Очарованная новым алхимическим опытом, она продолжила эксперименты, и я оставил ее колдовать с котлом и дровами. Снова окинув взглядом фронт предстоящих работ, я чуть не застонал, но тут же одернул себя. Еще совсем недавно мне казалось, что и убрать мертвецов с палубы невозможно — так много их было. Но я взялся за дело и в нем преуспел.

Что нужно теперь? Залитые кровью доски надобно отчистить, пока корка не ссохлась окончательно. Разбросанное оружие надо спустить вниз. Возможно, на Туре придется продать и его. Я имею в виду, конечно, то, что уцелело, а не эти осколки с живописным округлым срезом, что лежат у моих ног. С другой стороны, осколки или нет, но они сделаны из отличного железа и имеют свою цену.

— Драить палубу, крысы, драить палубу! — дурачась и подбадривая себя, звучно прокричал я и, удостоверившись, что под бортом Бегущей нет чудовищ, выплеснул кровавую воду и закинул ведро заново. И едва не выпустил конец, когда над ухом у меня хрипло прозвучало:

— Да, капитан! Только возьму инструмент.

Гаррет, подошедший совершенно неслышно, повернулся и деревянной походкой побрел прочь.

— Эхо рождается в пустоте, — глубокомысленно изрек я, вытаскивая ведро. — Но если ветровой и дальше будет бродить по кораблю и пугать честных людей, это может плохо закончиться.

Я как раз принялся тереть палубу своей рубахой, которая отлично впитывала кровавую воду, когда подо мной что-то загремело, раздалась крепкая, душевная брань и на палубу вывалился Гаррет, весь обвешанный щетками и дырявыми ведрами.

«Похоже, это было не эхо моих слов, а настоящий отклик, — подумал я, с интересом глядя, как бывший затворник сваливает свой груз под фальшборт. — Неужели ему и вправду удастся собрать из обломков души нечто целостное?»

Гаррет, тем временем, принялся ощупывать ведра. Я дважды выплеснул грязную воду за борт, оставляя на морской поверхности кровавые кляксы, когда ветровой, наконец, определился с выбором. Поняв, что так дело затянется, я подошел и поставил перед ним свое ведро с чистой водой. Тот без выражения смотрел в качающуюся поверхность, потом наклонил голову, заинтересованной грязной пеной, налипшей на край стенки.

— Драить палубу, крысы! — повторяя прошлые интонации, прикрикнул я и подумал, что эта манера похожа на приказы Херта.

Гаррет вздрогнул, упал на палубу, задев ведро и расплескав на себя часть воды, но не заметил этого и, намочив щетку, принялся остервенело тереть доски.

— О! — оживился я. — Так-то лучше!

Сам я выбрал себе другое, относительно целое ведро и, поднявшись на мостик, первым делом отчистил там доски. Признаться, это было одно из самых чистых мест на корабле, и я, интуитивно решив начать с меньшего, смыл кровь с планшира, за который держался умирающий Баст и со штурвала, забрызганного кровью Херта, успевшего перед смертью вновь подняться наверх. Потом я осторожно повернул колесо, напряженно вслушиваясь в звук. Неприятный хруст сообщил, что румпель поврежден, но насколько это серьезно, я бы сказать не смог. Наверняка и лопасть судового руля повреждена, но пока корабль идет прямо, мне не о чем беспокоиться. Возможно, его заклинило в таком положении, и это мне на руку. Если руль начнет своевольно болтаться, вот тогда управление кораблем выльется в постоянное подруливание ветром, а это будет истинной мукой и еще более замедлит наше продвижение. Уже сейчас я вижу, что мы идем разве что с половиной обычной, присущей Бегущей скорости.

Оставив все как есть, я спустился к гроту, начав продвигаться в сторону сумасшедшего. Солнце уже клонилось к закату и утеряло свое живительное тепло, а мы отмыли разве что половину судна.

«А ведь еще пушечная палуба! — с отчаянием подумал я и вздохнул. — Еще одно ведро и спущусь вниз, чтобы попить воды и принести ее Гаррету, иначе мы свалимся здесь замертво…»

Сзади что-то зашелестело, заскреблось. Я повернулся, да так и застыл с окровавленной рубахой в руках. На палубе там, где фальшборт был проломлен падающей мачтой, сидело существо, обтянутое перламутрово-зеленоватой, гладкой кожей. Его крупное, местами одутловатое тело было напряжено, с небольшой лобастой головы смотрели внимательно два блестящих, похожих на конские, глаза, лишенных ресниц.

