Усмотрение связи основания и следствия есть сущность каждого суждения и каждой истины. В суждении «тело, погруженное в воду теряет в весе столько, сколько весит вытесненная им вода» часть предмета, служащая исходным пунктом суждения, содержит в себе основание той части, которая выражена в предикате. Даже суждение, констатирующее единичный факт и опирающееся на чувственное восприятие, имеет такое же строение. Говоря «вода в этом котле, стоящем на плите кипит», я усматриваю принадлежность кипения к тому отрезку мира который назван словами «вода в этом котле, стоящем на плите», и невозможность отрицать предикат «кипит», сохраняя сознание – объективности высказанного, указывает на то, что предмет «вода в этом котле на плите» (на огне при такой-то температуре) содержит в себе достаточное основание для признания предиката.
Название основания и следствия мы даем этой связи, поскольку она опознана мыслящим субъектом и руководит переходом его от мысли о предмете к мысли о предикате; как основа объективно значимой связи мысли, она есть логическая связь. В самом же бытии предмета это самое отношение есть онтологическая связь причинности (нагретая вода и кипение), или связь принадлежности свойства носителю (разновидность причинной связи), или связь функциональной зависимости идеального бытия, т. е. вневременная необходимая сопринадлежность (напр., квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов).
Таким образом, на вопрос, поставленный Кантом, как возможны необходимые синтетические суждения (о таком свойстве суждения, как общность, речь будет позже), интуитивист даёт следующий ответ: живая связь самого бытия, ведущего от одного содержания мира к другим руководит также и умственным слежением субъекта за предметом, если субъект задается целью познавать предмет, а не фантазировать, строить новые небывалые предметы. Согласно Канту, познающий субъект оформляет данное ему в опыте многообразие ощущений априорными категориями мышления и таким образом строит синтетическую систему суждения; согласно интуитивизму, наоборот, категориальное метафизическое строение самого бытия, вступая в сознание субъекта в подлиннике и будучи опознано им, предлежит перед умственным, взором субъекта как необходимая синтетическая система, т. е. как целое, в котором одна из сторон необходимо связана с другою отличною от неё, так что необходимость перехода от первой ко второй есть не аналитическая (основанная на законе тожества и противоречия), а синтетическая необходимость следования [CXCV].
Достаточное основание для предиката всегда содержится в составепредмета: высказывание суждения как истины с решимостью бороться за свою правоту является именно на основании усмотрения этой связи.
Однако, в большинстве случаев, не весь состав предмета, а только некоторая часть его содержания составляет достаточное и необходимое основание для предиката: напр., в суждении «остроугольный треугольник имеет сумму углов, равную двум прямым углам» признак остроугольности, входящий в состав предмета, не имеет значения для обоснования предиката. Ту часть предмета, которая служит достаточным и необходимым основанием для предиката, мы будем называть субъектом суждения. Очень часто, напр., во множестве суждений, представляющих собою первый результат чувственного восприятия, не подвергнутый ещё дальнейшей обработке, напр., «вода в этом котле кипит», «эта яблоня засохла» и т. п., связь предиката с предметом установлена вполне достоверно, но то ядро предмета, которое служит здесь достаточным основанием для предиката, не выделено в опознанном виде [CXCVI].
Выделяя из состава суждения путём отвлечения его предмет, напр. «вода в этом котле», «эта яблоня» и. т. п., или предикат «кипит» «засохла», мы имеем перед своим умственным взором восприятие представление или понятие, т. е. опознанный в одном или нескольких актах суждения предмет («это – котел», «в этом котле – вода»), взятый, однако, в отвлечении от прослеживания в нём связей основания и следствия; поэтому восприятие, представление, понятие не содержат в себе ни истины, ни лжи, в них ничто не утверждается и не отрицается.
Восприятие и представление могут также предшествовать во времени суждению: ничто не мешает нам иметь в виду предмет с большим или меньшим количеством опознанных сторон его, не отдавая себе отчёта в том, что такое единство содержит в себе связи основания и следствия.
Истинное знание, согласно предыдущему, есть созерцание (интуиция) предмета в различенном виде, прослеживающее связь основания и следствия. Таким образом, согласно интуитивизму, соответствие между истиною и предметом достигает крайней возможной степени: истина есть не символическое выражение предмета, не копия его, а сам предмет поскольку он в различенном виде наличествует в познающем сознании.
Но предмет есть бытие (в широком смысле слова, включая сюда такжеи воображаемое и всякое недействительное бытие); отсюда является соблазн сказать, что истина есть бытие. Однако это было бы неточно: в самом деле, истина есть бытие, однако взятое не само по себе а в некотором особом отношении, именно в отношении к субъекту созерцающему его определенным образом.
Вступив в это отношение к субъекту, бытие становится объективною стороною истинного знания, не утрачивая своей подлинности, подобно тому, как взятая моею рукою шляпа остаётся по-прежнему шляпою или лучше (это сравнение не вполне точно, потому что шляпа могла помяться от прикосновения моей руки), как купчая крепость на имение делает меня собственником его, но ни одна песчинка земли не переменила своего положения вследствие этого отношения моего к имению.
Такой интуитивистический реализм может выразить своё учение в следующем положении: восприятие, представление и понятие вещи, а также суждение о вещи есть сама вещь, поскольку к ней прибавилось новое отношение, именно воспринятость, представленность, понятость или обсужденность её. Такое учение формулирует средневековый философ Гавриил Билъ [CXCVII].
Ту же мысль иными словами выражает современный американский неореалист Перри, говоря, что «идеи суть только вещи в определённом отношении; или вещи, в отношении познанности их, суть идеи» [CXCVIII].
О понятии истины, устанавливаемом американскими неореалистами Кремер говорит, что оно приближается к учению Фомы Аквинского который утверждает, что истина тожественна бытию и отличается от него лишь точкою зрения, именно тем, что она прибавляет к бытию отношение к интеллекту [CXCIX]. Сам Кремер указывает, однако, что томист приветствуя учение о непосредственном присутствии объекта в сознании и утверждение объективности логических начал, не может всё же закрыть глаза на глубокие различия между средневековым и американским реализмом [CC]. В самом деле, отрицая субстанциальность я и сводя отношение между субъектом и объектом к телесной реакции неореалисты не объясняют и как будто не замечают того специфического загадочного общения субъекта с предметом, которое состоит в том что субъект, не имея в своём составе предмета внешнего мира, тем не менее живёт этим предметом; превратив субъекта в связку элементов, они, правда, могут на словах сблизить предмет с субъектом ещё более тесно, чем томисты и интуитивисты, именно могут утверждать, что предмет временно входит в состав субъекта (в состав «связки», называемой субъектом), однако на деле при этом никто ни к кому не становится интимно близким и не только знание субъекта о внешнем предмете не становится понятным, но даже мы перестали понимать, как субъект, разбитый на кусочки, внешние друг другу способен познавать и сознавать самого себя.
