Как хорошо, что тридцать седьмой год остался позади. Начался он с неудачных гонок в Южной Африке. Это были соревнования с таким огромным гандикапом, что даже мощи «Ауто-Униона» и мастерства и бесстрашия Роземайера хватило только на пятое и второе места. Они полетели в Йоханнесбург на своем «Мессершмитте», думая, что это будет чудесный медовый месяц. Обратно пришлось возвращаться на похороны матери Бернда... Так и не успели.

Потом был переезд на новую квартиру — до сих пор они жили в маленьком гнездышке Элли, где Роземайеру приходилось спать на софе. Несколько дней спустя погиб, врезавшись на автомобиле в дерево, брат Якоб. В июле разбился насмерть лучший друг малыш Эрнст фон Делиус. А еще раньше, в апреле во время тестов на АФУСе «Ауто-Унион» слишком высоко поднялся по почти отвесной стене Северного виража, и на мгновенье Бернд буквально ощутил под правыми колесами жуткую пустоту... К счастью, все обошлось. В тот день впервые Роземайер сказал жене, что подумывает о том, не пора ли ему завязывать с автогонками. А Элли в ответ призналась, что ждет ребенка.

Впрочем, неприятный эпизод на АФУСе довольно быстро забылся. И гонка за ушедшими вперед «Мерседес-Бенцами» продолжалась.

Журналисты говорили, что «метеор из Хемница» хоть и взлетел высоко, но так и не стал автогонщиком. Возможно! На своей восьмисоткилограммовой 520-сильной махине Бернд ездил, как на мотоцикле, рискованно, будто по лезвию бритвы. Наградой ему были три победы — на «Эйфельреннен», в кубке Ачербо и Гран-при Доннигтона в Англии. И трудно даже сказать, которая из трех для него дороже — перед своими зрителями в Нюрбурге, на глазах неистовых итальянцев, для которых автогонщик — это уже почти бог, или в чопорной, скрытной Англии, где обаяние и мастерство Роземайера сумело растопить старинные недоверие и неприязнь британцев к сынам Германии. А разве можно забыть победу в Америке?!

Ему с первого взгляда не понравилась эта трасса, где за дурацким забором не видно выхода из поворотов. Ни разу в жизни его так не выматывала гонка. Но когда все осталось позади, когда он почти минуту выиграл у ближайшего «Мерседес-Бенца» англичанина Дика Симена, он был счастлив. И никогда не забудет потрясающего приема, который устроили ему на родине. Его несли на руках от борта корабля до автомобиля... И, разумеется, присвоили очередное звание — гауптштурмфюрера. Какое счастье. Полугода еще не прошло, как заокеанские зрители признавались ему в любви оглушительными свистом и ревом многотысячных трибун. В том сезоне он стал победителем кубка Вандербильта, своеобразной матчевой встречи лучших европейских и американских гонщиков.

Он вспомнил ту победу, и ему вдруг мучительно захотелось в Америку. Там он подружился с отличными парнями. Они так любят гонки. И понимают в них! И там сейчас тепло. И нет этого ветра! Бернд встряхнулся. Что за чертовщина? Что с ним такое? Нужно взять себя в руки, собраться. И забыть о выматывающем душу ветре, думать только о предстоящем сезоне. О новой машине — он уже видел ее чертежи. Красавица! Легкая, низкая, стремительная, она не уступит «мерседесам», в этом он уверен.

Вторая попытка, и снова рекорда нет — 429,9 км/ч, на 1,5 км/ч хуже Караччиолы. Нужно стартовать еще раз. Раньше он думал, что рекордные попытки — это просто. Подумаешь, проехать два-три километра в одну сторону по идеально ровному шоссе, и в течение часа — в другую. Ни одного поворота. Никаких соперников. Почти без бензина. Шины практически не изнашиваются. Знай себе, дави на газ. Красота. Но после «Рекордной недели» в прошлом октябре он понял, как ошибался. На 385 км/ч каждый стык бетонных плит сотрясает весь автомобиль и тебя самого, словно несешься по гигантской стиральной доске на телеге без всякой подвески. На скорости четыреста и выше тряска исчезает. Проносясь под мостами, ощущаешь могучий удар в грудь — это машина врезается в стену воздуха, которому некуда деться из каменной коробки. А вылетая из-под моста, на мгновенье чувствуешь полную тишину, и тут же рев двигателя вновь обрушивается в уши ударом грома. Гонка длиной всего лишь в несколько секунд требовала предельной, абсолютной концентрации и очень хорошей физической формы. Он помнил, как однажды, прождав старта несколько часов, потерял сознание прямо за рулем.

Январь 1938 года. Туман рассеялся. Можно ехать.

