Почувствовав себя увереннее, Летта двинулась вперед. Гладкие липкие ступени неприятно чавкали под подошвами сандалий. Подчиняясь внутреннему импульсу, девушка обнажила меч. Клинок вдруг засветился неровными голубыми сполохами. В их дрожащем свете Летта увидела черные массивные колонны, держащие провисший, как брюхо гигантского слона, потолок. В нишах за колоннами клубился густой, шевелящийся мрак. Посреди зала возвышался высокий алтарь, одновременно отталкивающий и притягивающий.

И тут Летта ощутила себя состоящей из двух половинок.

Одна, с содроганием пытающаяся отвернуться, была светловолосой девушкой, уставшей и одинокой, изгнанной и брошенной, забытой небом и обделенной любовью.

Другая, жадно вглядывающаяся в багровую тьму алтаря, была холодной хищницей с мраморной кожей, любящей и умеющей убивать, бросившей нудных наставниц и злобных подруг, издевающейся в душе над песнями сумасшедшего менестреля, за целую ночь не сказавшего ни одного умного слова.

Две эти половины, почувствовав присутствие друг друга, начали вдруг ожесточенно бороться за обладание двигательными центрами. Онемевший язык неимоверными усилиями пытался разорвать завесу молчания, но черные щупальца уже тянулись из-за колонн, подгибая колени, смыкая побелевшие, закушенные в ужасе губы.

Волосы на затылке зашевелились. Летта вдруг поняла, что сжимала рука, изображенная над входом в этот вертеп. Мозг!

«Вот, значит, что вам нужно! — Закипая гневом, отверженная амазонка снова начала выпрямляться. — Мозги вас интересуют?! Своих недостаточно?!» — попыталась крикнуть Летта.

К счастью, благородный гнев впрыснул в жилы новые силы, и левая рука Летты замелькала в непрерывном свете разгорающегося меча. Знаки, один за другим, вспыхивали и гасли, отрывая от девушки черные языки, вызывая в ушах усиливающийся с каждым мгновением гул. И когда, вновь ставшая цельной Летта направила острие клинка в середину багрового облака, клубящегося все сильнее и сильнее, облако это вспыхнуло вдруг лиловым огнем, и жуткое лицо бородатого мужчины с козлиными рогами исказилось болью и яростью.

Поднятая волной какой-то светлой, благородной ненависти и опьяненная затопившей ее энергией, Летта метнулась к оскалившейся морде и полоснула по ней сверкающим лезвием. Дикий вой тяжелой лапой ударил в уши. Безумная и радостная отвага, переполнявшая грудь, вдруг погасла, оставив после себя багровый, кровоточащий шрам, светящийся, как угли, и дергающий болью, как ожог.

Летта очнулась у порога храма. Она лежала на холодных камнях. Из носа и ушей противными струйками сочилась кровь. А за спиной гулко отдавались тяжелые шаги. Бормоча заклинания, Летта попыталась подняться. «Только бы не оглянуться», — билась в голове единственная мысль. Спасительная завеса слов и знаков, как плащ, распахнулась за спиной, и юная амазонка медленными, нетвердыми шагами двинулась прочь, интуитивно направляясь к невидимому, но так необходимому сейчас Солнцу.

Воспоминание неприятным холодом дохнуло в затылок, и Летта снова потянулась к своему мечу. Но не успела.

Из тени каменного столба шагнула фигура в серебристом плаще.

«Олег?» — кажется, уже полузабытое, оставленное в прошлом имя вспыхнуло на онемевшем языке, заставив задохнуться. Удивление и радость, робость и смущение затопили Летту.

Олег стоял, глядя на нее спокойным открытым взглядом, точь-в-точь такой же, как тогда, два лета назад, когда облавная охота прочесывала лес за Большой рекой.

Летта тогда выскочила прямо на него из-за зеленой стены кустарника и долгую минуту тонула в его золотых глазах, лучащихся доброжелательностью и интересом. Когда старшие сестры после десяти минут ожесточенного звона мечей набросили на беловолосого мужчину сеть, девушка убедила себя в том, что этот самец просто больной. Блаженный. А в остальном ничем не отличается от всех остальных-прочих. Но убеждение продержалось недолго. Лихорадочно подбирая слова, Летта шагнула ему навстречу.

И остановилась.

