Кухонный стол был грязный, просто ужас! Но ужасаться было некому: стол-то общий. На нем чистили овощи, мыли посуду, на него ставили горячие кастрюли и сковородки прямо с огня.

Когда-то давно, очень давно, стол мыли по очереди, но постепенно очередь перепутали, и этот грязный стол сделался камнем преткновения.

Учительница считала, что мыть стол должна Петровская. Петровская уверяла, что вместо нее мыла медсестра за то, что она пришила той рукава к новому халату. Старушка Шафранец вообще в споре не участвовала. Она уборкой не занималась. А уж мытьем стола и подавно. Квартира принадлежит ей, стол тоже, так что уж пусть жильцы из благодарности занимаются уборкой.

Когда Витек с Михалом стали готовить уроки на кухне, пани. Ирена собиралась было привести стол в порядок, да все некогда было, то одно отвлекало, то другое. В конце концов Петровская ограничилась тем, что накрыла стол газетами.

И вдруг однажды ребята увидели стол чистым, выскобленным добела. Правда, увидели они это вскользь, потому что внимание их отвлек новенький высокий торшер, сделанный руками мастеровитого Черника. Большая лампа ярко освещала не только стол, но и всю кухню. При таком освещении иголку найти можно.

Старуха Шафранец, войдя в кухню, даже руками всплеснула.

— Сколько такой дракон электричества сожрет! — воскликнула она, но тут ее внимание привлек вычищенный стол. — А, напомнил мамочке! — сказала она, обращаясь к Витеку.

— Если бы сейчас была мамина очередь, мама бы без всяких напоминаний его вымыла, — обиделся за мать Витек.

— Кто же это сделал? Неужели пани Толлочко? Значит, все-таки совесть заговорила!.. Ну, не ты же, в самом деле, его выскоблил! — обратилась она к Михалу.

— Я? Глупый вопрос. Что это — мой стол? Я его, что ли, пачкал? Сами вчера посадили мне пятно на тетрадку своей сковородкой. Сами пачкаете, сами и убирайте. А меня в это дело не вмешивайте! Ясно? — Все это он высказал в повышенном тоне, презрительно передернув плечами.

Пани Леонтина остолбенела.

— Как ты смеешь! Как ты смеешь так со мной разговаривать? — начала она, но вдруг побледнела, схватилась за сердце и тут же вышла из кухни, почти столкнувшись на пороге с Агнешкой.

Девочка слышала слова старушки и с возмущением спросила:

— Что?.. Что вы тут наговорили пани Шафранец?..

Но Михал не дал ей договорить.

— Смотри! Заступница выискалась! Никто ничего такого ей не наговаривал. Просто я ей сказал: раз она пачкает стол, пусть сама и моет. Не правда, что ли?

— Я тебе тоже скажу правду! — с трудом сдерживая ярость, проговорила Агнешка. — Ты поступил, как-как… грубиян! Разве можно так разговаривать с пожилым человеком?

Михал изменился в лице.

— Я знаю, ты хотела сказать: как свинья, да? Значит, я поступил по-свински? Да? Учи кого-нибудь другого, а я сам знаю, как себя вести! Я, конечно, не из Варшавы. Пусть. Но Лодзь тоже большой город, не какой-нибудь Жешув. Подумаешь, тарарам подняли из-за какого-то замызганного стола!

— Замызганного? — удивилась Агнешка. — Я же сама его сегодня отскоблила.

— Ах, ты! За тетку? — воскликнули почти одновременно ребята.

— Почему за тетку? Просто вижу — стол грязный, я и привела его в порядок. Большое дело, что ли? Приятней же нам будет делать уроки на чистом столе.

— Нам? — переспросил протяжным голосом Михал. — Ты что, тоже здесь собираешься уроки делать?

— Да. У тети маленький столик… и мне кажется… тетя любит побыть одна. Но… — Агнешка поймала недобрый взгляд Михала. — Может, вы против, чтоб я здесь занималась?.. Может, я помешаю?..

— Нет, нет! Места всем хватит! Садись! — радушно предложил Витек и отодвинулся на другой конец стола, уступая Агнешке место в центре.

— Хм! — сердито хмыкнул Михал. — О себе надо больше думать.

Витек видел, что Михал сердится. Конечно, фраза «о себе надо больше думать» могла относиться к происшествию со старушкой Шафранец, но Витек почему-то принял ее на свой счет.

