Но и ему был знаком такой способ защиты: он пользовался им еще в те времена, когда был так еще молод и глуп, и чертовски несведущ во всем. И он был уверен, что ни Драга, ни Ууламетс, ни даже Ивешка не смогли миновать этого.

Разбитые горшки захрустели, как только Саша поднял свой мешок.

— Бог знает что, — пробормотал он, покачивая головой и присел на корточки, чтобы определить каков же был на самом деле ущерб. Петр тем временем не спускал глаз с их пленника. Все это происходило под мелким моросящим дождем на самом краю вымирающего леса. Листья теперь почти все опали, ветер раздел ветки догола: кругом были черные деревья и отсвечивающая золотистым ковром мокрая земля.

Не было ни лошадей, ни Малыша и никаких знаков от Ивешки. Петр не выпускал из рук меч и одним глазом следил за Черневогом: даже будучи обычным человеком, он понимал, что в компании колдунов следует всегда побеспокоиться о том, чтобы не делать глупостей или не дай Бог упустить что-то.

— Змея, — пробормотал он, стоя на страже, пока Саша пытался привести свои вещи в относительный порядок, — всегда остается змеей, независимо от того, находится ли его сердце у Совы или нет. Это все равно его сердце, сердце змеи. Я полагаю, что ты заметил, что мы так и не сделали того, зачем пришли сюда, и я надеюсь, ты заметил, что эта гадюка все время норовит поступить по своему.

— Не совсем, — заметил Саша, — уверяю тебя.

— А еще мне хотелось бы знать, собираемся ли мы оставить его свободным, пока будем искать этого проклятого призрака? Это все равно что отпустить его.

Все это время Черневог прислушивался к их разговору. Петр это очень остро осознавал, но они не могли поговорить уединенно, потому что не могли оставить Черневога без присмотра.

Петр хотел направиться к реке. Он безнадежно хотел этого, то ли имея какое-то предчувствие, то ли по чьему-то желанию. Он сказал очень тихо, чтобы слышал только Саша:

— Просто у меня есть такое чувство, и я не знаю откуда оно взялось… — Черневог сидел, опустив голову на колени и сомкнув руки на шее, явно не обращая на них внимания, но при этом леденящее душу беспокойство, смешанное с чувством опасности, разбирало его, независимо от того, что они делали. -… Я все время думаю о том, что мы должны направиться к реке, как бы далеко до нее ни было.

— Мне кажется, в нашем положении любое предложение выглядит вполне подходящим, — сказал ему Саша.

Это был не тот ответ, что ожидал услышать Петр. Он почувствовал тяжесть в желудке.

— А ты уверен, что это не его желание? — спросил он. — Взгляни на него, как он уселся вон там: притворяется, что ничего не слышит, будь он проклят, а сам только и мечтает превратить нас в мертвецов! И в этом случае сердце не имеет никакого значения!

— Но он может пожелать этого где угодно, — сказал Саша. — Я знаю, чего хочу именно сейчас: я хочу выполнить в точности то, что нам сказал Мисай.

— Отправляться на охоту за Ууламетсом? — Было глупо прислушиваться к неразумным ощущениям, неожиданным представлениям, или холодку, пробегавшему вдоль шеи. Но Петр знал, где следовало начинать поиски призраков, если их действительно следовало найти, и это особенно касалось призрака Ууламетса, но это место было как раз на другой стороне реки, Бог знает как далеко отсюда, там, где находился сгоревший дом и неглубокая могила. — Думаешь, что его удастся выманить оттуда заклинаниями?

— Я вообще не уверен, должен ли я кого-нибудь вызывать, и я не думаю, что волшебство, если ты имеешь в виду это, вполне уместно при наших обстоятельствах. Они сказали: «Отведите его». Поэтому мы и отведем его туда, где находится Ууламетс.

— Мне не нравится это твое «не уверен», и ты знаешь об этом.

Саша встал.

— У нас нет выбора, Петр…

— Черт побери! Выбор у нас все-таки есть! Как, черт возьми, мы собираемся перебираться через эту реку? По крайней мере, лучше попытайся, ради Бога, вызвать его прямо сюда! Ведь если мы сойдем с этого места и волшебство начнет вновь действовать среди этих лесов, то оно будет действовать так же и на него, верно?

