А потом мне в голову пришла странная идея. Странная и настолько безумная, что мне показалось интересным её попробовать — я схватился за кнут.

Ладонь обожгло болью, будто мне вонзили раскалённые иглы прямо в ладонь, но из-за алкоголя теперь всё чувствовалось притупленно, да и циркуляция Ци помогала приглушить боль.

Я по хитрожопому, не собираясь давать ему возможности и дальше бить меня кнутом, просто начал накручивать тот на кисть. Накручивать как можно быстрее, как верёвку, не обращая внимания на то, что острые кусочки металла режут кожу и мясо, чиркая по костям.

Парень, явно растерявшись от такого поворота событий, дёрнул кнут на себя, а вместе с ним и меня так, что я буквально полетел на него. Это был идеальный момент для одного контрольного в голову. Я уже даже замахнулся кулаком, чтобы всечь ему, и…

Но насадился прямо на саблю, которую он выставил перед собой.

Чувак оказался прошаренным, и то, что я воспринял за глупость, оказалось интересным ходом. Он просто дёрнул меня к себе и насадил на меч.

Это я обнаружил с каким-то спокойным удивлением типа «а, так вот как ты хотел поступить». Мне показалось, что я даже услышал за спиной «Уф…», после чего кнут вокруг моей руки неожиданно размотался и…

Чёрт.

…хлестанул по мне.

Последнее, что я увидел, был блеск металлических деталей кнута, которые празднично сверкнули перед моей рожей, прежде чем я окончательно отключился.

Жизнь боль…

***

Возвращался я к миру живых с болью и неприятным чувством, что сейчас проблююсь. Горло было таким сухим, что казалось, мне потребуется ведра два, чтобы напиться нормально.

Боль была только в руке и на лице, и когда я попытался открыть глаза…

— О, так ты очнулся! — раздался радостный ненавистный голос. — Ты проиграл, ты знаешь?

Сука, даже сейчас весёлый.

— Я заметил… — прохрипел я с трудом. — Он меня насадил на меч…

— Ну, с твоей стороны было смело схватиться за кнут, но глупо тут же броситься на него, забыв, что у него ещё и клинок есть.

— Если бы ты меня не опоил…

— Ой, да ладно тебе жаловаться! — я прямо видел в своём сознании, как он отмахнулся. — С другой стороны, ты почувствовал это, да?

— Что именно?

— Это чувство? Я видел, как ты отклонился потом в конце, когда потерял меч: просто чуть повёл корпусом, пропустив удар мимо, и двинулся дальше. Ты почувствовал, да? Почувствовал это?

Если честно, я даже не помню, что я почувствовал, какую-то…

— Расслабленность и лень… — ответил я тяжело.

— Именно! Лениво и спокойно уклониться! Вот о чём я говорил. Не надо напрягаться, надо работать телом спокойно, не тратить силы! Ты что напряжённым, что расслабленным можешь отклониться, просто расслабленным потратишь меньше сил и времени!

— Это легко сказать.

— Тебе надо научиться встречать спокойно атаки, и ничего не поможет лучше, чем постоянные тренировки, так что готовься, с завтрашнего дня ты будешь то и делать, что работать над этим. Ты ведь видишь, насколько может быть уклонение полезно, верно? Ты видишь это? Видишь?! — он так спрашивал, что чуть ли не на меня готов был залезть от возбуждения.

— Нет, я ничего не вижу.

— Это потому что у тебя глаза перебинтованы, но, думаю, потом ты точно увидишь!

— Пере… в смысле? — потянулся я к лицу, но мои руки прижали обратно к кровати. Причём сделали это явно женские руки.

— Погоди, мы ещё вернёмся к этому. Что касается твоих движений, я просто хотел, чтобы ты почувствовал это! Почувствовал это состояние, когда уклоняешься от ударов и делаешь это непринуждённо! Конечно, я надеялся, что когда ты как бы схватишь озарение за хвост и поймёшь, как это работает, начнёшь им тут же пользоваться и одержишь победу, но…

— Но?

— Тебя побили знатно. Хорошо, что ты не помнишь, как он тебя ногами пинал.

— И ты его не остановил?!

— Остановил, конечно! Попросил не пинать тебя по лицу, только по животу и ногам! Ты меня за кого принимаешь?! Как бы то ни было, думаю, теперь процесс пойдёт легче. Тебе нужно чуть-чуть тренировок, чтобы освоить его.

