В квалификации Гран-при Бельгии Хилл на ATS отстал от обладателя поул-позишн на целых 11 секунд. Даже для длинного кольца в Спа-Франкоршам это много.

Осенью мне предложили хорошие деньги за контракт в «Хонде», которая только-только выходила на мировой уровень, но я понял, что с меня хватит «Формулы-1». Я сыт был ею по горло. Я присутствовал при рождении ATS и отпевании «Купера» — и то, и другое было ужасно. Еще один такой сезон? Нет уж, увольте. Мне ведь стукнуло тридцать семь, я стал чемпионом мира, первым американцем, кому удалось выиграть «24 часа Ле-Мана». Да, конечно, доводка сырых конструкций — это работа гонщика, без нее не обойтись. Но знаете, все-таки как здорово выходить на старт за рулем хорошей машины... Нет ничего лучше в этом мире!

Правда, ушел я не сразу. Еще несколько раз поддавался на уговоры моих друзей-гонщиков. Сначала Брюса Мак-Ларена — и участвовал в зимней «Тасманской серии» на трассах Австралии и Новой Зеландии с его командой. Без особого успеха, правда — нам достались отвратительные шины, и мы, к сожалению, слишком поздно это поняли. Зато мы с Брюсом очень зауважали друг друга. Ездил за «Форд» и за «Игл», однажды даже кино снимал: опять же здесь, в Бельгии, в шестьдесят седьмом на моем автомобиле установили камеру. Смотрели, конечно, «Большой приз» Джона Франкенхаймера? Помните дождь в Спа? Наконец, два сезона провел в «Чапаррале» техасца Джима Холла. Очень любопытная команда, интересные машины, совершенно дурацкая коробка передач — автоматическая... Да, вы тоже слышали? Редкое было чудо — если бы не экзотическая эта трансмиссия, думаю, мы бы очень многого добились.

Впрочем, я ни в коем случае не жалуюсь. С Джимом и его удивительными машинами я одержал одну победу на этапе Канадо-Американского кубка, две — в чемпионате мира спорт-прототипов. И даже получил такой подарок, который выпадает далеко не каждому — выиграл последнюю гонку, в которой участвовал, в июле шестьдесят седьмого, в Брандс-Хетч. Только сердце мое было уже не с ними. Телефон дома в Санта-Монике той осенью разрывался: не хочет ли мистер Хилл присоединиться к нашей команде? Нет, к нашей! К нашей! Мы заплатим, много заплатим... Но мне до смерти надоели эти команды-курятники. Вот если бы вернуться в январь пятьдесят шестого и снова сесть за руль «Феррари»! Снова снимать номер в гостинице недалеко от Модены, каждое утро ездить на работу в Маранелло, а по выходным слушать оперу в «Ла-Скала»... И вот однажды утром я проснулся и сказал себе: это все, это действительно все. В конце концов, надо жениться, ведь Альма может и терпение потерять!

Но поженились мы только в семьдесят первом, медовый месяц провели во Франции, теперь у нас трое детей — сын Дерек гоняется в американских сериях, дочери Ванесса и Дженифер, к счастью, не имеют к автоспорту никакого отношения...

Этот удивительный человек, в котором сквозь седину и морщины постоянно проглядывал самый настоящий мальчишка — озорной и настороженный одновременно, веселый и наивный, полный энтузиазма и легко поддающийся порывам вселенского пессимизма, — еще долго рассказывал мне о том, как счастливо сложилась его судьба. Его окружали и окружают до сих пор любимые люди и любимые автомобили. Он реставрирует старые машины и редчайшие музыкальные инструменты. Он живет в Санта-Монике, в том самом доме, где провел большую часть жизни.

Ему пришлось быть очень осторожным, чтобы всего этого добиться. 

«Уважаемый синьор Стараччи!

Большое спасибо за интерес, проявленный Вами к Брюсу. Я очень рада, что и сегодня, спустя столько лет, об этом замечательном человеке помнят. К сожалению, на Вашу просьбу мне приходится ответить отказом. Все, что я знала, я уже рассказала — в частности, мистеру Янгу, и он прекрасно все изложил в двух своих книгах о Мак-Ларене и его гоночной команде. Можете обратиться к сестрам Брюса Пат и Джан — они создали в Окленде фонд его имени. Вот адрес: почтовый ящик 109050, Ньюмаркет, Окленд, Новая Зеландия.

