— Мужчины, — проворчала Лааль спустя некоторое время. — Тебе невдомек, на какие жертвы ее обрекаешь. Рука, которой ты в скором времени лишишься, не покроет этого. Поверь, своим равнодушием к бедняжке ты потерял мое уважение. Пойдем, дорогая.

— Демиан, — прошептала она, — пожалуйста…

Я отвернулся, потому что не мог, не хотел смотреть в ее полные отчаяния глаза. Я сказал себе, что ничего ужасного не произойдет. Все это ничего, пока они не решат ее убить. В конце концов, это неотделимая часть жизни, а Мастер достаточно опытен, чтобы не причинить бедняжке вреда. В его постели побывало множество женщин, и он знает, как с ними обращаться. Как знаю и я. Не велика премудрость быть нежным и внимательным.

Высшие, сама мысль обо всем этом была ужасной. Девочка, юнга, которой не было места на корабле, она не должна, просто не могла для меня что-то значить!

Я слышал, как они уходят и как отбивает немного нервный ритм на столешницы Гевор. Его пальцы, будто пальцы музыканта, впивались в дерево, извлекая странный, ни на что не похожий ритм, который звучал эхом боли в раздробленных костях, но с тем оставлял меня равнодушным. Это была другая боль, и она казалась ничтожной по сравнению с мыслью, что Мастер овладеет этой чистой, ни в чем не винной девушкой, сам не понимая, что отбирает у нее.

— Этого я не ждал, — сказал Гевор тихо. — Нет, не ждал. Только не от тебя. Что же мне делать с тобой, Демиан?

Он вновь накрыл мою руку ладонью, сжал пальцы, будто сочувствующим рукопожатием. Боль взметнулась и сожгла мое истерзанное сознание.

Лишь эхо сказанных слов. Пришло ли время вспомнить их? Способны ли они что-то изменить? Не знаю. Не уверен…

Я очнулся в одиночестве. Боль притупилась, как бывало по утрам, но тело казалось одеревенелым, будто провело в неподвижности длительное время. Легкий запах трав бил в ноздри, тишина звенела в ушах, и лишь изредка пробравшийся под камни сверчок поскрипывал, обозначая свое присутствие. Он словно мне говорил: ты не один здесь живой.

Я приподнялся, ища воду, но вместо этого встретился взглядом с сидящим на корточках по другую сторону решетки Гевором.

— Сколько прошло времени? — тяжело, делая паузы между словами, спросил я и облизал пересохшие губы. Не получив ответа, под пристальным взглядом своего мучителя я с опаской покосился на покалеченную руку. В темноте я мог разобрать лишь очертания, но и этого было достаточно, чтобы успокоить: кисть все еще была при мне. На что я надеялся? Надеялся, да… что когда очнусь, ее уже не будет. Чтобы только не терпеть эту боль. И с тем я испытал непередаваемое облегчение.

«Еще не все потеряно», — сказал мой разум, не готовый признать, что черную, гниющую заживо руку все равно придется отнять, и чем дольше я буду отстранять это, тем с большим куском плоти придется расстаться.

— Два дня, — наконец ответил на мой вопрос маг земли. — Лааль просила передать: у тебя осталось еще два на раздумья.

Между нами внезапно вспыхнул, заставив меня зажмуриться, символ их языка, напитался светом, будто въедаясь в пространство, концентрируя в каждом своем изломе точки энергии, поднялся плавно в совершенной тишине и стек на потолок, наполнив подвал мягким, неживым светом. Я не ощущал никакой магии, исходящей от Гевора, и это было само по себе чудно. Просто символ силы.

Гевор поднялся, открыл дверь и вошел.

— Начинай говорить хотя бы о малом, Демиан, неужели эти тайны так много значат для тебя? — сказал он ровно. — Твоя власть, твое бессмертие против… любви? Или, быть может, маги не способны любить? Все чувства из них выпили Древние, а вам не достает смелости признаться в этом? Быть может, вам нет дела до чужих судеб, а вера этой девочки тебе не нужна…

Он запнулся на полуслове, натолкнувшись на мой взгляд, и верно увидел в нем даже больше, чем хотел.

