— Ведь ты мертв, — сказал Петр, обращаясь к своему тестю, и тут же множество воспоминаний вновь вернулось к нему: вся внутренняя обстановка дома, жестокий старик, упражняющийся со своими ножами, и даже его проклятое гнусавое пение… Тот самый старик, дочь которого была призраком с ледяными пальцами…

— Ты заблудился, — сказал Илье Ууламетс, сгорбившись и опираясь на свой посох. — Не очень удивительно для меня. И вот ты здесь, ты, избранник моей дочери. Бог хранит нас.

Волк был все еще раздражен и пытался повернуть. Петр крепко держал повод, заставляя лошадь метаться из стороны в сторону. Его сердце тяжело билось с той самой минуты, как только этот призрак предстал перед ним… Но ведь Ивешка после своей смерти часто посещала берега реки, Петр очень отчетливо припомнил это. Он встречал призраков и раньше, а его собственная жена сама была одним из таких призраков, благодаря усилиям вот этого самого старика. Он вспомнил об этом как о простом факте, который не вызвал у него никаких страданий. Странным был сам Ууламетс, который после своей смерти, казалось бы, уже не должен был заниматься никакими делами… Боже мой, подумал Петр, чувствуя, что не в состоянии понять, что произошло или что происходило с ним прямо сейчас.

— Мне нужно попасть домой, — сказал он Ууламетсу, осторожно похлопывая Волка по шее, а сам не переставал дрожать, в то же время успокаивая лошадь. Ему все еще казалось, что он делает все это во сне, сам оставаясь абсолютно неподвижным. — Мне кажется, что-то идет не так, и я думаю, что может что-то случиться.

Ууламетс оперся о свой посох и сердито взглянул на Петра, ничуть не приятней, чем смотрел на него прежде. Затем произнес:

— Следуй за мной, — и направился в темноту.

Волк же не показывал никакой склонности продолжать путь. Петр понукал его не один раз, прежде чем тот начал мелкими шагами спускаться вниз по неровному размытому склону, следуя за стариком в том же самом направлении, как они двигались и до этой встречи. Новые и новые обрывки воспоминаний приходили на ум Петру во время этого спуска: как Ивешка ждет его дома, как умер Ууламетс, там, в верховьях реки, как он сам отправился на верховую прогулку и заблудился в лесу, настолько потеряв память, что в первый момент даже и не узнал своего тестя.

То, что призрак Ууламетса должно быть явился к нему скорее для помощи, не было само по себе чересчур невероятным: они не любили друг друга, Бог тому свидетель, но очень легко можно было поверить тому, что Ууламетс оставался здесь долгое время в виде призрака: старый подлец никогда и никому ни в чем не доверял, и меньше всего он доверял собственной дочери в том, что она сделает хоть один правильный поступок. И Ивешка, со своей стороны, имела много оснований для скрытности и обид.

Все же, ему казалось, что Ууламетс, будучи мертвым, должен был бы быть немного бледнее, светиться в темноте как подобает настоящему призраку, а не показываться вот так запросто при свете молний, отбрасывая тень…

Он пригласил Петра следовать за собой.

Но что бы это могло означать, когда призрак становится все более и более осязаемым? Что он подразумевал под этим?

Бог мой, это мне очень не нравится, подумал Петр.

— Дедушка? — окликнул он старика, стараясь говорить как можно уважительнее.

Ууламетс мог и не слышать, как Петр обратился к нему. Но это на самом деле не отличалось от того, как он вел себя и при жизни.

Петр пустил Волка быстрой иноходью, когда они добрались до подножья холма, преодолевая сопротивление лошади, предчувствующей что-то дурное, пока они приближались к идущему впереди старику.

— Дедушка, может быть ты знаешь, что происходит вокруг? Может быть ты знаешь, что сейчас делается дома?

Ответа и на этот раз не последовало. Естественно, следовало и ожидать, что призрак будет вести себя по-особому, может быть немного сердитым и раздраженным, особенно этот. Но именно его фигура отбрасывала вполне определенную точно ему соответствующую тень, чего никак нельзя было ожидать от призрака. Может быть, за исключением русалки, когда ей удавалось украсть небольшую часть чьей-нибудь жизни, или, мелькнула у него пугающая мысль, если только он сам не сбился с пути настолько, что его занесло прошлой холодной ночью туда, где преимущественно обитают только сами призраки, и до сих пор еще не понял этого.

