— Я хочу задать вам последний вопрос. Были ли вы любовником мадемуазель Бишельер? Вас часто видели с ней на улице Ришелье.

— Тот, кто сказал это, солгал. Я был там всего один раз, и то по настоянию Ламбера.

Сартин вмешался:

— Что было целью заговора, в котором принимали участие ваши отец и брат? Вам это известно?

— Брат долгое время отказывался мне говорить. Они хотели убить короля, расчистить дорогу к трону для дофина и собрать вокруг него правительственный совет.

— Благодарю вас, месье. Мы решим, что с вами делать, принимая в расчет вашу искренность.

Бурдо препроводил видама в переднюю.

— Отлично, Николя. Давайте же завершим это дело.

— Я думаю, месье, что будет лучше всего, если главный герой нашей драмы сам раскроет вам все ее тайны. Сейчас перед вами предстанет пара, необычная и удивительная во всех отношениях.

По знаку Николя Бурдо открыл дверь кабинета магистрата и хлопнул в ладоши. В дверях возник полицейский, за ним следовала мадемуазель де Совте, со связанными руками, в платье цвета опавшей листвы и в темных очках. Затем двое других полицейских внесли и поставили на пол носилки, на которых лежал человек с бледным лицом, голова его покоилась на соломенной подушке. Его глаза блестели от жара, волосы были коротко острижены, и в таком виде он был похож то ли на каторжника, то ли на монаха. Николя не стал дожидаться вопроса Сартина:

— Несомненно, месье, вы узнаете Ламбера, лакея виконта де Рюиссека. Но я должен представить вам Ива де Лангремона, сына лейтенанта драгунов Жана де Лангремона, казненного когда-то за трусость в бою. Граф де Рюиссек успел, прежде чем упал, сраженный пулей, смертельно ранить его. Месье де Лангремон желает рассказать нам все, прежде чем предстанет перед Божьим судом. Я добавлю, что он был арестован в Версале в доме мадемуазель де Совте.

— А кто эта дама? — спросил генерал-лейтенант полиции.

— Позвольте представить вам мадемуазель Арманду де Совте, вернее…

Николя снял с нее очки и парик. Перед всеми появился своенравный облик мадемуазель Бишельер.

— Мадемуазель де Лангремон, в том обличье, в котором она была вчера на улице Ришелье.

— Что значит этот маскарад? — возмутился Сартин. — Вы хотите, чтобы я поверил, что ла Бишельер — сестра де Лангремона, то есть Ламбера, и что невеста виконта не существует вовсе?

— Да, это очень странная и темная история, месье. Господин де Ноблекур дал мне мудрый совет — покопаться в прошлом моих подозреваемых. И вот что я нашел. Много лет назад граф де Рюиссек дал приказ о казни одного из своих офицеров. Это была очевидная несправедливость. Годы спустя документов и свидетелей этого деяния практически не осталось. Кто их уничтожил? До сегодняшнего дня это тайна. Через несколько дней мне удалось узнать имя казненного лейтенанта — речь шла о де Лангремоне, уроженце провинции Ош. Отчеты интенданта провинции помогли мне разъяснить ситуацию. Я вспомнил о некоторых деталях. Разрозненные элементы моего расследования сложились в единую картину. Таинственная мадемуазель де Совте была родом из Оша. Затем мой неожиданный визит в Версаль раскрыл мне глаза. С одной стороны, туфли разных размеров, парики с разным ароматом и чашка кофе со следами, которые человек мог оставить на ней только если он держал ее в левой руке.

— Снова эта ваша навязчивая идея! — заметил Сартин.

— Случилось так, что я очень хорошо знал, как пахнут духи мадемуазель Бишельер и даже… размер ее ноги.

Николя покраснел. Бурдо вышел из тени и поспешил ему на помощь.

— У комиссара, месье, очень чуткое обоняние и дар запоминать запахи.

— В самом деле? А еще зоркий глаз, способный измерить размер женских ножек. Странно, странно!

Манера магистрата, с которой он вдруг начал передразнивать месье де Сен-Флорантена с его манией повторять слова, и едва заметный тик с трудом скрывали насмешку.