С наилучшими пожеланиями, Патти Мак-Ларен-Брикетт».

Рассказать о Брюсе... Я несколько раз пыталась это сделать. Получается сухо, бездарно, как пустой и формальный некролог. Да и вообще, разве можно описать на бумаге, как замерло сердце семнадцатилетней девчонки, когда на танцах в курортном дансинге ее пригласил самый красивый парень? Он был совсем взрослым, жил в Ремуэре — а кто во всей Новой Зеландии не знает этот фешенебельный район, пристанище богатых, беззаботных, счастливых людей? — учился в университете в Окленде и участвовал в автогонках. А главное — как же завидовали мне все мои подруги! — ездил на дорогущем, огромном, как дом, «Ягуаре»... Можно ли рассказать кому-то, как на мгновение, на долю секунды остановилось, задержалось его дыхание, когда в танце Брюс коснулся губами моих волос... А как объяснить словами, почему я сказала ему в тот субботний вечер — меня, мол, провожает сегодня другой? И ведь я даже предположить не могла, что он хромает, что левая нога этого красавчика на четыре сантиметра короче правой.

Мастерские Мак-Ларенов в Ремуэре.

Поначалу опасались полиомиелита. В середине сороковых в Новой Зеландии болели многие детишки, была настоящая эпидемия. Но на рентгене оказалось, что к Брюсу привязалась какая-то редкая хворь — болезнь Перта. Сейчас-то лечить ее научились, а тогда врачи напугали родителей, дескать, мальчик, возможно, вообще не будет ходить. Мне об этом рассказывала миссис Мак — потом, много позже. Рассказывала, как бедный Брюс — ему шел десятый год — очутился на больничной койке. А ведь он был капитаном футбольной команды, «вторым боксером в классе» — так говорил он сам и мечтал о том, что попадет когда-нибудь в состав «Черных», сборной страны по регби. «Ты представляешь, Патти, лечения вообще никакого не было! — даже годы спустя возмущалась миссис Мак. — Малыш просто лежал на такой нескладной штуке с большими велосипедными колесами, они называли ее «каталка системы Бредшо». Левая нога вся замотана, и к ней привязан груз — без этого у мальчика постоянно и сильно болело бедро. Брюса увезли в специальный санаторий для детей-инвалидов — Дом Уилсона в Окленде, хорошо хоть, не так далеко от нашего дома на Апленд роуд. Если бы только они лечили его как следует!..»

Брюс, папаша Лес и гоночный «Остин-7-Ольстер», который они построили своими руками.

Подумать только, с этой ужасной коляски Брюс не вставал два года — на ней он учился, ел, спал, мылся и все остальное прочее. Они даже гонки по коридорам и дорожкам сада устраивали — бедные ребятишки! Таких, как Брюс, в Доме Уилсона было еще четверо или пятеро. А раз в неделю Папаша Лес — все называли Мак-Ларена-старшего Папашей, на американский манер — заходил за сыном и вез его на пляж в Муриваи, там у них был небольшой домик.

Но хоть бы раз сам Брюс об этом рассказал! Хоть бы раз пожаловался. Ни-ни! Старшая его сестра Пат однажды мне написала: «Думаю, именно болезнь сделала Брюса таким чутким, отзывчивым человеком. Все эти два года он продолжал шутить и веселиться по поводу и без, но из беззаботного мальчишки как-то незаметно стал серьезным, думающим, внимательным — настоящей личностью. И это осталось на всю жизнь, сделало его более заботливым к окружающим и очень помогало в общении с другими людьми».

Да вспомнить хотя бы, что он говорил или писал: Брюс ведь первым среди автогонщиков стал вести собственную колонку в журнале — о своих соперниках. «Погоня Грэма была фантастической! Он полностью заслужил бурную овацию, которую устроили ему зрители на финише. Хилл провел эту гонку достойно чемпионов старых добрых дней, когда мужчины еще были настоящими мужчинами, а гоночные автомобили — изрыгающими пламя чудовищами», — это, между прочим, говорил не восторженный новичок, а вице-чемпион мира. И о пилоте, который только что выиграл Гран-при Монако, оставив самого Брюса далеко позади. Кто-нибудь из сегодняшних супер-гонщиков может повторить такое? Да они же теперь как пауки в банке.