Ардженто задумался.

— Не вижу смысла, Дэвид.

— Тем не менее, смысл есть. И большой. Невероятный, Фрэнк. Но если отбросить невероятность, останется истина. И если мы его не остановим, Халлер продолжит набирать силу. Пока не проглотит тебя, меня и всю систему.

— Мы еще посчитаемся с Халлером, я тебе обещаю. Но я хочу, чтобы ты вернулся в Нью-Йорк. Незамедлительно!

— Нет, Фрэнк.

— Дэвид, черт тебя побери!…

— Здесь — место последнего боя, Фрэнк. Здесь. Ты это знаешь и я это знаю. Идея принять заказ у Халлера была моя, а не твоя. Ты меня предупреждал, но я решил идти до конца.

— Но это не означает, что ты должен продолжать в одиночку. Дэвид, позволь мне быть на твоей стороне.

— Ты и так на моей стороне. Но изначальная цель остается той же: заставить их выйти на свет. И мне надлежит выкопать вторую могилу Майклу Халлеру. — В голосе Слоэна появились веселые нотки. — И на этот раз он не возродится.

— Дэвид, на свете мало, из-за чего стоит умирать. Майкл Халлер, или Ричард Валайн, или как его там, этот кусок дерьма, не из этого ряда.

— Смерть — это состояние сознания, Фрэнк.

Фрэнк Ардженто не ответил. Он знал Дэвида Слоэна. И знал, что Дэвид Слоэн переступил точку возврата. Давным-давно.

— Есть только одно, что я прошу тебя для меня сделать, Фрэнк.

— Все, что хочешь, Дэвид, все…

— Я встретил женщину. Ее зовут Лидия Доминичи. Она очень молодая и неразумная. Это она вернула мне жизнь. И, по большому счету, поддерживает ее в настоящее время.

Еще одна долгая пауза.

— Позаботься о ней, Фрэнк.

— Дэвид, подожди…

— И позаботься о себе самом.

Щелчок, и в трубке только далекое бормотание хора голосов.

Фрэнк Ардженто положил ладони на бронированное стекло, за которым расстилался пейзаж из бетона, земли и воды.

Не волнуйся, я позабочусь о Лидии. И позабочусь о себе.

Паруса темных туч наплывали на статую Свободы, скрыв из виду горящий факел.

Но кто позаботится о тебе, Дэвид?

Слоэн повернулся спиной к какофонии голосов и вышел из переговорного зала центра Телеком. Надвинул поглубже на глаза козырек бейсболки, купленной за пару долларов у киоскера не площади Дуомо, и пошел по улице, продуваемой ветром, остывающим с каждой минутой. Пришедшие с севера тяжелые тучи заполонили небо над городом. Слоэн продолжал идти, и скоро толпа поглотила его, как стая ворон.

— Вы не можете сделать этого, комиссар Каларно! Я ясно говорю? Вы этого просто не — мо-же-те сделать!

— Я это уже делаю, адвокат! А сейчас, будьте добры, уйдите отсюда!

Патриция Парди, доверенный адвокат Сандро Белотти, холеная дама лет сорока, была вне себя.

— Уйти отсюда? Вы забываете, с кем вы разговариваете, вы!..

Скьяра и Палмьери переглянулись. Им только не хватало этой дамочки, как будто недостаточно того дерьма, что тянул в коридор вентилятор.

Каларно, словно танк, двигался по пустынному коридору второго этажа Павильона Браски Центрального госпиталя Нигуарда.

— Вы нарушаете постановление судьи предварительного следствия миланского суда. — Парди семенила рядом с ним, размахивая документом об освобождении журналиста. — Комиссар Каларно, вы совершаете преступление!

— Идите читайте лекции по юриспруденции своим дерьмовым клиентам. — Каларно остановился у решетчатой двери, что вела в одну из камер. — Со мной такие штучки не проходят, законница!

Патриция Парди отскочила от него. Она слышала, что у Каларно репутация зануды и психа. Но тот, кто стоял перед ней больше походил на питбуля, жаждущего крови.

— Встать, Белотти! — Каларно ударил ногой по решетке. — Ты и я пойдем немного погуляем.

Сандро Белотти повернул к нему все еще опухшее лицо и с испугом посмотрел сквозь решетку.

— Па… Па… Патриция, … Что происходит?