Механики проверили шины, долили топливо и закидали доверху бак для льда. Закрыли выходные отверстия в полу. Потом двое с двух сторон стали подтягивать болты, которыми крепились дополнительные верхние межколесные обтекатели и нижние «юбки». Затянули, похоже, слишком сильно — миллиметровой толщины алюминиевый лист пошел заметпыми волнами. Вилли Себастьян нахмурился: что-то сегодня ничего не клеится.

Бернд поудобнее устроился в кабине, надел очки, поднял руку, показывая, что готов к старту.

11:45. Пора. «Не волнуйтесь, Вилли, — сказал Бернд. — Сейчас я просто еще раз проверю машину, рисковать не буду ни в коем случае. Только попробую ещё раз приблизиться к нужной скорости».

Низкий, буквально распластанный по земле автомобиль с четырьмя «ауто-унионовскими» кольцами на серебристом носу мчался по бетонным плитам автобана, будто выпущенный из пращи.

11:46. Пройдена отметка мерного участка. Eще несколько секунд, километр позади, скорость около 432 км/ч, осталось преодолеть милю, потом нужно тормозить. Внезапно справа от шоссе в стене леса открылась прогалина длиной метров в сто. Роземайер не видел ее, он был полностью сосредоточен на серой ленте бетона впереди, которая примерно через полкилометра ныряла под мост. Он только почувствовал, как машину потянуло влево, на разделительную полосу. Бернд попытался выровнять ее, но безрезультатно, чуть притормозил, заднее левое колесо попало на траву, корму стало разворачивать влево, потом лопнула левая передняя шина, автомобиль, как споткнувшаяся на бешеном скаку лошадь, зарылся носом в асфальт, дважды перевернулся, оторвался от земли и, пролетев метров триста, замер в стволах придорожных берез.

Рекордный «Ауто-Унион» Роземайера в последний раз выходит на старт.

Через четыре дня, 1 февраля, весь цвет нацистского генералитета присутствовал на похоронах. Были венки от Вальба, Порше и доктора Фойеррайзена. Два полковника в черных мундирах несли венок от главнокомандующего германской армией, рейхсканцлера Адольфа Гитлера. Рейсфюрер Гиммлер и корпсфюрер Хюнляйн выпустили совместное обращение к войскам СС и всей германской молодежи — «Возможно, мысль о том, что он пал, сражаясь во имя Германии, уменьшит ваше горе», и взяли на себя половину расходов на похороны — 1311 марок 5 пфеннингов. «Ауто-Унион» получил от правительства семьдесят пять тысяч рейхсмарок в качестве компенсации за уничтоженный автомобиль. Молодой вдове, которая была безутешна и очень эффектна в трауре, досталась солидная страховка — 67 500 рейсмарок. Еще 2756 марок 75 пфеннингов причиталось двухмесячному Бернду Роземайеру-младшему. Элли не стала дослушивать речей директора «Ауто-Униона» Брунса и генералов в черных мундирах и ушла.

Стоял настоящий зимний день. Легкий морозец и яркое солнце на белесо-голубом небе. Ветра не было и в помине. 

Это было в самом конце августа девяносто девятого в любимейшем моем Спа. Что за чудо бельгийская трасса! Покрытые лесом предгорья Арденн особенно хороши в сумерки, когда сквозь густые елки тут и там по склонам мерцают таинственные огоньки и любая бюргерская вилла кажется старинным замком. Впрочем, и днем здешние места здорово напоминают сказочные декорации. А маленькие уютные ресторанчики, где вам подадут кролика по-льежски и бараньи ребрышки в сладком соусе, тут же возвращают к действительности — и какой приятной действительности! Мне почему-то нравится даже дурацкая здешняя погода, когда в течение дня можно сгореть на солнце, вымокнуть до нитки и продрогнуть в спустившемся внезапно толстом покрывале тумана. А как славно утром перед гонкой пройтись по белой от росы траве, стараясь не наступать на разноцветные спальные мешки совершенно ненормальных болельщиков. Я не поклонник воспетой Солоухиным «третьей охоты», но обожаю одуряюще-прекрасный запах грибного леса и легкие пушинки облаков, играющие с солнцем в ленивые кошки-мышки на умытой недавнем ливнем синеве высоченного неба. Ведь все это происходит не в русской глуши, а посреди одной из самых быстрых в мире гоночных трасс. Сюда нужно приехать хотя бы для того, чтобы воочию увидеть эти совершенно потрясающие повороты. «Красная вода», там где когда-то был деревянный мосток через ржавый ручей минерального источника, — со входом на спуске после длиннющей прямой и выходом в крутую горку перед таким же длинным прямиком. Хитрейшая шпилька «Источник» после старта и простецкая с виду «Автобусная остановка», над которой в лесу так любят расположиться зрители. А еще — «Мальмеди» и «Ставело», названные по именам соседних деревенек, «Риваж» и «Бланшимон», «Пуон», «Радийон», «ле Комб»... Самая красивая гоночная трасса мира, просто фантастическая!