Чуткий к своеобразным свойствам бытия и глубинному составу его средневековый философ, утверждая, что истина (veritas intellectus) есть adaequatio intellectus et rei *, исходит из выработанного Аристотелем учения о духе как «форме форм». «Та способность души, которая воспринимает и познает, – говорит Аристотель, – потенциально тожественна соответственным предметам»; «знание или восприятие должно быть» (если осуществляется тожество знания и познаваемой вещи) «или самими вещами, или формами вещей. Но первое невозможно, так как в душе находится не сам камень, а его форма, его идея». Таким образом, душа, способная усваивать всякую форму, есть форма форм, «в известной мере душа есть все сущее» [CCI].
Опираясь на Аристотеля, св. Фома развивает учение о знании, существенно отличающееся от интуитивизма в вопросе о познании единичных индивидуальных предметов и особенно в вопросе о существовании их. Предмет внешнего мира не может, согласно Фоме Аквинскому вступить в такое тесное единение с умом человека, чтобы быть познанным per essentiarn в подлиннике в его индивидуальной природе и существовании [CCII].
Изложенное мною учение об отвлеченном единосущии всех деятелей даёт право утверждать такую степень имманентности всего всему, благодаря которой субъект способен иметь непосредственно в своём сознании не только общие признаки предмета, но и его индивидуальную сущность, и даже его существование. Конечно, из этого не следует, будто опознание индивидуальности существа есть дело легкое. Трудности встающие на этом пути, будут рассмотрены в главе о мистической интуиции.
Средневековый реализм, исходящий из учения Аристотеля, что душа есть «форма форм», может быть понят как теория, родственная той современной разновидности критического реализма, которая утверждает, что некоторые признаки предмета, принадлежащие к составу «сущности» его (essence), вступают в подлиннике в сознание. Существование (existence) предмета, говорят они, не может быть дано в восприятии так как существует пространственная и временная пропасть между вещами, которую перепрыгнуть нельзя, но качества предмета, как «логические сущности» (logical entities), универсалии, могут быть тожественными в предмете и воспринимающих умах; познается в подлиннике сущность предмета, оторванная от существования (what, оторванное от that) [CCIII].
Половинчатая теория, развиваемая критическим реализмом, не может удовлетворить ни представителей гносеологического идеализма, ни представителей неореализма и интуитивизма. Сделав частичную уступку интуитивистическому реализму и дав ответ на вопрос, как возможно знание подлинных качеств внешнего предмета, она в то же время остаётся беспомощною, как и все трансцендентные теории знания [CCIV], перед вопросом, как познать и доказать существование внешних предметов.
Мало того, как справедливо указывает Broad, даже и в вопросе о познании качеств критический реализм даёт ответ лишь на вопрос о знании общего, универсалий, но не единичного [CCV].
Неореализм, а также интуитивизм не допускают такой половинчатости: согласно их учению, в сознание вступает сам камень и со своею сущностью, и со своим существованием. Однако на вопрос, как это возможно, интуитивизм и неореализм дают резко различный ответ: неореализм (напр., Perry, Holt, Marwin) отвергает, а интуитивизм утверждает субстанциальность субъекта и органическое строение мира.
Общая концепция миропонимания, развиваемая интуитивизмом, гораздо более близка к аристотелизму, вернее, к учению Плотина, и к томизму, чем к неореализму. Но в отличие от томизма интуитивист объясняет знание предмета в подлиннике не тем, что сама душа субъекта принимает форму предмета, а тем, что вследствие частичного единосущия субстанций, с одной стороны, и координации их, с другой стороны, всё имманентно всему, всякая субстанция есть микрокосм, она живёт не только собою, но и жизнью всего остального мира, правда, в более менее умаленной степени в зависимости от любви или нелюбви к чужому бытию и с крайне различным характером соучастия в зависимости от одобрения или неодобрения путей чужой жизни.
Интуитивизм иногда подвергается следующему насмешливому возражению: «Как счастлив интуитивист! Смотря на расстоянии двух верст на костер и имея его в своём сознании в подлиннике, он может вскипятить воду на своём представлении костра» [CCVI]. Также возражения возникают на почве склонности размещать все предметы и притом все содержание их бытия в пространстве и времени; такие лица помещают сознание внутрь черепной коробки и воображают, что вступление костра в сознание в подлиннике было бы перемещением его внутрь черепа. Чтобы понять теории интуитивизма, необходимо мыслить сверхпространственную и сверхвременную связь субъекта с предметами внешнего мира; тогда станет ясно, почему идеальное (сверхпространственное) обладание костром в сознании возможно на расстоянии двух верст, а реальное использование его тепла для согревания воды своего тела требует передвижения нашего тела на протяжении двух верст и близости его к костру в пространстве. Представитель критического реализма Sellars утверждающий, что существование (existence) внешних предметов не может вступить в сознание, так как нельзя перепрыгнуть пространство и время, отделяющее предмет от субъекта, не прав: субъекту и вообще субстанциальным деятелям прыгать не приходится, потому что они сверхпространственны и сверхвременны.
По адресу интуитивизма посылаются иногда и замечания: «Как счастлив интуитивист! Ему не надо микроскопов телескопов, сложных методов исследования и головоломных размышлений: все ему дано непосредственно и, стоит ему только захотеть он может сразу оказаться обладателем совершенного знания о всех предметах».
Такие противники упускают из виду следующее: интуитивизм, признавая досознательную имманентность всего всему, в то же время утверждает, что от этой первичной данности до осознания и опознания всех элементов её лежит далекий путь и существу c ограниченными силами, такому, как человек, нет возможности пройти этот путь до конца: знание человеческое навсегда обречено оставаться только несовершенною выборкою из бесконечной сложности мира, осуществляемою с величайшим трудом при помощи разнообразных методов контролирующих, друг друга. Имманентность всего всему, обусловливающая возможность интуиции, т. е. направления умственного взора на предмет в подлиннике, есть только необходимое, но вовсе ещё не достаточное условие для того, чтобы возможно было знание о предметах внешнего мира. Теории, отрицающие данность в сознании предметов в подлиннике, вовсе не могут дать последовательного объяснения как возможно знание о внешнем мире, и логически неизбежно ведут в конечном итоге к саморазрушительному солипсизму или скептицизму.
Обоснование интуитивизма именно и достигается, во-первых, прямо посредством соображений, вкратце изложенных в этой главе, и, во-вторых, косвенно посредством разоблачения несостоятельности других теорий. Счетов с другими теориями я не буду производить здесь: критика их произведена мною главным образом в «Обосновании интуитивизма» и во «Введении в философию».
Вслед за установкою основного тезиса имманентности всего всему надобно рассмотреть различные способы сознавания и опознания предметов. Начнем с чувственной интуиции, т. е. созерцания, осуществляемого при участии органов чувств – глаза, уха, окончаний осязательных нервов и т. п.