— Оно уже работает, — сказал Саша, понижая голос. — У меня есть ужасное предчувствие, что нам необходимо отыскать Ивешку. Она нужна и мне самому, Петр. Мне на самом деле нужна ее помощь: все эти книги не могут сказать мне всего…

— Господи. — Он услышал неподдельный страх, звучавший в Сашином голосе, схватил его за руку и крепко сжал. Он взвалил на этого парня непомерную тяжесть, теперь он видел это: Саша был измотан, его лицо побледнело. — Не будем впадать в панику, верно?

Саша тяжело вздохнул.

— Но ведь я не Ууламетс, Петр.

— Вот и слава Богу.

— Мне кажется, — заметил Саша, несколько раз глубоко вздохнув, — сейчас ты находишься в большей безопасности, чем я.

Петр стиснул его руку.

— Я полностью доверяю тебе. Ты все делаешь абсолютно правильно, малый. Ты твердо стоишь на ногах, в отличие от него, и ты ни в чем не ошибаешься.

Последовало еще несколько глубоких вздохов.

— Я не перестаю думать о лодке. Мне все время кажется, что Ивешка… должна была бы уже появиться здесь, если вообще сюда собиралась. Но ее нет. И не могу понять, почему.

Вот теперь Петр по настоящему почувствовал полное расстройство в желудке. Он внимательно взглянул на Черневога, раздумывая, как далеко все это может зайти и не будет ли самым лучшим выходом прихлопнуть его без всякого предупреждения.

Но в этот самый момент Черневог поднял голову, и поймав глазами Сашин взгляд, сказал:

— Ивешка не подвластна волшебству, под которым находятся лешие. Оно уже спадает, и осталось только здесь.

Ничего лишнего, что давало бы возможность хоть что-то понять: как всегда у колдунов.

— «Здесь», — словно эхо повторил Петр. — Что это значит «здесь»? — и взглянул на Сашу. — Что за чертовщину он несет?

Но сейчас он был между двух колдунов. Оба отвернулись и смотрели в никуда, бормоча что-то вроде того, что сказал Черневог:

— У них больше нет сил…

А затем он услышал и сашин голос:

— Петр, лошади возвращаются.

Обычному человеку только и оставалось, что собрать поклажу и надеяться, что вот-вот все происходящее обретет хоть какой-то смысл, хотя при этом он мог и пожелать, чтобы эти два колдуна, о которых идет речь, не были до конца единодушны.

Первым неожиданно появился Волк. Затем из леса показалась Хозяюшка, поглядывая на них из-за спины Волка, словно еще не была уверена в том, что вновь видит перед собой, обычные деревья, которые только что оказались столь странно ненадежными.

Но нигде не было никаких признаков Малыша, и Саша воспринял этот факт как непонятный и беспокойный. Молчание леших, казалось, близилось к концу, замкнувшись лишь среди этой маленькой рощи, и Саша продолжал раздумывать об этом в тот самый момент, когда появились лошади. Ему порой казалось, что это место собрало все окружавшее их зло. А что касается леших, то видимо лишь небольшая их часть была доброжелательно настроена к колдунам.

И он сказал, обращаясь к Петру:

— Лошади слишком ослабли и вряд ли способны на большой переход, иначе мы давно бы добрались до реки и я бы никогда и близко не подошел к этому месту.

Он часто пугал Петра своими неопределенными заявлениями, и, сам зная об этом, подумал, с некоторой отрешенностью прислушиваясь к окружающему: он ничем не мог его успокоить, а самые казалось бы верные слова вряд ли могли описать их положение, не затрагивая сущность происходящего. Ведь существовало нечто странное и чужое, беспокоящее его и наводящее все время на одну и ту же мысль: что бы ни вызвало окружавшую их тишину, оно к тому же еще и уменьшало его способность к колдовству, и следовало бы благодарить Бога, что и Черневог испытывал точно такие же затруднения в этот момент.

Но после некоторых раздумий Саша понял, что тот вряд ли был под таким же давлением: все желания, которые направлял Черневог, не проходили для Саши незамеченными. Черневог постоянно пытался доказать ему, что он защищает и их и Ивешку своим колдовством, и ругал его, называя маленьким дурачком, который только путает его планы и в конце концов только погубит их всех…