— Мы это узнаем, месье, — ответил Сартин.

— Для меня не составило затруднений попасть в дом де Рюиссеков. Получив от меня хорошее вознаграждение, лакей виконта ушел со своего места. Я тут же его заменил. Еще проще было втереться в доверие к молодому человеку и его брату, я использовал страсть последнего к игре и тайно ссужал ему деньги. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что сам граф также жаждет мести. Он принадлежал к кругу недовольных и набожных и с легкостью мог быть вовлечен в любой заговор. Я завоевал его доверие и втайне стал его правой рукой. Я вошел в тайное общество, которое готовило дворцовый переворот. Таким образом я выстроил две интриги, одну — с целью личной мести, другую — чтобы наказать короля за его несправедливость. Я не хотел упускать такой случай. Необходимо было заманить графа в ловушку, из которой он не сможет выбраться. Он стал участником заговора. Я имел влияние на его сыновей. Я хитроумно использовал некоторые документы, чтобы вынудить графа согласиться на брак его сына с моей сестрой — мадемуазель де Совте, — он так и не узнал, кто она на самом деле.

— Но вы и сами появлялись под видом мадемуазель де Совте, — заметил Николя. — Я нашел в Версале, в ее доме, женские туфли большого размера и светлый парик, а также ваши следы на левой стороне чашки. Все это меня убедило, не говоря о найденных под кроватью брыжах, которые вы, несомненно, использовали, изображая видама.

— Действительно, я мог действовать под разными обличьями, играя самых разных людей. Готовя свою месть, я познакомился с одним каторжником, уже отбывшим свой срок и скитающимся по дорогам со своим глухонемым сыном. Когда-то он был слесарем. Его мастерство помогло мне проникнуть в Версаль, чтобы лучше подготовиться к делу.

Николя не мог удержаться от чувства жалости к этому человеку, но вовремя вспомнил что «дело» его было длинной вереницей убийств, одно страшнее другого, и планами убить короля.

— Все мне благоволило, — продолжал Лангремон. — Рюиссеки были у меня в руках. Граф стал участником одной секретной организации, главарь которой общался с ним через моего посредника, который скрывался в каморке слесаря. Затем случилось так, что граф де Рюиссек, убедившись в предательстве одного из заговорщиков, Трюша де ля Шо, потребовал казнить его как предателя и из-за угрозы, которую он представлял для нашего дела. Я так и не узнал, как и почему виконт де Рюиссек оказался на его месте.

Месье де Сартин обернулся к Николя.

— Вы, конечно, сможете пролить свет на это обстоятельство?

— Да, месье. Виконт де Рюиссек получил записку, предназначенную Трюшу де ля Шо. Когда Ламбер увидел, что на встречу у фонтана Аполлона вместо гвардейца пришел виконт, он, несомненно, решил, что Провидение послало ему сына его врага, чтобы он мог осуществить свою месть, и, что самое ужасное, граф де Рюиссек сам отдал приказ убить человека, который придет на встречу. Итак, отец подписал смертный приговор собственному сыну!

— Как вы можете быть так уверены в этом?

— Во время обыска в Гренеле мы нашли в вещах Ламбера тщательно спрятанную записку, которую посыльный доставил виконту де Рюиссеку. Ее содержание вполне безобидно: «Будьте в полдень у фонтана Аполлона». Примечательно то, что она написана рукой графа де Рюиссека.

— Довольно странно и неразумно хранить записку такого компрометирующего содержания.

Ламбер подал голос. Он заговорил тверже, как будто рассказ о мести укрепил его:

— Напротив, это было доказательство вины графа де Рюиссека в смерти его сына. Она также могла служить мне защитой или средством шантажа. Но есть одна важная деталь, которая вам неизвестна, господа. Я не знал, что передо мной виконт де Рюиссек. Человек, которого мы ждали, должен был прийти на встречу в маске, из соображений безопасности. И лишь после… казни… я увидел, что это был сын моего врага. Но я призываю Бога в свидетели, моя ненависть к этой семье была слишком велика, и даже знай я, что передо мной виконт, я бы не остановился.

— Теперь легко говорить, — оборвал его Сартин. — Но мне еще неизвестно, почему граф хотел избавиться от Трюша де ля Шо.

