Здоровяк, не раздумывая, бросился в воду и уже через несколько мгновений аккуратно схватил меня за шкирку, выловил и посадил на берегу поближе к огню.

— А ты там не торопился, — подошла Банши, — а чего такой красный? Загорал что ли?

— Да что ты издеваешься над ним? Он разрыв закрыл. Не видишь, ему надо в себя прийти, — ее оттолкнул Захар и наклонился ко мне. — Ты янтарь подобрал?

— Что с лоскотухой? — за спиной послышался голос Гидеона, потом треск разрываемой ткани и резкое жжение в ране, будто Гидеон туда зеленки влил.

— Нет, нет и нет! — я захрипел. — Подуйте кто-нибудь, жжется же!

— А что нет то? — спросила Банши, дуть не стала, но аккуратно стала водить горстью снега вокруг раны.

— Не загорал, не подобрал, нет больше лоскотухи, — утопленницы нет, а дух ее остался. Сидит сейчас, нахохлившись и обидевшись, в одном из номеров душелова, а Муха с Белкой с интересом разглядывают новую соседку. Нет, конечно, но мысленно я себе это так представил.

Нашлась моя фуфайка, Гидеон поделился фляжкой, и я начал приходить в себя, греться и сохнуть. Смотрел, как Стеча ныряет за янтарем, вполуха слушал доклад Захара о полученном сборе трофеев и скудным остаткам боезапаса.

Из леса появился отряд Якова, настороженные люди аккуратно выглядывали из-за деревьев, а потом отправили Щуку на разведку.

— Как вы? Дядька Яков спрашивает, все ли безопасно? — Щука старался переступать через выпотрошенные и прогоревшие тела утопленников, вздрагивая при каждом шаге.

— Передай, что сейчас все хорошо, — крикнул Гидеон, — Но через пару дней надо обряд еще совершить, чтобы зло окончательно ушло и не вернулось.

— Что за обряд? — я шепнул священнику, глядя в спину убегающего пацана. — Я еще чего-то не знаю?

— Ты многого еще не знаешь, разные обряды есть, — Хмыкнул священник, собрался меня перекрестить, но передумал. — Но сейчас это только для того, чтобы нас на обратном пути в лесу не прикопали.

Щука донес все правильно, ну, или мы слишком параноили. Встретили Якова с демонстративно уставшими улыбками, руками за спиной и рассредоточившись так, чтобы не перекрывать себе возможную линию стрельбы. А он не напал, даже помог, нагрузив перепуганных парней, шкурками и мешками с чем-то настолько отвратительным, что даже Банши нос скривила.

В остроге Якова с парнями, нагруженных трофеями, встречали как героев. Мы шли следом, и нам тоже досталась капелька славы. Нам кивали, жали руки, но то ли у деревенских сил не хватило все время кричать, и запал короткий был, то ли здесь было принято хвалить только своих. А мы типа на зарплате, свою награду и так получим.

Мы не спорили, а, наоборот, стоило старосте с женой оказаться перед нами и начать приторно-сладкими голосками вызнавать как, что прошло, Гидеон сослался на усталость. Попросил затопить баню и дать отдохнуть, пообещав, что к празднику мы присоединимся позже.

Это какой-то нереальный иррациональный кайф — баня!

Жаль, я раньше этого не знал. Не было ни возможностей, ни поводов, ни компании, только частые шутки про тридцать первое декабря, которые не все понимали. Откуда пошло знали, а в сам процесс никто не погружался. Надо в «Заре» тоже такую традицию организовать.

Русская баня, с паром и вениками, не сухая финская и не потная турецкая подделка, а наша, да еще с умелым банщиком! Гидеон оказался неплох, жаль только меня парили квадратно-гнездовым методом, стараясь не разорвать швы на спине (наложенные Банши) и особо не трогая нежную кожу на заживающей ноге.

Стеча стонал, вопил и охал так, будто мы здесь оргию устраиваем. А на самом деле здесь даже Банши не было — вопрос полов не поднимался, но как-то само собой она осталась в засаде снаружи, караулить, чтобы нас никто не подпалил. Больше всего я переживал за Захара, но он оказался самым живчиком из нас. Старую железяку паром не победить. Так, только косточки погреть.