— Поешь, — он пододвинул ко мне столик с едой. Мягкий сыр, горячий бульон с размоченной лепешкой.

Меня мучила слабость и головокружение, я многие дни ничего не ел, но, как и прежде, борясь с жестоким голодом, прежде всего сделал несколько осторожных глотков воды, потом отпил немного бульона и отвернулся. Мне хорошо известно, к чему может привести поспешность в пище после длительного голодания.

— Моя рука все еще при мне, — сказал я утвердительно, прислонившись спиной к стене.

— Да, — Гевор казался рассеянным, будто его ум занимало что-то другое. — Я потрудился остановить отмирание тканей на некоторое время, но теперь меня переполняют сомнения. Учти, если ты ничего не сделаешь, Демиан, я уйду и, клянусь Богиней Милосердия, больше не приду! Я передам тебя Риффату с его бурлящей огненной силой. Он, как и Лааль, поспешен и испытывает бурю недовольства. Да, по его мнению, я ничего не достиг.

— А сам ты как считаешь?

— Ты сломаешься, Демиан, — пообещал Гевор. — Моя цель была сохранить тебе жизнь, но добиться правды. Риффату будет все равно. Он придет с охотой, уж поверь. Ты и Мастер для него будто кость в горле. Он бы выжег вас обоих, если бы не я и не Лааль. Он без промедления отсечет тебе все лишнее — уши, нос, — зная, что они не важны для твоей жизни. Он лишит тебя глаз, и та боль, что казалась невыносимой, станет лишь рябью на тихой воде. То чувство, что коснулось тебя своим дыханием, когда я упомянул о необходимости отсечь руку, перерастет в настоящее понимание. Риффат будет жесток настолько, насколько бывает беспощаден огонь, пожирающий все на своем пути…

Иногда мне кажется, он может сжечь даже камни своей неутолимой яростью. Его суть схожа с нравом Гуранатана. Вулкану нет дела до блох, облепивших его бока, он выдыхает жар и лаву, которая истекает, будто живительные соки и очищает его склоны. Так и Риффат: он считает себя инструментом, способным очистить землю от таких, как ты. И я уже ни чем не смогу тебе помочь.

— Уходи, — сказал я жестко, глядя ему в глаза. — И не терзай себя больше.

Гевор резко подался вперед и наградил меня хлесткой, звонкой пощечиной, от которой во рту появился неприятный железный привкус, а по подбородку из уголка треснувшей губы скатилась струйка крови. Я криво усмехнулся, думая, что все это для меня не внове. Я снова и снова прокусывал губы, когда Гевор работал над моей рукой; они просто не успевали подживать.

— Ты понимаешь, что говоришь, глупец?! — зашипел маг, и я удовлетворенно подумал, что мне удалось вывести его из сочувственного равнодушия. Впервые передо мной сидел настоящий человек, отбросивший в сторону маску. И ему действительно не хотелось отдавать меня в руки палача, который убил бы меня или заставил говорить за считанные часы. Так они считают. Гевор до сих пор верит, что если меня начать резать на куски, я стану кричать о драконах и непременно раскрою все секреты бытия, передам им в руки тайны, которые сделают их бессмертными и всесильными. Но что я могу предложить Гевору на самом деле? Я могу сказать ему: хочешь стать таким, как я? Тогда умри. Иди туда, где в горах ждет своего времени яйцо Древнего. Когда он родится, будь рядом, как и другие. Дракон сам выберет, кого убить и сожрать, чтобы написаться кровью и жизнью и, быть может, как считают маги, пониманием, а кого просто убить, чтобы подчинить себе.

— Понимаю, Гевор, — согласился я глухо. — Уходи. Эхо того, что ты делаешь, меняет тебя, и эти изменения не идут на пользу. Ты говорил, что поступаешь со мной сдержано из уважения, но и я не хочу видеть тебя таким. Ты пробовал меня на крепость многие дни, ты смотрел на меня участливо и доказывал всякий раз, что я сам виноват, а ты — лишь жертва происходящего. Я поверил тебе Гевор! Высшие тебя возьми, я виноват в том, что позволил сунуть себя в этот подвал! И я заплачу за свою глупость! И я заплачу сполна.