— О! Причин было множество, — ответил Николя. — Трюш де ля Шо украл драгоценности мадам Аделаиды. Граф шантажировал его и угрожал разоблачить в том случае, если он не будет подчиняться его приказам.

— Каким именно?

— Ему поручили шпионить за дамой, о которой мы говорили. Его служба давала ему возможность быть возле нее и, когда представится случай, оставить в ее покоях гнусные пасквили против нее и короля, которые распространяли заговорщики. Также более чем возможно то, что граф почуял, что у его подчиненного свои виды на эту знатную даму. Трюш заботился только о своей выгоде и брал добро там, где его находил. Он попытался отдать в залог кольцо мадам Аделаиды на глазах у нашей дамы, она узнала его, и, попав в собственную ловушку, нашему гвардейцу пришлось поступить к ней на службу: информировать ее об интригах окружения дофина и дочерей короля, притязаний которых она боялась. Убедившись в том, что Трюш ведет двойную игру, граф де Рюиссек решил уничтожить его, посчитав опасным, и дал распоряжения о казни. Хочу добавить, что он также рад был избавиться от человека, дурно влиявшего на обоих его сыновей.

— А второе убийство — графини де Рюиссек?

Ламбер закрыл глаза при упоминании об этой смерти.

— Это моя вина. Я проник в кармелитский монастырь до приезда комиссара Ле Флоша, подкрался к ней и столкнул в колодец. Я узнал от служанки графини об этой встрече и любой ценой должен был не допустить ее.

На несколько мгновений он скорчился от приступа кашля.

— Всего этого не случилось бы, если бы нас не заметили у Севрского моста в тот момент, когда мы пытались утопить тело виконта в Сене. Именно тогда мне пришла в голову мысль о том, чтобы представить перед взором отца тело убитого сына, чтобы он понял, что стал орудием судьбы. Смерть сына уравновешивала смерть моего отца, убитый сын мстил за казненного отца. Более ничто не могло меня остановить. Граф узнал мое настоящее имя прежде, чем умер, и последнее, что он видел — лицо сына своей жертвы. Его род наказан.

Он выпрямился, громко вскрикнул, из горла его хлынула кровь. Он упал без сознания. Сестра хотела броситься к его телу, но полицейский удержал ее. Бурдо распорядился, чтобы носилки вынесли из комнаты. Мадемуазель Бишельер препроводили в ее камеру.

Месье де Сартин не двигаясь смотрел на огонь, понемногу затухающий в камине.

— Он долго не протянет. Возможно, это лучше для всех. Что до его сестры, она закончит свои дни в монастырской тюрьме. Или в другом соответствующем заведении, ведь монастырские тюрьмы упразднены. В лучшем случае — в дальнем монастыре, в худшем — в одной из крепостей. У меня к вам три вопроса, Николя. Первый: как вы узнали, что виконт был убит в каморке слесаря в парке? У нас есть признание убийцы, но все же?

Николя раскрыл свою записную книжку и вытащил из нее шелковый платок, сложенный вчетверо, в котором Сартин, подойдя ближе, увидел крошки черного гравия.

— Вот, месье, что я собрал с подметок сапог виконта: уголь. А где можно найти уголь, как не в кузнице или мастерской, где плавят металл? Я обнаружил такие же крошки в мастерской Ле Потра, водопроводчика большого парка.

— Второй вопрос: зачем эти темные очки?

— У моего опекуна, каноника Ле Флоша было предубеждение против людей с разными глазами. Я его не разделяю, но все же всегда отмечаю эту черту, с тех пор, как в первый день моего приезда в Париж бродяга с разными глазами украл у меня часы. Ламберу нужно было прятать глаза, чтобы остаться неузнанным. Когда он переодевался в мадемуазель де Совте, он надевал эти темные очки. А когда его сестра играла ее роль, она также их использовала.

— И последний вопрос, Николя: у вас есть надежда арестовать этого Ле Потра?

— Вчера курьер от интенданта Шампани сообщил мне, что недалеко от Прованса было найдено его тело, разодранное волками на куски. До этого он успел пристроить своего глухонемого сына в один из городских монастырей.