- Нет, орудием убийства был не яд, а кинжал или нож с узким длинным лезвием.

- Так это же наш нож для хлеба! Он всегда им резал и сало. Сколько раз я ему говорила - не смей! Да разве он по слушает.

- Но-такого ножа нигде не обнаружили.

- А должен он быть, должен. Может, в колодец его бросили?

В детстве Бютёк был католиком и уже подростком околачивался в церкви - звонил в колокола, помогал органисту раздувать мехи и тому подобное. Потом ему очень хотелось занять место церковного старосты, но когда он убедился в том, что эта доходная должность переходит из рук в руки от одного крупного хозяйчика к другому, а их преподобия господа ксендзы ни разу о нем даже не вспомнили, Бютёк разочаровался в католичестве и переметнулся к реформатам. Но вскоре пожалел и об этом.

Вот уже с весны пытается он кое-что предпринять, старается на пользу реформатского храма, но все еще не знает, будет ли из этого для него толк. Прихожане-реформаты народ замкнутый и признавать его усердие не слишком торопятся.

Самый откровенный из них, пожалуй, дядюшка Гоор. Если ему что не по нраву придется, выложит начистоту. Особенно когда узнает, если кто служит вере не по чистоте души, а корысти ради. Одно дело - служить Христу душой и телом, другое - ради денег. Как, например, тот же Бютёк.

- Разве я просил хоть филлер, брат Гоор?

Бютёк любит поговорить со всякого рода попрошайками, калеками и бродягами. Для цыган Бютёк доверенное лицо. Поэтому старшина, начальник милицейского участка, встретив его на улице, всякий раз спрашивает:

- Ну, Бютёк, какие новости?

В двух случаях, когда искали воров, советы Бютёка оказались полезными, преступников задержали.

Брат Гоор, однако, расценил это по-своему и открыто заявил на собрании общины, что Бютёк негласный милицейский агент. Но Бютёк тоже там присутствовал и сумел себя реабилитировать. Кроме того, в его защиту выступили все старухи, жалевшие его как калеку.

Престольный праздник и ярмарка надолго соблазнили брата Бютёка. Однако, набродившись и насмотревшись до устали, отдыхать он приплелся все же на крыльцо храма. Там-то он и подслушал, как бабушка Халмади несколько раз помянула в молитве, возносимой к всевышнему, имя убиенного раба божьего брата Давида Шайго и, поскольку еще вчера он творил добрые дела здесь, на земле, просила упокоить его душу.

- Ни в коем разе! Перестаньте, сестра, он нечестивец! - воскликнул брат Гоор. Он имел, по-видимому, немалые претензии к покойному, о чем тут же и сообщил молящейся пастве.

Но старушка продолжала тянуть свое, будто протест фанатика Гоора ее вовсе и не касался. Гоор угрожающе заворчал. Когда сестра Халмади предложила предать земле тело убиенного Давида Шайго по христианскому обряду и, кроме того, обратиться к властям с просьбой, запретить его богопротивное вскрытие, потому что отлетевшие души чувствуют и мучаются, как и живые, брат Гоор совсем вышел из себя и заорал во все горло.

Бютёк чутко прислушивался к происходящему. Напрасно многие жители считали его дурачком - слушать он умел превосходно. Брат Гоор гремел, повторяя уже в который раз:

- Давид Шайго никогда не был нам братом по духу, потому что три раза вступал в кооператив. Кроме того, он даже в партию коммунистов-еретиков собирался вступить… Говорите, еще вчера он доброе дело среди нас свершил? Чушь! Он напился как свинья.

Дружный вздох женщин, собравшихся на молебен, едва не опрокинул стены храма.

- Нет, нет и еще раз нет! Стыд и срам для нашей общины заботиться о погребении мерзкого вероотступника!

Однако среди братьев и сестер во Христе нашлось немало защитников усопшего Давида Шайго. Были и такие, кто помнил и энал, что он колебался в выборе между церковью и производственным кооперативом. Немало нашлось и тайно сочувствоваших его слабости выпить. Эта оппозиция сказала свое слово брату Гоору. С другой стороны, благочинные сестры, подумав о собственном погребении - смерть-злодейка уже не за горами,- тоже выступили на стороне сестры Халмади. Уж если человек когда-то принадлежал к общине, нельзя допустить, чтобы попиралось его право быть похороненным как положено.

В конце концов, почтенные прихожанки вместо аргументов просто-напросто обозвали брата Гоора старым дураком.

Тут же в храме раздались вопли и звуки пощечин. Почуяв, что без потасовки дело не обойдется, Бютёк выскочил из своего укромного местечка и опрометью помчался в милицейский участок, помещавшийся в здании сельсовета. Ибо никогда не упускал своего. Инстинкт еще ни разу его не подводил. Тем более что он всю ночь напролет помогал в храме готовить праздник, не рассчитывая на большое вознаграждение, а получил и того меньше.

Начальник участка между тем все еще сидел напротив вдовы Давида Шайго, не зная, что ему делать. Просто вытолкать ее за дверь ему не хотелось, а неутешная вдовица все с большим восторгом пожирала глазами крепкого, в полном расцвете сил мужчину в милицейском мундире. Раз пять она уже надвигала свой парадный платок на голову, словно собиралась убраться восвояси, но почему-то не завязывала его под подбородком, а снова и снова опускала на плечи, складывала вчетверо на коленях и продолжала извергать поток слов:

- Не иначе, подшутил господь бог над Давидом, господин начальник, если ту самую отраву, которую он мне, своей жене, тайком готовил, заставил его самого по случайности употребить. Может, порошочек-то он с сахаром перепутал, а?

Немалого труда стоило втолковать Маргит, что смерть Шайго наступила не в результате отравления, а из-за удара кинжалом в спину. Это был длинный стилет с узким и острым лезвием. Только вот найти его пока не удалось.

- С длинным и узким? Как вы сказали, стилет? А что это такое?

Вот незадача! Пришлось объяснять и это.

- Значит, вы говорите, это мог быть нож, такой длинный, узкий… Постойте! Так это же наш нож для хлеба! Но покойный резал им и сало. Сколько раз я ему говорила - не смей! Да разве он послушает! Отрежет кусок сала и ест, отрежет и ест. И этого ножа нет на месте? А должен быть, должен… Может, в колодец его бросили?

В эту минуту в комнату ввалился запыхавшийся Бютёк, словно затем, чтобы вызволить начальника участка.