Мы оглядывали друг друга с нескрываемым интересом. На спине твари были костные наросты, похожие на гребни, а по бокам тела длинные ласты, заканчивающиеся изогнутыми, крючковатыми когтями.

Получилось крайне неловко, во-первых, потому что я не ждал гостей, а во-вторых, потому что зверь находился на равном удалении от меня и от Гаррета, продолжавшего самозабвенно тереть палубу. Надо отдать ему должное, ветровой справлялся куда лучше меня. Однако наш незваный гость теперь мог выбрать себе жертву по вкусу.

Главная же неловкость состояла в том, что все оружие, и целое и поврежденное, я тщательно собрал, и теперь оно лежало опрятной стопкой на мостике у меня за спиной. Отличная, надо сказать, была идея, и огромная оплошность! Я привык пользоваться собственными энергиями и, когда мне был необходим меч, он был у меня, обретая под моим твердым намерением плотность, способную противостоять любому не магическому оружию. Теперь же я был совершенно безоружен и не учел этого.

— Ты случайно не ошибся палубой, дружок? — пытаясь привлечь внимание гостя, уточнил я, но достиг неожиданного эффекта: зверь поглядел на Гаррета с еще большим интересом.

— Вот же ненасытная тварь, мало тебе в воде мяса? — продолжая нести околесицу, я бесстрашно надвинулся на зверя в надежде, что он передумает искать неприятности и свалится обратно за борт. Ну, должны же они, как и любые другие звери, бояться людей!

Если тварь и должна была бояться людей, то сама об этом не знала и решила, что закусывать надо начинать именно с меня, ведь я представляю угрозу, а безотказным ветровым можно будет завершить ужин, после чего совершила мне навстречу плавное движение, удивительно быстрое для животного подобного размера. Шкура, покрытая слизью, отлично скользила по доскам, оставляя на них влажный, блестящий след. Его мышцы сократились с потрясающей мощью, и я отпрянул назад, неловко увернувшись от стремительно выброшенной в мою сторону ласты. Эта природная гильотина смогла бы, наверное, отрезать руку ребенку, а взрослому нанести страшные, плохо заживающие раны.

Я бросил короткий взгляд через плечо, чтобы не запнуться о свернутые канаты и, шаг за шагом пятясь, приблизился к лестнице, уводя тварь как можно дальше от ничего не замечающего вокруг себя Гаррета. Зверь полз за мной охотно, разевал пасть, демонстрируя кривоватые желтые клыки, и я внезапно с легкой иронией подумал, что сейчас это несмышленое животное, не обладающее ни магией, ни зачатками разума, представляет для меня куда большую опасность, чем утреннее нападение морского змея. Я поймал себя на мысли, что остро боюсь этой твари, как раньше, в другой жизни и в другом мире боялся встретить в лесу дикого зверя.

Еще совсем недавно я мог позволить себе прикоснуться к сознанию любого животного, поселив в нем покорность или испуг, но не сейчас. Теперь мне оставалось надеяться только на умения тела, не имея права позволить себе прикасаться к оскудевшему источнику магических сил.

Ощутив, что следующим шагом вступлю на лестницу, я развернулся и взбежал по ступеням, нагнулся, подхватывая изогнутый морской палаш, и повернулся лишь для того, чтобы вновь лишиться только что обретенного оружия. Зверь оказался столь прыток, что не отстал даже на лестнице, приняв мое бегство за сигнал к нападению. Когда я поворачивался, он был уже рядом и замахнулся ластой, желая нанести мне увечье. По счастью, я успел повернуться, и под удар попала не открытая спина, а рука, сжавшая оружие. Меч с грохотом покатился вниз по ступеням, из рваной раны на предплечье брызнула кровь, приводя хищника в неописуемый восторг. Он дернулся вперед, желая меня добить, но я отскочил назад за груду оружия, и вытащил еще один клинок с широким лезвием. Многие моряки предпочитали кошкодеры, подобные этому, чтобы наносить мощные рубящие удары. Сейчас я бы предпочел колющий клинок, но, как говорится, за что взялась рука. И без того мое положение было незавидным. Зверь врезался в сваленное оружие, взвыл, повредив себе брюхо, отпрянул, и я, не упуская шанса, взмахом отхватил твари половину ласты с легкостью, с которой топорик мясника крушит кости.