– Ты боишься не меня, а себя, – не согласился Андрей. – Вернее, ты боишься оглянуться и посмотреть на себя моими глазами. Ты и сейчас просишь одно, а мысленно желала бы другого. Я не прав?

Никогда прежде Андрей не позволял себе обнажать вслух души других людей, хотя видел иных насквозь. Но сегодня… сегодня помощь нужна Нине. Ей надо услышать правду о себе. А потом пусть решает, как быть.

– Давайте больше не будем об этом, – попросила она почти с мольбой.

– Давайте больше не будем об этом сегодня, – уточнил Андрей, нажимая на последнее слово.

Замолчали. Андрей не мог не видеть, что разговор состоялся неприятный для его спутницы – Нина летит, не обходя луж, еще более замкнувшаяся и ощетинившаяся. Еще бы с ее-то характером увидеть себя беззащитной. Но ведь придет однажды день, минута, когда от одиночества, тоски и сознания того, что рядом нет никого настоящего и верного, захочется завыть, полезть на стену или в петлю. Вот как раз ради этой минуты разговор. Больно и неприятно сейчас, но авось скажется «спасибо» в будущем…

После двух остановок на метро и пятиминутной давки в автобусе оказались перед дверьми полуподвального кафе с табличкой «Просим не беспокоить. Мест нет». У входа покуривали спортивного вида парни – кажется, он видел их однажды в спортзале. Они узнали гостей тоже, кивком головы разрешили поднырнуть под запретную табличку.

В увешанном зеркалами холле в глубоких креслах, попивая «фанту», сидели еще трое охранников, которые опять-таки узнаваемо и дружелюбно подняли в приветствии бутылки. Нина, глянув на себя в зеркало, торопливо объяснила:

– Вы проходите в зал, – она указала на зашторенную бамбуковой занавеской арку, – а мне сюда.

Она скрылась в узенькой двери рядом с туалетной комнатой так быстро, что Андрей не успел спросить, ждать ее в зале или нет. Зато один из охранников уже раздвинул позвякивающую штору, приглашая гостя в зал, и он ступил на мягкий ковер.

На маленькой, словно подиум, сценке настраивали свои инструменты саксофонист, пианист и гитарист. А пока меж столиков уютно обставленного, притемненного кафе ходил скрипач, нося с собой легкую, нежную мелодию. Он не позволил себе пройти мимо ни одного столика, он даже подплыл, душечка, со своей музыкой к стоявшему в раздумье Андрею. «Все хорошо, все прекрасно, все спокойно, ты расслабься», – уговаривала скрипка, и, послушавшись ее, Андрей прошел к одному из пустующих столиков. На нем уже стояли спиртное, закуски, но все равно появилась официантка в коротенькой – короче некуда – юбчонке и блузке, застегнутой всего на одну пуговичку. Из крохотного, словно снятого с куклы фартучка достала блокнотик, приготовилась слушать.

– Спасибо, немного позже, – отпустил ее Андрей.

Публика сплошь состояла из мужчин – вальяжных, даже в какой-то степени жеманных и кокетливых. Скорее всего тут вершились какие-то дела: мелькали списки, их размашисто и великодушно подписывали, тут же поднимая бокалы. Считали что-то, привычно и безошибочно тыкая толстыми пьяненькими пальцами в маленькие кнопочки калькуляторов. Рисовали планы и схемы, заранее довольно улыбаясь предстоящим выгодам. Просто пили, полуприкрыв глаза под теплый наплыв скрипичного напева. «Все хорошо, все прекрасно, все спокойно…»

Но уже через минуту, перебрав кнопки, потребовал к себе внимания короткими громкими звуками саксофонист. Его поддержали напарники по сцене. Видимо, для присутствующих это оказалось знакомым сигналом – они захлопали в ладоши, начали грузно, с шумом поворачиваться к сцене. А на нее, по-цыгански рьяно размахивая длинной темно-зеленой юбкой, стремительно вышла… Нина. Андрей даже головой мотнул – она, точно она. Отчаянно застучавшая каблучками, изгибающаяся во все убыстряющемся ритме – она, секретарша из их «Стрельца».

Музыка вдруг резко оборвалась, Нина застыла с возведенными вверх руками, и кто-то по-казачьи авторитетно воскликнул:

– Любо!

«Сюрприз», – приятно восхитился мастерству Нины и Тарасевич, хотя и приготовившийся ничему не удивляться.