— Итак, — невозмутимо продолжал Николя, — два аромата были одинаковы…

— Объясните это в следующий раз, — оборвал его Сартин, казалось, устав от насмешек и с нетерпением ожидая продолжения рассказа Николя.

— Итак, месье. Мы имеем дело с коварным замыслом, в котором сыновняя любовь и неверное понимание высокой идеи сопровождаются дьявольской жаждой мести.

Внезапно раненый закашлялся и, превозмогая боль, заговорил. Немного вульгарная манера, которую часто использовал Ламбер, сменилась другой, естественной, и его благовоспитанный тон еще более усиливал тайну, окружавшую этого человека.

— До того как я предстану перед Богом, — начал он, — и подчинюсь Его воле, единственное, что для меня сейчас важно, это объяснить кому-то причины моих поступков. Комиссар Ле Флош только что произнес слова, которые меня взволновали — «сыновняя любовь». Именно ею вызваны все мои поступки, какими бы ужасными они ни казались обществу!

Это вступление истощило его. Ему не хватало воздуха, и он попробовал выпрямиться. Бурдо помог ему принять более удобное положение. В это время одеяло соскользнуло с носилок, и все увидели через полурасстегнутую рубашку окровавленную повязку на груди.

— Я родом из Оша, при рождении мне дали имя Ив де Лангремон. Мой отец, лейтенант в полку графа де Рюиссека, был казнен за трусость в бою… Трусость!

Сдерживаемые рыдания едва давали ему продолжать рассказ.

— Моя мать умерла от горя. Мне было двадцать пять. Я вел беспутную жизнь и бросал деньги на ветер. Вскоре мы оказались на улице. Моя сестра не смогла долго выдерживать наш новый образ жизни и сбежала с труппой комедиантов… Один только отец-иезуит, мой бывший учитель, попытался мне помочь. Он обладал беспокойным умом и был верен своим идеалам. В коллеже он презирал посредственностей, тех, как он говорил, кто слепо доверяется всему. Он приводил в замешательство своих коллег и учеников яростными вспышками гнева. Он отметил мое блестящее образование, поддержанное жизненным опытом, но я был подвержен бурным страстям, источником которых стало мое пылкое воображение; мною владели пустые идеи и несбыточные мечты. Средство борьбы с такими сомнительными добродетелями…

Он попросил воды. Сартин кивнул, и Николя протянул ему стакан.

— Я узнал от боевого товарища своего отца все подробности его казни. Он также передал мне пачку документов, доказывающих вину графа де Рюиссека. Некоторые из них я использовал, когда готовил письмо на имя военного министра, а также прошение к королю, чтобы восстановить справедливость и вернуть доброе имя отцу. Ничего не вышло. Мне даже угрожали и пытались заставить замолчать. Друг моего отца умер и оставил мне в наследство немалое состояние. Я решил использовать это, чтобы отомстить своими собственными силами. Мой старый учитель был исключен из Ордена решением церковного суда. Магистрат издал постановление о его аресте. Он и вправду проповедовал разрушительные идеи, пытался законно обосновать убийство короля, что выходило за рамки всех законов. Клеман, Равальяк [25]и Дамьен были его кумирами. Его излишнее рвение угрожало репутации Ордена. Прежде чем бежать за границу, он успел убедить меня, что наш суверен виноват во всех несчастьях моей семьи. И к ненависти, которую я питал к убийце своего отца, прибавилась ненависть к тому, во имя кого казнили безвинных.

Ему становилось все труднее дышать. Месье де Сартин подошел ближе.

— Месье, а теперь расскажите нам, как вы запустили в действие адскую машину, поглотившую такое количество людей.

— Я решил ехать в Париж, чтобы найти свою сестру и приблизиться к семейству де Рюиссеков. Увы, — он попытался обернуться к мадемуазель Бишельер, — наши несчастья вывели ее на путь, с которого она не пожелала сойти, несмотря на все мои упреки. В этом смысле она ни в чем мне не уступала. Она лишь согласилась помочь мне в деле восстановления справедливости. Здесь я должен официально заявить, что ей ничего не было известно о моих планах, и она была лишь послушным орудием в моей игре, последствий которой она не могла оценить.