — неизвестно.

Злые языки говорят, что гениальный Трыпчо Д. стал журналистом и в серии восторженных репортажей и очерков мстит своим гениальным коллегам, ведя их по проторенному, но, увы, пагубному пути славы.

— Значит, ты утверждаешь, что дважды два — четыре?

Великий жрец Крц в ужасе воздел обе руки горе и взглядом обратился за помощью к светиле Млрпрвлтцлу, кротко гревшемуся на солнышке у окна.

— Да, великий повелитель…

Раб-математик упал ему в ноги и усердно лизал пол возле его золотых сандалий.

— О боги! — прошептал Крц, голос его уже осип от возмущения. — Как жить дальше, боги? Значит, дважды два…

Он замолчал и оттолкнул ногой раба.

— Ты хочешь опрокинуть вниз головой всю нашу вековую науку? Ты хочешь стать рядом с богопомазанными? Может быть, наступит день, когда ты осмелишься утверждать, что белое это белое, а не черное, как я того желаю? Ступай! Ступай и сейчас же скажи страже, чтобы тебя рассекли на куски, может быть, ты поумнеешь!

Раб отправился исполнять приказ своего повелителя, а Крц нервно зашагал по золотому залу дворца. Над главным городом Атлантиды, который с незапамятных времен назывался Ф, солнце вопреки опасениям жреца продолжало невозмутимо сиять…

— Повелитель, я не исполнил твоего приказа.

— Почему? — в гневе воскликнул Крц.

Раб снова рухнул на пол в самом запыленном месте.

— Сотник, которого я попросил меня расчленить, спросил, в чем я провинился, и я ему сказал, что дважды два…