Но он все еще чувствовал, как бьется его сердце, ощущал свою грудь, чувствовал под собой тепло, исходившее от коня, и слышал как потрескивали прошлогодние папоротники под его копытами: ведь так или иначе, он был способен почувствовать очень многое, если бы на самом деле пересек эту границу. Если бы даже замерз под дождем, то Волк-то определенно должен был уцелеть.

Он не успел вовремя увернуться. Ветка ударила его поперек лица, и когда он поднес к этому месту руку, то почувствовал, как кровь растекается по щеке. Впереди слышалось постукивание посоха о землю, слышался треск раздвигаемых Ууламетсом кустов, точно такой же, как раздавался и от них с Волком, хотя Ивешка, будучи призраком, двигалась так, что при этом не шевелился ни один лист. Ни солнце, ни луна не могли оказывать воздействие на русалку, пока она не набралась сил где-то еще… а русалка могла получить их только от чего-то живого.

Обычно русалками становились девушки-утопленницы, как доводилось ему слышать, которые топились из-за несчастной любви. Несомненно, можно считать, что своенравные старики превращались в обычных призраков, с холодными мертвыми пальцами, страшными глазами, которые только выли и пугали людей, но не были на самом деле так опасны, как выглядели.

— Дедушка, — в очередной раз робко позвал старика Петр, все менее и менее уверенный в том, с чем все-таки он имеет дело.

Ууламетс же продолжал идти. И в какой-то момент Петр пожалел, что обратился к тому, что двигалось впереди него. Он надеялся на Бога, что это существо не обернется в его сторону. Он сдержал коня, заставляя его остановиться, отвернул свою голову…

В этот момент из кустов что-то бросилось прямо на него, издавая рычанье. Петр припал к коню, стараясь удержаться на его спине, в тот момент, когда Волк метнулся в сторону и понесся прямо через кусты, перевитые плющом, вверх по склону, очень скользкому от прошедшего дождя. Петр почувствовал, как лошадь заскользила, и старался удержаться на ее спине, когда она резко меняла направление на уходящем вниз склоне. Низкий сук очень сильно задел Петра за плечо, когда они проскакали под деревом, и чуть не сбросил его с лошади. Ветки со всех сторон хлестали его по плечам, и у него больше не было желания останавливаться, впрочем также как и у лошади, он только следил за движением и направлял Волка туда, где между кустов чернел зияющий провал.

Бледная фигура неясно вырисовывалась перед ними. Волк поднял голову, становясь на дыбы и вновь опускаясь вниз, неуверенный и ошеломленный, и все еще в том состоянии, когда ничто не может остановить перепуганную лошадь.

Призрак, стоящий перед ними, поднял вверх руки и произнес Сашиным голосом:

— Петр, с тобой все в порядке?

Петр натянул поводья, вздрагивая не меньше, чем Волк. Саша сделал шаг навстречу, производя легкий шум старыми листьями. Но Петр начал разворачивать Волка в сторону от него.

— Это я, — сказал Саша.

— Я искренне надеюсь, что так оно и есть, — все еще вздрагивая проговорил Петр, — потому что только что здесь был Ууламетс, и я так и не знаю, что же происходит.

— Здесь где-то еще и Малыш, — сказал Саша, сбрасывая с плеча мешок и подхватывая его рукой. После этого он начал рыться в нем. — Я принес твой кафтан. Ивешка прислала немного хлеба и домашние колбаски…

Оборотень может быть очень правдоподобным, и то, что в облике Ууламетса был оборотень, Петр абсолютно уверен: ведь в появлении его были определенные странности, такие же, которые бывают при появлении любого оборотня, и о которых ему говорила Ивешка, но ничего подобного он не заметил, глядя на Сашу.

Саша же подошел ближе, протягивая ему одной рукой кафтан, а другой успокаивая Волка, который тут же затих, что и окончательно подсказало Петру, кто был перед ним на самом деле. Он надеялся на Бога, что это действительно так и было.