Витек никак не мог сосредоточиться. Обычно написать сочинение для него не представляло большого труда. Он любил писать сочинения, в особенности на свободные темы. Тут можно было дать волю фантазии, писать о чем угодно. Главное, чтобы получалось складно. Тут никакие железные законы не сковывали воображение, как в математике, где, если упустишь какое-нибудь одно правило, ничего не получается.

Однако сегодня дело не двигалось. Витек время от времени поглядывал на тетрадь Михала, который должен был решить задачки и потом дать ему списать. А он, по уговору, должен был помочь Михалу написать сочинение. Но что делает Михал? Считает страницы в книге?

Михал машинально перелистывал задачник, не задерживаясь ни на одной странице, мысли его витали где-то далеко.

— Все! Пока! — неожиданно сорвался он с места. Сгреб книги и тетради в портфель, защелкнул замок.

— Как — все? — удивился Витек. — Все задачки решил?

— Может, решил, а может, не решил, — ответил туманно Михал. — А ты, — обратился он к Агнешке, — не думай, что я какой-нибудь хам! Ясно? Спроси у Витека, как на меня девчонки поглядывают.

Агнешка подняла голову и лукаво прищурилась.

— Девчонки? — переспросила она. — Возможно. Наверно, их страшно удивляет, почему у тебя нет ослиных ушей. Тебе бы пошли.

Михал пулей вылетел из кухни.

Механик напрасно весь вечер дожидался пана Шафранца. Обычно в это время старик заходил к нему сыграть партию-другую в шахматы. Иногда к ним присоединялся Петровский, который был тоже любитель шахмат. Но сегодня не пришел ни тот, ни другой.

За портьерой у Шафранцев что-то происходило. Может, к ним пришли гости? Подойдя к портьере, Черник услышал голос медсестры. Он сразу решил, что это она отвлекла старика всякими больничными историями.

— Пан Франтишек! К вам можно? — спросил Черник, просовывая голову за портьеру.

Он увидел странную картину. Пани Леонтина лежала на кровати, закрыв глаза. Рядом стоял муж. На голос он обернулся и посмотрел на механика таким грустным и беспомощным взглядом, что одно это могло обеспокоить соседа. Пани Анеля, как раз вставлявшая иголку в шприц, замахала на Черника рукой, — мол, уходите.

Механик в смущении ретировался и направился в кухню.

— А Михала нет? — спросил он ребят.

— Он пошел немного проветриться, — поспешно ответил Витек. — Не сидится ему на месте.

— Ясное дело. У матери дом, хозяйство, он привык двигаться. А тут в школе — сиди, дома — сиди. Трудно привыкнуть. Пусть побегает, лишь бы о науке не забывал.

Вдруг Черник почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он обернулся. В коридоре стояла медсестра и, жестом призывая механика молчать, поманила его назад, в комнату. Они на цыпочках прошли мимо портьеры Шафранцев.

— …Ну, этого я от Михала никак не ожидал! Конечно, малец он языкастый, но чтобы нагрубить пожилому человеку? Так оскорбить пани Шафранец? Это все из-за скандалов с отчимом он такой бойкий стал, — сказал Черник, когда пани Анеля поведала ему о случившемся. — Ну, задам я ему жару! Попомнит он меня! Мне за него краснеть перед соседями? Пусть только, наглец, вернется!..

Но Михал не возвращался. Прошло полчаса, час. Черник помрачнел. Хотелось с кем-нибудь поговорить. Излить душу. Может, посоветоваться. Но с кем?

К учительнице не пойдешь — она вечерами сидит над книжками и не любит, чтобы ее тревожили. К Петровским тоже. Пани. Ирена будет недовольна, что Геня слушает разговоры, не предназначенные для его ушей. И Витеку запретит дружить с Михалом. А это было бы совсем скверно.

Гнев постепенно проходил, уступая место беспокойству: куда же этот мальчишка запропастился? Не случилось ли с ним чего?

Механик надел полушубок и вышел на улицу. Он поднимался в гору, оглядываясь по сторонам. Но Михала нигде не было. Мороз жег щеки. «В такой холод и простыть недолго», — подумал Черник. И, как бы в ответ на эту мысль, рядом призывно засветились окна бара на Старом Рынке.