Я распарился и прыгнул в сугроб, словил такой кайф, что понял — не быть мне зацикленным на приходах силы наркоманом. Есть еще в этой жизни другие радости, которых надо перепробовать, и побольше.

В остальном — огонь! И не такой, от которого горят, а который как восторг. Ни медитация, ни модные в том мире детоксы с ретритами не сравнятся с нормальной баней. А сейчас я поплыл, не барахтаясь и борясь с тяжелым грузом воды, а в полубессознательном расслабленном состоянии. Отключился. Отпустил все тревоги и гнетущие мысли.

Все, что мог для этого места, я сделал. Уже поздно сожалеть или что-то менять. Я сидел в предбаннике в одной простыне, прикрыл глаза и щелкал в руке огневиком. Слушал шутки Стечи, ворчание Захара и тосты Гидеона.

— Мы, скорее всего, сразу не сможем на Марту заявить, — Стеча затронул тему, которую так не хотелось обсуждать. — То есть заявить-то сможем, но, чтобы делу ход дать, нужны будут свидетели.

— Значит, сразу как с Исаевым разберемся, так и приступим, — ответил Гидеон. — Кравец скоро ответ должны прислать, надеюсь, не затянем. Матвей, ты чего кривишься.

— Слишком много неопределенности, — я не стал открывать глаза. — Но это уже и не важно.

— Почем… — начал задавать вопрос Гидеон, но осекся, а потом вдруг вскрикнул. — Что ты натворил?

— Я ее чувствовал и не дал бы ей совершить вред кому-либо еще.

— Ты что, пронес ее в город? — воздух колыхнулся передо мной и запахло сливовицей. — Почему ты говоришь в прошедшем времени?

— Уже все закончилось, — я открыл глаза. — Только что.

— Черт, черт, черт! — начал заводиться святоша. — А ты не много на себя берешь? Решать, кто виновен, а кто нет?

— Ты же знаешь? Да свершится справедливость… — я тоже начал раздражаться, слишком долго вел этот внутренний диалог, но это мое решение, и оно уже принято.

— Знаю, — Гидеон перешел на шепот, отчетливый и холодный, — даже если небеса упадут. Может, твой отец тоже так начинал? Это темная сила. Ты уверен, что она не ведёт тебя?

Ответить я не успел. Порывом холодного ветра распахнулась дверь и в предбанник вбежала Банши. Где-то в деревне за ее спиной послышался испуганный крик, потом еще один и еще.

— Че расселись? Пока вы тут помидоры свои вялите, там Марта с ума сошла, — Банши захлопнула дверь и понизила голос. — Муженька приговорила, отстрелив ему яйца, а вторым разрывным мозги себе вышибла из его же обреза. Там кровищи, как на скотобойне. Что за урод это сделал? Я такую бомбочку крутую сделала с удаленным подрывом, подбросить шла, а там такое. А чего вы такие кислые?

— Разговоры потом, — Гидеон поднялся с лавки и потянулся за одеждой, — надо узнать, что происходит, будет странно, если мы на шум не соберемся. Банши пойдем-ка обратно, а вы вещи собирайте и догоняйте.

— Все собрано давно, но «буханка» еще не заправлена, — ответил Захар.

— Значит, просто готовьтесь к любым неприятностям.

В деревне было шумно, но без паники и агрессии. Больше всего подходило сравнение с брожением в разбуженном муравейнике. То есть все бегут, но бегут медленно, постепенно разделяясь на три группы.

Первая, самая многочисленная — «ой что же теперь будет». Потерянные люди охали и причитали, разбившись на кучки вокруг главной площади и дома старосты. Вторая, маленькая, но вооруженная — «власть меняется», и во главе у нее оказался Яков, взявший на себя временное управление деревней. И третья, с десяток каких-то отщепенцев от общей массы, на лицах которых читалась откровенная радость. И далеко не все пытались ее прятать.

Мы были готовы к любому развитию событий, когда Гидеон проталкивал путь через толпу к Якову. Но нам были рады. Яков провел нас в дом с двумя телами, прикрытыми простынями, над которыми уже что-то «колдовал» местный священник.