Со всех сторон слышался шелест кустов. Он смог заметить как зашевелились суковатые пальцы и как очень медленно открывались огромные странные глаза на каждом из окружавших их стволов.

— Колдун, — раздался громовой голос, по звуку напоминавший мельничные жернова.

И другой, еще более глубокий, добавил:

— Обещания нарушены…

Сучки затрещали, колючки согнулись и начали цепляться за них, когда леший очень медленно протянул к Саше свои руки. Они ухватились за его кафтан и стащили с лошади, а он судорожно хватался за их суковатые пальцы.

— Поосторожней! — закричал, обращаясь к лешему, Петр. Он запомнил, как Мисай предупреждал их, что среди леших попадаются просто дикие безумцы, которые вообще не понимают, что тело страдает от их объятий, которые могут раздавить даже камни. — Будь поосторожней с ним!

Но в следующий момент он решил, что это все просто глупо. Разумеется, Саша был в состоянии позаботиться о себе, ведь только дурак отправится против леших с мечом: вероятнее всего, тот только будет раздражать их.

— Обещания, — вновь повторил леший, а Саша тут же сказал, и в голосе его слышалась боль:

— Петр, Петр, не делай ничего, и не спорь с ними, пожалуйста!

Но Петр считал, что это неверно, потому что никогда не знаешь, как именно следует поступать с этими созданьями.

— Отпусти его! — пронзительно закричал он лешему, размахивая мечом, чтобы привлечь к себе внимание. — Черт бы побрал тебя, ведь ты покалечишь его! Отпусти его!

Но леший будто не замечал Петра. Он начал удаляться, продираясь сквозь колючки, сгибая и ломая их. Сашин кафтан цеплялся за них, и Бог знает, что только было с его лицом и руками.

Волк стоял неподвижно, видимо, околдованный. Петр поглядел по сторонам и, приведя его в чувство легким ударом, отправился вслед за лешим, который уносил Сашу, направляясь прямо в самую чащу колючих веток, которые тут же сгребли с коня и его самого, и, до боли крепко обхватив, начали поднимать все выше и выше.

— Мисай! — закричал он. Это было все, что оставалось ему делать, пока леший тащил его. — Мисай, будь ты проклят, помоги!

Суковатые руки обвились вокруг него, земля и небо несколько раз поменялись местами, а его ребра затрещали.

— Мисай!… Саша!… Черт побери, да отпусти ты меня!

Возможно, что наконец он был услышан. По крайней мере, хватка ослабла, его стали передавать из одних суковатых рук в другие, и тонкие ветки ощупывали его тело и лицо, пока один из леших не схватил его обеими руками и, удерживая на весу, поднес к своему огромному, заросшему зеленым мхом глазу.

— Да, это один из них, — произнес он голосом, напоминавшим скрежет камней. — Да, это он.

И затем отпустил его. Петр полетел вниз, стукнулся ногами о землю и, покачнувшись, свалился прямо в сашины руки.

— Что за чертовщина… — начал было он, но замолчал, бросив взгляд через Сашино плечо на камень и на спящего там человека.

И тогда он без всяких сомнений понял, где они оказались.

— Обещания, — вновь заговорил леший, и когда вслед за ним забормотали и остальные, то звуки их голосов напоминали перестуки камней в реке.

— Вы убиваете деревья, — вторил ему другой.

А там в разговор вступил и третий:

— Больше нет доверия колдунам. Переломать им кости, оторвать руки и ноги.

Сучки вновь двинулись в их сторону, они подрагивали и старались зацепить их, подтащить поближе и покрепче обхватить.

— Мисай! — из всех сил закричал Петр. Тогда раздался самый громкий из голосов: — Камень и соленая вода, молодой колдун, губят корень, губят лист, губят дерево. Глупые, глупые колдуны.

— Это ты, Мисай? — спросил Саша. Суковатые руки вытянулись, потрескивая в тишине, и отпустили их, поставив на землю. Затем пальцы-ветки ощупали их и повернули лицом к спящему на камне.

— Что нам следует делать? — спросил Саша, вновь повернувшись к лешим. За ним повернулся и Петр, но не увидел ничего кроме небольшой рощи из серых безжизненных деревьев.

— Мисай?