Опять тихо зазвучали аккорды, сплетаясь в мелодию и раскручивая новый танец. Нина плавно и медленно вошла в музыку, и, то ли по сюжету танца, то ли просто по своему состоянию вдруг обреченно начала расстегивать блузку. В зале раздались ободряющие хлопки, музыканты убыстрили темп, и Нина, повинуясь общему настрою похотливых посетителей, торопливо докончила работу: блузка, взмахнув цветными рукавами-крыльями, подстреленно упала на сцену. Танцовщица стыдливо отвернулась – по интриге или все-таки от совестливости? – танцуя только плечами, а в зале нарастал гул, умоляющий ее повернуться.

Повернулась – стыдливо-лукаво, раздражающе медленно. Как хорошая актриса, выждала наивысшего накала томительности и отбросила от груди руки.

– Любо! – поддержат все тот же голос.

Андрей сорвал пробку с бутылки водки. Вроде готов был ко всему, но чтобы Нина вот так… А впрочем, ему-то что? Холодно, жарко? Она ему жена, сестра или подруга? Пусть хоть догола раздевается.

– Любо! – заходился сексуально озабоченный «казак», отметив еще какое-то действо.

Сбросила юбку?

Сбросила. Зеленовато-темным озером замерла она рядом с подстреленной птицей-кофтой. А Нина, в блестящих полосках лифчика и трусиков, гибкая, стройная, но сама похожая на подраненную лебедь, словно пыталась оторваться и улететь с гиблого места. Ее тело притягивало взгляд, но Андрей все же пересилил желание и отвернулся. Танцуйте, господа хорошие. Раздевайтесь. Веселитесь. К счастью, он никогда не станет вашего поля ягодой. А Нина – дура. Неужели не могла заработать на кусок хлеба другим способом? Или страстно захотелось еще и масла с икрой? Даже такой ценой?

Выпил стопку. Водка не взяла, налил снова. И скорее почувствовал, чем услышал, что танцовщица – рядом. Обернулся, но успел только увидеть упорхнувшие за соседний столик ее сильные, крепкие ноги. Ходи-ходи, ублажай пьяные деловые рожи. А вот Коту надо отдать должное – вмиг отрезвил, расставил все на свои места. За тебя, Кот, хоть ты еще большая сволочь, чем предполагалось, если заставляешь людей идти на этот позор. Охрана, видите ли, Нине нужна. Да это тебе нужно, чтобы в «Стрельце» все презирали или боялись друг друга. Быдлом легче управлять. Да и с ним он тоже не промахнулся: теперь и в страшном сне не привидится, что Нина хоть чем-то похожа на Зиту.

А он поднимает тост за Зиту. За нее он будет поднимать бокал столько, сколько раз в него нальется спиртное. Зита – это однажды и на всю жизнь…

Рядом подвинули стул. Очнувшись, увидел Нину. Уже одетую в свое повседневное платье, но еще тяжело дышащую после танца, с мелко подрагивающими пальцами, вертящими сигарету. Она устало присела за столик, подвинула к себе рюмку. Не дождавшись, когда Андрей наполнит ее, сама плеснула себе чуть-чуть.

– Презираешь? – не глядя на него, неожиданно спросила она.

И тут, перед прямым ответом, Андрей смалодушничал. А может, и не смалодушничал, а сказал о сидевшем более глубоко, под коркой мозга:

– Жалею.

– Ты один отвернулся, все остальные готовы были снять с меня последнее.

Андрей неопределенно пожал плечами: да, отвернулся. Не гордиться же.

– Я хочу выпить с тобой, – попросила Нина. Только тут Андрей заметил, что она тоже называет его на «ты». Неужели для этого нужно было станцевать перед ним обнаженной?

– Мне почему-то очень хочется, чтобы ты меня понял. Очень хочется, – повторила Нина и, не чокаясь, выпила.

– Наша миссия закончилась? – Андрей тоже в одиночку выпил свою рюмку. Достал бумажник рассчитаться.

– Здесь за все уже заплачено, – остановила его Нина. И повторила в задумчивости: – За все заплачено… А миссия наша только начинается. Это только цветочки.

– Не хочу, – Андрей поставил на стол кулаки. Оперся на них. – Уходим.

– Куда-а? – грустно протянула Нина. – Когда начинаешь выпутываться из уже наброшенных сетей, запутываешься еще больше.

– Но неужели ты сама не видишь, что…

– Не надо, – на этот раз достаточно резко оборвала танцовщица. – Толку-то оттого, что вижу.