Он не узнавал ее. Он испытывал интерес, и только. Вежливый, спокойный интерес.

Но этого не могло быть! После той ночи этого просто не могло быть!

В смятении Летта сделала еще один шаг. «Что с ним? Может быть, он болен? Может быть, болотные урхи лишили его души? Или полярные саккии выпили его память?» Обида горькой волной плеснула в сердце, и предчувствие опасности утонуло в ней почти без остатка.

Лицо Олега вдруг изменилось. Теперь он смотрел на маленькую амазонку с радостным восхищением. В его глазах застыли нежность и любовь. Он почему-то оказался раздет, и на запястьях его вдруг проступили кровавые рубцы от ритуальных ремней. Такие же, как тогда.

У Летты закружилась голова. Ноги внезапно подкосились, и земля в безжалостном прыжке ударила в бедро, спину и затылок. И хотя волосы и капюшон смягчили удар, боль хищным зверем вцепилась в позвоночник.

«Тревога! Тревога!!!» — бился в висках сумасшедший вопль внутреннего часового.

Медленно, с какой-то мрачной неотвратимостью, к лежащей амазонке приближалась серая, холодная тень.

Неожиданно Летта почувствовала, что пальцы правой руки коснулись рукояти меча. И сразу же глаза девушки, затуманенные колдовским мороком, прояснились. Сквозь лицо Олега проступила бурая крючконосая харя с налитым пунцовой тьмой единственным глазом. Содрогнувшись от отвращения, Летта рванула из-под себя меч, но гипнотическая сила опять сжала виски, и ужаснувшееся сознание провалилось в гулкий колодец беспамятства…

Подмирье

Спецсектор Промежутка

— Ну наконец-то! Че я тебе говорил, Ушастый? Как она к нему сиганула? Держите меня шестеро, пятеро не удержат! Хочу туда! Ты в суггестика не верил, так и сиди тут один! А я наверх, хоть немножко, а полакомлюсь! Не подохни от зависти, Струмчик! Адью, как говаривал мой папахен, отправляясь в публичный дом после очередной драки с мамахеном!

Слог 10

НАЧАЛО БЕСКОНЕЧНОСТИ

Лэйм

Поляна неподалеку от охотничьего замка короля Диабемского

Утро

Олег и Bay беседовали, глядя на проплывающие по небу облака. Вернее, на небо смотрел Олег, a Bay, не имеющий привычки валяться на спине, следил за отражениями облаков в глазах друга.

Bay вообще отрицательно относился к беспечности мелких хищников, вроде людей и волков. Он как-то выдал Олегу целую лекцию о своих взглядах на положения тела, приличествующие воину. Получалось, что все позы можно было разделить на «открытые» и «закрытые». Под «открытыми» Bay понимал такие, когда брюхо и грудь задирались к небу, лапы разводились в стороны, а голова откидывалась назад. Такое положение обычно принимала самка перед рассерженным самцом. Воину находиться в таком виде было не только неприлично, но и небезопасно.

Олег посмеивался над «брюхолапой» философией друга, хотя в глубине души чувствовал его правоту. При более тщательном рассмотрении этой проблемы на ум приходили термины сатвийского боевого искусства, которому Олега обучали в монастыре Утренней Зари, у подножия зеленой горы Яо.

Те пять лет круто изменили жизнь эльфа-полукровки, росшего без отца.

Бабушка рассказывала, что Олендил, отец Олега, был мастером клинка и одержал немало славных побед. В роковую ночь своей последней битвы он был ранен еще до того, как обнажил меч. Даже истекая кровью, Олендил сразил пятерых из дюжины нападавших, а четверых из оставшихся серьезно ранил. А ведь Черные Рыцари носили стальные доспехи и шлемы с глухими забралами!

Бабушка воспитала в Олеге гордость за отца и желание походить на него во всем. Мальчик рос быстрым и смелым, но, конечно, не знал ни техники, ни психологии боя.

Многому смогла научить внука лесная колдунья.

Олег легко уворачивался от веток, сбегая с заросшего подлеском холма, безошибочно определял направление в самом дремучем лесу, умел ходить неслышно, как рысь, и бегать быстро, как олень. Он знал наперечет травы и цветы, деревья и кустарники. В его обширной памяти хранилось почти все, что знала и понимала его сестра Виола, прирожденная колдунья и врачевательница.