— Так что с моими глазами? — спросил я.

— Ничего особенного. По идее, ты должен ими видеть, просто их забинтовали, чтобы свет не резал. Полежи так немного. Девушки, оставляю его на вас, не мучить, пятки не прижигать, в ужи тараканов не пускать!

Это с кем ты меня оставляешь?!

— Господин Гой, слушаемся, господин Гой, — ответили дружным хором две служанки.

Подрался, блин, называется…

С другой стороны, я теперь знал, что за противник будет против меня и чего ожидать. Да и уклонение…

Да, я понимал, о чём он. Типа если у тебя вдруг неожиданно получился приём, то ты сможешь его тут же повторить, так как понял, как он работает. Но Гой не учитывал вариант ребят, которые сделать-то могут, а вот повторить — нет. И я был одним из них.

Однако… может он был и прав. Если бы я меньше парировал мечом и больше уклонялся, то у меня бы оставалось время для контратак. Типа он бьёт, я парирую, он вновь бьёт, но вместо этого я уклоняюсь, и у меня есть время послать в ответ удар.

Ведь я до этого так и давил людей, именно атаками, заставляя уйти в оборону. А если тебя в глухую оборону не отправят и от части ударов ты можешь увернуться, оставляя меч свободным, то можешь и ответить, сразу сводя атаку противника на нет.

Я попытался вспомнить, что почувствовал в тот момент, когда увернулся. Воссоздать его в голове, чтобы повторить. Странное чувство, будто лень двигаться, будто просто уже ничего не хочется, даже отпрыгивать.

Выглядит легко, но я понял одну важную вещь, которую не совсем верно до меня донёс Гой. Или может он донёс её верно, однако забыл упомянуть о другом важном и решающем факторе, который я открыл для себя во время драки.

Для меня проблемой стало не только напряжение — ещё одним барьером был банальных страх и инстинкт самосохранения.

Это надо быть или дико спокойным, чтобы из-за своих инстинктов самосохранения не отпрыгивать, или иметь стальные яйца, чтобы даже в такой ситуации полностью контролировать себя и отклоняться буквально чуть-чуть, когда рядом с тобой проносится смерть.

Это как на тебя летит КАМАЗ — ты можешь отпрыгнуть, что сделает любой, а можешь сделать шаг назад, и он пролетит в сантиметре от тебя. На последнее мало кто способен, так как ты просто отпрыгнешь, не задумываясь.

Если только ты не бухой и тебе не плевать.

Время в кровати коротать мне помогала Люнь, которая без умолку болтала. Меня она не раздражала, я воспринимал её как радио, которое играет фоном, чтобы совсем скучно не было. Лишь когда служанки вышли, оставив меня на время одного, я спросил её:

— Что с лицом там, Люнь?

— Ну… — она замялась. — Тебе досталось.

— Сильно изуродовали?

— Ну, на один шрам у тебя стало больше. Он даже мужественно выглядит.

Она провела пальцем по лицу наискосок от правой брови через глаз под носом и прямо по центру губ в нижний левый край лица.

— А чего тогда оба глаза перевязано?

— Ну у тебя ещё и тут чуть-чуть шрам, и тут, и тут…

Короче, харю мне обработали кнутом как надо, я так подозреваю.

Повязки сняли уже на следующий день. Две милые служанки, Чили и Лума, местная красавица, помогли мне одеться, собраться и встать, готовые подхватить меня под руки, хотя я не чувствовал прямо-таки слабости. Куда больше меня интересовало…

— Зеркало? Здесь есть зеркало?

Не то что я был нарциссом — к тому, что моя рожа как порезанная на ремни, я уже привык. Просто не хотелось, чтобы стало ещё хуже.

— Если что, шрамы украшают мужчину! — быстро добавила Чили, подведя меня к зеркалу в комнате.

— И делают его более мужественным! — добавила Лума. — Я вот смотрю и уже хочу тебя!

Спасибо, конечно, но… как-то это не сильно успокоило, когда я увидел рожу. Не сказать, что прямо-таки уродские шрамы в говно, но не заметить их было ну очень сложно. Рваная рана поперёк лица и ещё много мелких ран как от шрапнели или дроби, как в фильмах показывают.