Кайтай пожал плечами:

– Должна же быть и сухопутная дорога. К тому же мне в общем-то все равно, в какой стране находиться. В диком лесу можно узнать столько же, сколько и в большом городе.

Зельза засмеялась:

– Желтолицый – не любитель городов, как и я. Лично я не буду огорчена. Мой народ найдет себе другую царицу, пока я не вернусь – если я вообще когда-нибудь вернусь, – а я буду рядом с доблестным господином Оуэном…

Тут Оуэн бросил на нее взгляд:

– Ты когда-нибудь прекратишь дразнить меня?

Она посмотрела на него сверкающими черными глазами:

– Я не всегда шучу. И я уже почти устала ждать, пока мой господин Оуэн вспомнит, что я – плоть и кровь, а отнюдь не видение. К тому же я могу еще сделать то, что делают цыганки.

Оуэн ответил ей холодным взглядом. И вдруг подбородок Зельзы дернулся, и она отвернулась.

– Проклятый, – пробормотала она и закрыла лицо капюшоном.

– Ты, – сказал глядя на нее Оуэн, – и плачешь? Цыганки не плачут.

– Верно, – ответила Зельза и подняла голову: глаза ее сверкали, но в них не было слез.

– Возможно, придется долго идти пешком, – сказал Оуэн. – Если бы только на этой посудине была хоть пара лошадей… Ну да ладно, пойдем потихоньку – шаг за шагом.

Он испытал странное, немного безумное чувство радости, когда они двинулись через лес к едва видневшейся вдали гряде гор. Оно проявилось в его походке, когда он пошел вперед, держа на плече топор и сдвинув шлем на затылок. Что-то тянуло его туда, что-то как будто шептало из-за гор голосами из почти уже забытого им сна.

Это был светлый и прозрачный сосновый лес. По подушке из опавших игл под тенью деревьев шагать было легко и приятно. Но что сразу насторожило Кайтая, хорошо знавшего жизнь дикой природы, – это тишина. Казалось, в том лесу не было ни белок, ни птиц.

– Ведь хотел же я взять с собою немного сушеных продуктов, – наконец сказал он. Теперь они шли по узенькой низкой балке, которая, судя по всему, вела на запад. – Если этот лес действительно мертв, а мне он таким кажется, то мы очень скоро проголодаемся. Никаких шансов раздобыть ужин. Здесь нет даже крыс.

– Я это тоже заметила, – подтвердила Зельза, оглядываясь. – Я еще никогда не видела такого тихого леса.

– На худой конец мы можем пустить на суп нашего друга в шкатулке, – заметил Оуэн с резким смешком. Ни Кайтай, ни Зельза не рассмеялись, а Оуэн, оглянувшись на их мрачные физиономии, снова захохотал.

– Вы боитесь его? Ну что вы, он же заперт в ящике. – Оуэн, не умеряя шага, постучал по крышке. – А из него вышел бы неплохой костный бульончик. Ведь он очень хорошо откормлен мясом. – Он вновь громко рассмеялся, и смех этот гулко раскатился под соснами.

И будто эхо, но на самом деле вовсе не эхо, ответило ему тоже смехом. Это был не отрывистый и резкий хохот Оуэна, но высокий, чистый и отчетливый далекий детский смех, который шел отовсюду, раскатываясь по темной и пустынной сосновой роще. Косые лучи солнца кое-где пронизывали густые кроны и падали на коричневатую лесную подстилку: нигде не было видно ни единого живого существа, но все же в лесу слышался детский смех.

Затем он стих, и странная тишина вернулась снова. Путешественники остановились, и три пары глаз внимательно осмотрели все вокруг.

– Знаете что, – вдруг сказал Оуэн, – не нравится мне этот лес.

– Надо поскорее уходить отсюда, – подхватил Кайтай, – мне тоже не по душе детский смех, когда вокруг не видно детей.

Они двинулись дальше, и теперь очень быстро, почти трусцой. Больше смеха не слышалось, но зато кругом раздавались странные шорохи, непохожие на шелест деревьев, и однажды они услышали нечто, напоминавшее топот множества бегущих ног, где-то в глубине чащи.

Наконец впереди деревья начали заметно редеть: сосновый бор уступал место ровной полянке, сплошь покрытой травой, с редкими, чахлыми, кривыми деревцами. На самом краю ее на земле виднелись неглубокие борозды или длинные насыпи, как бы отмечавшие границу леса. Путешественники пересекли их со странным чувством облегчения.