Но ничто не шевельнулось кругом. Здесь больше не было ничего, кроме этой рощи, кольца из переплетенных колючих кустов вокруг них, и молодого колдуна, неподвижно лежащего на камне.

— Господи, — сказал Петр, переводя дыханье. — Он спит?

— Он определенно выглядит спящим, — подтвердил Саша и подошел поближе к камню и к спящему на нем Черневогу.

Петр догнал его и схватил за руку.

— Не подходи ближе и не трогай его.

Дождевые капли поблескивали на бледном лице и руках Черневога, его волосы и одежда намокли от влаги. Он напоминал восковую фигуру, которая дышала. Петр был очень удивлен тем, что одежда, присыпанная листьями и обломками веток, так хорошо сохранилась за все то время, пока Кави Черневог оставался живым.

Это существо, в свое время погубившее Ивешку и причинившее всем столько зла, сейчас, погруженное в сон, не выглядело столь дьявольски опасным. Один вид этого еще очень молодого человека отрицал всякую возможность всего, что он совершил в своей жизни.

— Итак, мы здесь, — едва слышно произнес Петр. Он оглянулся на стоявших вокруг них леших, которые сейчас походили лишь на старые, обветшавшие деревья. — Слава Богу, что мы, кажется добрались сюда раньше, чем это удалось ей. Мисай, скажи нам, где Ивешка? Скажи нам хотя бы это!

По-прежнему не двинулась ни одна ветка, не приоткрылся ни один глаз.

— Возможно, если учесть все излучины реки, мы могли обогнать ее, — сказал Саша.

— Мне не нравится это, мне вообще не нравится все, что происходит здесь. Что случилось с лешими? И что мы собираемся делать с ним? Чего они ждут?

— Не знаю, — сказал Саша.

Петр снял шапку, поправил спадающие на глаза волосы и вновь водрузил ее на голову, поглядывая на Черневога. Его не отпускало воспоминание о том, как в далеком нищем детстве, заполненном воровством в трактирных подвалах, он однажды убил крысу. Он проткнул ее, когда та напала на него. И этот ужасный удар, который прикончил ее, преследовал его по ночам во время сна. И Бог свидетель, что с тех пор он никогда так и не убил больше ни одной.

А вот здесь он совершенно спокойно задумывал убийство спящего человека, хотя бы это был и Черневог, заслуживший сотни раз быть убитым.

— Мне кажется, что тебе следует проверить наши вещи, — сказал он, обращаясь к Саше.

— Это будет… — Саша неожиданно взглянул на него так, будто все понял. — Петр…

— Я позабочусь обо всем остальном, это только мое дело. Должны же мы были сделать хоть что-то с тех самых пор. А теперь уходи.

Саша медленно отошел, покачивая головой. Затем остановился и сказал:

— Петр, у меня нет уверенности на этот счет.

— Я твердо решил это, а ты все еще колеблешься. Поэтому уходи!

— Ведь лешие могли бы и сами убить его: они не задумываясь могут убить любого правонарушителя, на этот счет у них нет никакой совести…

— Возможно, что они пришли к выводу, что это только наша работа. Что ж, это вполне справедливо. Я могу согласиться с этим. Уходи.

— Но только…

— Саша, иди, проверь лошадей, черт возьми! — То, что Саша медлил вступить с ним в спор, пугало его и колебало его совесть. Он был уверен, что вокруг могли быть какие-то затерявшиеся желания, направленные на то, чтобы заставить их совершить очередную ошибку или стать жертвой сомнений, которые в конце концов приведут их к краху, а это созданье вновь останется на свободе. Он еще крепче сжал руку, лежавшую на рукоятке меча, и махнул Саше, настаивая, чтобы тот уходил.

— Петр!

Он увидел вспышку тревоги, мелькнувшую в сашиных глазах, и повернулся в тот самый момент, когда сова плавно опустилась и села в ногах у спящего Черневога.

— Итак, у него все-таки есть сердце.

— Будь осторожен с ней!

— Будь проклята эта осторожность! Зачем, спрашивается, я пришел сюда, за птицей или за ним?

— Но только не птицу! Нет, нет, только не птицу! Она не должна умереть, пока он жив.

— Твое дело держаться в стороне! — Петр вытащил меч из ножен, подходя ближе к Черневогу, чтобы пронзить его, и в этот момент сова, раскинув крылья, бросилась на него, целясь прямо в лицо.