Черневог даже не взглянул на него в этот момент. Затем его глаза медленно двинулись, пока не остановились на нем. И тут же Петр почувствовал неожиданное головокружение и холодок возле сердца. Каменный пол под ним начал подниматься, меч со звоном ударился о камни, и он увидел что Черневог встал, а Саша повернулся к нему.

— Черневог! — пронзительно закричал он.

— Не пытайся сразиться со мной, — сказал Черневог, но даже сама мысль об этом была никак не легче, чем само сражение.

— Будь ты проклят, — выкрикнул Петр и попытался продолжить начатое: он ухватился за меч и поднял его вверх, но было трудно предположить, что Черневог собирался причинить какой-то вред им обоим: Черневог очень нуждался в них, а все, что интересовало его, находилось в сохранности.

— Я думаю, что у нас вполне достаточная защита, этот твой соляной круг, — только и сказал колдун. — Спасибо.

Папа не воспитал бы такую дурочку, которая могла бы подойти к любой незнакомой двери и постучать. Ивешка присела на опушке и прислушалась к тишине. То ли Гвиур уполз куда-то, то ли затаился где-то и лежал там тихо, как только мог. Не было и никаких признаков оборотней: их отсутствие теперь означало, что они были не к добру. И если только водяной сказал ей правду о том, что Петр и Саша находились в компании с Черневогом, она не сомневалась, откуда исходила опасность.

Она бы пожелала что-то против этого, если бы… если бы это место подходило для таких опрометчивых поступков. Посылать желания в таком месте было столь же безрассудно, как и говорить вслух.

Черт возьми, ей действительно не нравился этот странный дом у подножья холма, как не нравилось и то, что Гвиур исчез, как не нравилось и не покидавшее ее ощущение, что кто бы ни жил в этом доме, он был осведомлен о ее присутствии здесь.

А почему нет? Ведь Гвиур наверняка наблюдал за всем этим.

Она сцепила руки и прижала их к губам: сейчас ей очень хотелось узнать, как можно осторожней, что было в этом доме, но так, чтобы не оказаться в западне, то есть совершить небольшую кражу со взломом, как назвал бы это Петр, но при этом постараться вообще не дотронуться до двери.

«Ах», — услышала она внутри себя чей-то голос, — «вот ты где».

Она отшатнулась назад, тут же почувствовав волшебство, еще более сильное, чем то, которое некогда использовал Кави.

Все тот же голос продолжал: «О, не будь дурочкой. Ведь нет никакой пользы в том, чтобы сидеть там в темноте. Войди в дом. Я не кусаюсь».

И тогда она спросила, так же пользуясь внутренним голосом: «Кто ты?"

Но это была ошибка. Любопытство мгновенно открывало путь волшебству. Голос, на этот раз более мягкий, произнес: «Твоя мать, дорогая. Разумеется, твоя мать».

— Саша? — окликнул его Петр. — Саша? — Он хлопал его по лицу, приговаривая: — Будь ты проклят! Отпусти его… — Он явно обращался к кому-то еще, как решил сам Саша сквозь обволакивающий его туман. Наконец он сообразил, что Петр поддерживает его голову над полом, а человек, к которому при этом обращался Петр, был Черневог, который удобно устроился около их очага.

Опустив руку на сашино плечо, Петр продолжал, чуть понизив голос:

— Я не знаю, что именно он замышляет. Он взял свою книгу, твою и книгу Ууламетса, а я не смог его остановить, прости меня. — Его голос напоминал голос человека, обезумевшего от страха, словно он один был виноват во всем случившемся, и никак иначе.

— С тобой-то все хорошо? — спросил его Саша.

— Пока да.

Саша попытался присесть и вздрогнул от резкой боли в голове. Он почувствовал, что опирается на руку Петра, не в силах преодолеть головокружение.

— Ты слишком сильно ударился, когда падал, — сказал Петр, продолжая поддерживать его. Он делал это не только из дружеского расположения, но главным образом потому, что не поддерживать Сашу, у которого в глазах все кружилось, было просто нельзя. Но боль все же стихла, как только он смог послать отчетливое желание: не может быть, чтобы Черневог уже освободился… чтобы он освободился именно от того, что так мешало ему… Это первое, что мгновенно пронеслось в его еще не окрепшей голове. Он взглянул на беспокойное лицо Петра и увидел проступавшее выражение боли, так несвойственное ему.

