— Так, Леня, — вваливаясь в прихожую, с порога сообщил Федор Михайлюк, — бабки я припрятал.

— Где? — спросил тот.

— Много будешь знать… — Федор не договорил и принялся стягивать ботинки.

— Скоро состарюсь? — мощная фигура младшего брата появилась в дверном проеме, заслоняя свет.

— Нет, — усмехнулся Федор, — это уже устарело. Сейчас говорят иначе. — Но не стал уточнять, как именно. — Где Вдова?

— На телефонные звонки не отвечает, — развел руками Леня. — Я уже задолбался ее номер набирать.

— Попробуй еще.

Тот взял телефонную трубку и принялся нажимать кнопки. Какое-то время слушал гудки, после чего положил трубку на место.

— Никого. Федор сплюнул.

— Где это чертова сучка? — с досадой ругнулся он. — Ладно, попробуем выловить возле театра. Не нравится мне все это, Леня, не нравится… У нее, похоже, нервы сдали. Боюсь, могла расколоться.

— Да мы ее… — Леня сделал недвусмысленный жест руками.

— Как бы не было слишком поздно, — закуривая, сказал Федор. — Что там у нас со временем? Пятый час?.. Свари-ка мне кофейку и собирайся. Поедем.

В начале шестого они, сидя в машине, уже дежурили у входа в театр. У служебного подъезда было пусто.

— Театр-то хоть сегодня работает?

— А я почем знаю? Может, у них это… театральный сезон закончился? Или как там это называется?

— Так ты у нас, Леня, эрудит, оказывается. — Федор снисходительно посмотрел на брата, хмыкнул, потом вдруг разразился матом. — Сходи, поинтересуйся на вахте. Может, мы действительно зря ее ждем.

Леня нехотя вышел из машины, поднялся по ступеням и исчез за высокой стеклянной дверью в массивном дубовом обрамлении.

— Нет сегодня никакого спектакля, — объявил Михайлюк-младший, вернувшись минут через пятнадцать.

— Чего ж ты там столько времени делал?

— Да бабка-вахтерша задолбала, трепалась — не остановить.

— Что ж теперь делать? — Федор почесал в затылке. — Найди-ка где-нибудь телефон-автомат и позвони ей еще раз.

— Тут такое дело… — Леня. поерзал на сиденье. — Бабка сказала, что пропала куда-то Наталья Мазурова. Два дня в театре не появлялась, и ни слуху от нее, ни духу.

Решение Федор принял мгновенно.

— Поехали к ней домой, посмотрим, что там делается.

— Как же мы к ней попадем? У тебя ключи есть?

Федор многозначительно усмехнулся:

— Забыл, кто я?

Камера для допросов отличалась от карцера только тем, что была побольше и посуше. В центре стояли стол со стулом и привинченный к полу металлический табурет напротив. На табурете сидела Наталья.

Ее била мелкая дрожь, переходившая в судороги. Лицо напоминало маску персонажа из кинематографического триллера: правую скулу украшал огромный синяк, лоб — широкая ссадина, щеки и шея были расцарапаны.

Старостин, расположившись напротив, спокойно раскрыл папку с бумагами и, словно не замечая состояния подозреваемой, бесстрастно поинтересовался:

— Как спалось?

— Пошел ты!.. — едва слышно прошептала Наталья опухшими и потрескавшимися до крови губами.

— Что-что? Я не ослышался? — поднял брови следователь. — Вы меня изволили куда-то послать? Знаете, чем это грозит? По-моему, вам понравился карцер.

— Во всяком случае, там не будет этой сволочи, — криво усмехнулась Наталья.

— Вы про меня?

— Нет. Я про воровку.

— Зря вы так. Лучше на себя посмотрите. Я тут поинтересовался… Ваша сокамерница сидит за воровство, причем она соблюдает законы чести — ворует только у… — Он не нашелся, что сказать.

— Воров, — с усмешкой подсказала Наталья.

— Вот именно. А у вас положеньице намного серьезнее… Таких, простите за выражение, существ, как вы и ваш сообщник, даже людьми назвать нельзя…

— Господи, какой еще сообщник?.. — утомленно проговорила Наталья.

— А вот это я и хочу от вас, узнать. — Следователь достал из кармана ручку и принялся расписывать ее на сложенном вдвое листке бумаги. — Я прекрасно понимаю, что одной вам вряд ли удалось бы совершить столь чудовищные преступления: просто силенок маловато. Но вдвоем с мужчиной это не большая проблема. Да и жертвы — тщедушные алкоголички. Какое они могут оказать сопротивление?

«Опять он за старое», — подумала Наталья.

— Ну, так вы назовете имя и фамилию вашего Дружка?

— Которого? — усмехнулась Мазурова. — У меня их много…

— Все ваши дружки меня не интересуют. Мне нужен только тот, с которым вы образовали преступный союз.

— Союз? Слово-то какое.

— Ну, так я жду. — Старостин поднес ручку к чистому листу и нетерпеливо постучал по нему. — Вы назовете его имя? Сразу должен предупредить, что это облегчит вашу незавидную участь. Помощь следствию зачтется вам на суде.

«По-моему, у него проблемы с профпригодностью…»

— Моя причастность к этим убийствам, которую вы пытаетесь доказать, а также мой мифический сообщник — все это продукт вашего воображения, — с сарказмом заявила Наталья.

— Так… Значит, вы отказываетесь нам помочь. — Старостин нервно бросил ручку и откинулся на спинку стула. — Хорошо, поговорим на отвлеченные темы.

— Это вы о чем?

— Ну, например, какая вам нравится музыка? Только честно. Я ведь сразу замечу, если вы будете говорить не правду.

— Ну что ж, если честно, — Наталья ненадолго задумалась, — «Травиата»

Джузеппе. Верди. Сюжет, конечно, высосан из пальца, но музыка и арии бесподобны. Люблю «Кармен» Бизе…

— А что-нибудь более легкое?

— Не знаю. — Наталья пожала плечами. — Раньше слушала рок-музыку, а теперь не слушаю. Люблю хороший джаз, блюз…

— Так-так, — Старостин постучал пальцами по столу, — а марши вам не нравятся?

— Какие еще марши?

— Ну, например, немецкие марши времен Второй мировой войны.

Наталья презрительно посмотрела на следователя.

— Это музыка для гомосексуалистов.

— Для гомосексуалистов, говорите? А у вас, случайно, нет отклонений в смысле половой ориентации?

Вместо ответа Наталья демонстративно отвернулась.

— А я ведь не зря об этом спросил. Тетушка-то ваша того… известная в Калининграде лесбиянка. А вы с ней не один год вместе прожили, выросли, можно сказать, у нее на руках.