На открытом месте они остановились перевести дух. Кайтай наклонился, поднял что-то и подкинул на ладони.

– Железо, – сказал он с удивлением. – Какое-то изделие. А вот это… – он поднял еще что-то, – пряжка. Оуэн, это место напоминает поле битвы.

– Оно вполне могло им быть. – Беспокойство Оуэна снова усилилось.

– А вон еще, смотри, – указал Кайтай. – Шлем, кажется. Почти совсем проржавел. Я думаю…

В разговор вмешалась Зельза:

– Наверное, когда-то люди восстали против этого леса и пошли на него войной.

– И были разбиты, – отозвался Кайтай.

– Смотрите, здесь когда-то проходила дорога, – воскликнула Зельза, показывая себе под ноги. В том, как росла трава, и вправду прослеживался какой-то узор – будто след от давным-давно проходившей здесь и исчезнувшей когда-то дороги.

– Да, там дальше действительно есть дорога, – вдруг произнес Оуэн и сам удивился, откуда он это знает. Но оказалось, что он был прав. Постепенно, по мере того как они шли по направлению к далекому горному перевалу, дорога все больше проступала сквозь траву, сначала просто как узенькая тропка, затем как нечто, похожее на проезжий путь, вымощенный плотно подогнанными плоскими камнями.

– Где дорога – там должны быть и люди, – пробормотал Кайтай. – Даже если это и очень старая дорога.

– А где люди – там будут и неприятности, – отозвался Оуэн, – хотя мне кажется, их не будет. Тех, кто строил эту дорогу, давно уже нет на земле, а путешественники сюда, я думаю, не заглядывают.

– Но по-прежнему никакой дичи, – пожаловался Кайтай. – А ведь нам скоро становиться на ночлег.

– Обойдемся тем, что есть у нас в мешках, – ответил Оуэн, – к тому же я не устал. А ты, Зельза? – В его голосе прозвучала нотка участия, что молодая женщина тут же заметила.

– В ходьбе я могу переплюнуть любого гахьо, – заявила она, ласково улыбнувшись.

– Тогда посмотрим, сколько миль мы сможем пройти при лунном свете, – заключил Оуэн, – может быть, дальше появится и дичь.

И так они шли дальше по прямой белой дороге; солнце село, и теперь уже луна освещала им путь. Далекий горный перевал теперь чуть приблизился.

И вот, когда наконец Кайтай был готов уже предложить стать лагерем, они с Оуэном заметили вспышку света. Зельза увидела ее мгновением раньше. Оба вскрикнули одновременно.

– Может, пахарь или пастух, – неуверенно предположил Кайтай. – Хотя я до сих пор не видел никаких следов стад в этих местах. А ты что думаешь, Оуэн?

Свет выделялся маленькой желтой точкой на фоне вздымавшейся перед ними горы. Но в ответе Оуэна вдруг зазвучала странная нотка – гнев.

– Проклятые, вечно недовольные скоты, – воскликнул он, скрипнув зубами.

Зельза кинула на него удивленный взгляд. Лицо его в свете луны было искажено яростью, а рука схватила топор.

– Часовые! – кричал он. – Молящиеся ослы… прятать от человека то, что принадлежит ему по праву… святоши и притворщики…

– Оуэн! – резко окликнул его Кайтай.

Взгляд Оуэна начал проясняться, и он удивленно уставился на приятеля:

– Что?

– Что ты говоришь? Часовые?

– Какие часовые? – словно очнувшись, переспросил Оуэн. Он повернулся в сторону светящейся вдали точки. – Там… Пошли туда. – Голос его все еще звучал странновато, а сам он был как во сне.

– Он бредит, – тихо сказала Зельза, когда они шли за ним следом: он теперь почти бежал к этому далекому огню, который рос по мере того, как они приближались к тому, что показалось им остатками какой-то старинной площади.

– Он лишился рассудка, – ответил Кайтай, но не успел продолжить: они увидели высокий освещенный сводчатый вход, открывавшийся в старинной каменной стене. Обломки стены белели в лунном свете. Это были остатки гигантской, полуразвалившейся каменной кладки – здания, которое уже наполовину ушло в землю от времени. Сводчатый проем открывал нечто похожее на пещеру, в которой мерцал огонь и роились какие-то темные тени.