Господи, нет! — подумал он и тут же пожелал, чтобы сердце Черневога вернулось назад, где ему и положено быть.

Но он не почувствовал вообще никаких перемен. А Черневог лишь отпарировал его выпад с едким упреком: «Я не причиню ему вреда, я не буду даже желать этого, пока не заберу назад то, о чем не хочу сейчас заботиться сам. Ты же не сможешь причинить моему сердцу никакого вреда, по крайней мере там, где оно находится теперь. Поэтому делай только то, что я прикажу тебе. Какая разница по сравнению с тем, когда ты подчинялся приказаниям Ууламетса?"

Будь ты проклят, подумал Саша и побыстрее сдержал свое раздражение, видя перед собой улыбающегося Черневога, позволяя ему думать, что он действительно может дать Петру наглядный урок.

«У меня нет причин хоть как-то вредить ему», — продолжал Черневог. «С чего ты взял?"

«Действительно, нет», — согласился Саша, искренне стараясь направить свои мысли на дружеский лад, во всяком случае на какое-то время.

В следующий момент Черневог произнес вслух, обращаясь к Петру:

— Давайте покончим с завистью и недовольством. Какой в них прок? От них нечего ждать добра. Давайте перестанем обвинять друг друга и прекратим ссоры: это самое лучшее, что мы можем сделать, не так ли Петр Ильич?

«Осторожнее», — пожелал в тот же момент Саша.

— Разве не так? — настаивал Черневог.

— Да, — очень тихо ответил наконец Петр.

— Это твой приятель пытается околдовать тебя, а никак не я. Он очень беспокоится о тебе, Петр Ильич. Но ведь между нами есть соглашение, и я не сожалею об этом, на самом деле, не сожалею. Быть посговорчивее — разве это такая уж большая просьба?

— Нет, — ответил Петр, шевеля одними губами. «Говори все, что он хочет», — пожелал в его сторону Саша, — «и не задумывайся о правде».

Черневог же тем временем продолжал:

— Я же на самом деле завидую вам двоим. Я даже не знаю, доводилось ли мне видеть когда-либо двух людей, так доверяющих друг другу.

— И не увидишь, — заметил Петр, прежде чем Саша смог остановить его.

— Нет, — сказал Черневог. — Не увижу, но ведь очень приятно находиться среди людей, подобным вам, даже будучи змеей. Он улыбнулся им и пожал плечами. — Эта змея может сделать для тебя столько добра, сколько ты пожелаешь, если только отпустишь его.

— Он сошел с ума, — еле слышно пробормотал Петр.

— Нет, нет, нет, — сказал Черневог. — Я говорю очень серьезно. Лешие многому научили меня, а главное — терпенью. Иногда лучше ждать исхода событий, чем силой торопить их. Все в конце концов образуется, и вот вам уже один пример.

— Я думал, что мне удастся вздремнуть, — сказал Петр. — Но теперь поздно. Мы попали в руки к безумцу.

Саша повернул голову. Он пожелал, чтобы Черневог не сделал чего-нибудь еще, а тот только сказал, стараясь быть как можно мягче:

— Я не собираюсь переубеждать его… а об Ивешке мы поговорим завтра утром.

Разумеется, это была ловушка. Саша прикусил губу и понял, что Петр знал о происшедшем, как понял и то, что Петр не мог так просто отнестись к вызову со стороны колдуна.

Петр же по-прежнему сидел и пристально глядел на Черневога, пока тот не сказал без всякой тени насмешки:

— На самом деле, происходит что-то непонятное, и, кажется, действительно плохое. У меня достаточно сил, чтобы пользоваться волшебством в необходимых для меня пределах, но я уже сейчас чувствую ограничения, которых не было прежде. Я до сих пор не знаю, делают ли это лешие или это вообще что-то совсем другое. Я определенно знаю, что Ивешка находится к северу от нас, я знаю, что она покинула лодку, я знаю, что старый Гвиур почти рядом…

— Поближе к главному, — сказал Петр.