— Происходит то, что ты арестован, Белотти.

— Что? Ты, что с ума сошел, Каларно? Я сегодня должен был выйти отсюда… Патриция?

— Ты обвиняешься в содействии убийству первой степени, принадлежности к преступной организации, хранении боевого оружия, разглашении тайны следствия, нарушении государственной собственности, коррупции, мздоимстве… и еще куче уголовщины, которой я насыплю по самое твое горло, чтобы посадить тебя лет на двадцать, скотина.

— Патриция!

— Комиссар Каларно!

— Я видел пленки, Белотти, — сказал со злостью Каларно. — Я видел то, что телекамеры службы безопасности зафиксировали в коридоре суда раньше, намного раньше, чем был убит Кармине Апра! Ты знаешь, что я имею в виду, не так ли, Белотти? Так, или нет, сукин сын?

Физиономия Белотти стала землистого цвета.

Патриция Парди переводила взгляд то на одного, то на другого.

— Минуточку, одну минуточку… о каких пленках идет речь?..

Черный «бмв-320» сделал резкий поворот налево. Похожий на огромного стального скорпиона автомобиль подъехал к шлагбауму, перекрывавшему южный въезд на территорию госпиталя Нигуарда.

Паоло Бовио, дежурный, толстяк, на животе которого еле-еле застегивались пуговицы форменного кителя, положил на стол бутерброд с ветчиной, не успев откусить, и вышел из будки.

Сквозь затемненные стекла он мог видеть только силуэты пассажиров машины. Он постучал пальцем по стеклу водителя. Стекло поползло вниз.

— Пропуск на въезд.

Сидящий за рулем Майкл Халлер улыбнулся ему своей улыбкой игуаны.

— Всегда готовы салютовать порядку!

В окне показался ствол «кольта», еще более устрашающий из-за огромного глушителя, и дважды выстрелил прямо в лицо охранника. Кровь брызнула на стекло, несколько капель упало на панель полированного дерева.

Тело Паоло Бовио дернулось пару раз в конвульсиях. Он умер еще до того, как упал на землю.

Антонио Ламберти, свежеиспеченный Дон, сидевший за спиной Халлера, вышел из машины и, втащив труп за ноги внутрь будки, нажал кнопку подъема шлагбаума.

«БМВ»» медленно проехал под ним, шурша шинами по гравию. Ламберти, опустил шлагбаум, сел в машину, и она помчалась к тюремному блоку госпиталя.

Скьяра открыл решетку, Каларно взял Белотти за руку и вытащил в коридор.

— Ну вот и все, придурок!

Он застегнул браслет наручников на его правом запястье, затем защелкнул второе кольцо вокруг своего левого и сильно со злостью дернул. Белотти чуть не упал.

— Ты мне скажешь все. Вы все заговорите, — пошел по коридору Каларно.

Де Сантис с пистолет-автоматом в руках стоял, расставив ноги, у главного входа в Павильон Браски, осаждаемый орущей толпой журналистов. Телекамеры, диктофоны, фотообъективы и шквал вопросов. Что означает отказ в освобождении? Когда прекратится издевательство над их коллегой? Общественное мнение имеет право знать: доколе! Что о себе вообразил Андреа Каларно, что он — Милошевич? Все, как обычно. Они знали, что Сандро Белотти должен быть освобожден и слетелись сюда стаей, словно мухи на навоз.

Де Сантис, не обращая на них внимания, постукивал пальцами по рукоятке оружия. Черный «бмв»» свернул с одной из боковых дорожек госпиталя. Остановился во втором ряду на стоянке у главного входа. Водительская дверь открылась, из нее вышел человек в черных очках. Де Сантису понадобилась секунда, чтобы узнать его.

Ричард Валайн, ББОП.

Пару часов назад ФБР из Вашингтона прислало Каларно сверхсекретный рапорт по его поводу.

Де Сантис взвел курок автомата. Щелчок заставил журналистов замереть.

— На землю! — закричал Де Сантис. — Всем на землю!

Белый фургон «Мерседес-вито» остановился у опущенного шлагбаума южного въезда на территорию госпиталя. Из будки охраны никто не выходил.

Человек за рулем опустил стекло. Из-под двери будки стекали ручейки крови, образовав в углублении темную лужицу.

Человек дал полный газ. Фургон снес шлагбаум и понесся в сторону тюремного блока.