Вместе с соседскими детьми мы бегали за черными петухами и ловили ожереловых змеек, часто выползающих из джунглей, а потом запускали их в подвалы и глядели, как те душат пойманных мышей, пробирающихся поживиться из мешков риса.

Я и сейчас помню Катасту, пухлого болезненного сына визгливой старухи — это был ее последний ребенок. Она ужасно над ним тряслась и всякий раз врывалась в наши веселые игры, стараясь его уберечь от ссадин и ушибов. Мне казалось, именно поэтому Катаста такой странный, замкнутый и застенчивый. Над ним было весело потешаться, он всегда так занимательно удивлялся тому, как мы издевались над ним… А потом его принесли в жертву.

Странное и непонятное зрелище придания огню. Нас заставили смотреть, и мать объяснила, что Гуранатан свел мальчика с ума и потому его нужно было вернуть великому вулкану. Мне хватило ума спросить, почему взрослые решили, что Катаста сумасшедший, и она рассказала, что он слышал ночами голоса и не таился этого…

— Варварство, — не сдержался я.

— Возможно, — с охотой согласился Гевор. — Но как бы то ни было, этот случай спас мне жизнь, научив молчанию. Чем больше я молился, тем чаще ощущал движение под собственными ладонями, когда преклонял колени перед священным огнем. Я чувствовал землю, а однажды проснулся с криком от жуткого сна. Мне снилось, что вершина вулкана вдруг разорвалась, и огромное облако раскаленного дыма катится вниз, спекая все живое в единую серую массу. Те, кто не превратился в пепельные силуэты в глубине острова… те, кто искал спасения в прибрежных водах, они тоже погибали на моих глазах, потому что вскипали отмели, и смерть людей была еще страшнее.

Гевор окинул взглядом помещение, остановился на мгновение на моем лице, потом вздохнул. Я видел, что эти воспоминания не тяготят его, гораздо большее беспокойство магу причиняют раздумья, но я не мог понять, что вызывает у него сомнения.

— Не подходящие сны для двенадцатилетнего мальчишки, — с легкой иронией заключил Гевор. — Они так поразили меня, что я, потеряв голову, бежал прочь из дома. Я направился вглубь острова только чтобы погибнуть как можно быстрее, а не вариться заживо в испаряющейся под берегом воде. Та ночь была темной, но я знал дорогу и бежал туда, где пастушки кормили своих тощих коров. Как сейчас, так и тогда, я плохо видел в темноте, и остролист изрезал мне кожу, а камень, о который я споткнулся, разбил пальцы так, что я едва шагал.

— Но я шел, и знаешь почему? — он не стал ждать ответа и продолжал: — Я чувствовал небывалое напряжение, какое испытывает перезрелый плод перед тем, как лопнуть. Я был единым целым с островом в ту ночь, я разделял с ним то давление, что было готово уничтожить все вокруг. Ты можешь думать, что по сравнению со стихией, я мог вобрать в себя лишь каплю. Но этой капли оказалось достаточно, чтобы удержать мощь Гуранатана в стенах его склонов.

Порою и капля способна изменит ход событий. То, что казалось неминуемым, становится всего лишь вероятным…

Помню, как кончились все тропы, и передо мной возникли скалы. Гранитные отвесы, иссеченные трещинами и выступами похожими на лабиринт. Я искал путь в этом сумасшествии, рождаемом духами земли, твердо зная, что должен пройти этот путь до конца. Но я не дошел. Оступившись, упал в пропасть. Так раскрылось мое сознание навстречу тому, что теперь я зову своей сутью. Острые камни ждали меня внизу, и ни капли воды, чтобы напиться или утолить боль. Нет, я предпочту умолчать о том, что это было. Мучительное преображение и стремительное взросление. Когда я добрался до площадки, где стоял в напряжении Риффат, того впечатлительного ребенка, верящего в силу молитвы и боящегося, что если он обронит лишнее слово, его сожгут на костре, уже не было. И я говорил открыто, но

маг огня не принял меня всерьез. Нет, не так. Он сразу увидел во мне то, что могло бы послужить Оплоту, мое появление среди скал в тот момент было не случайным, и Риффат не мог просто так отвернуться от этого, но все равно он посчитал, что его власти и моих скудных сил недостаточно для усмирения Гуранатана.

Он сказал: «Мальчик, беги вниз и поднимай тревогу, скажи учителям, что это я послал тебя. Всем нужно собраться и покинуть остров, отплыть так, чтобы его очертания потерялись в рассветной дымке».

И я спросил его, что будет с ним самим. Риффат должен был остаться, чтобы дать время людям сбежать.

«Я сгорю заживо», — сообщил он мне тогда, и в его глазах пылало пламя.

То, что для меня было ужасом, для него являлось слиянием, соединением со своим изначальным существом. Жуткое зрелище, воспринимаемое мной как фанатичная блаж. Я и по сей день так считаю, что смерть не может быть слиянием, она всегда — лишь разрушение целого.

Он помолчал.

— Тем не менее, я понял слова Риффата и возненавидел его за это бесстрашие. Я не хотел, чтобы он обрел власть, стал огнем, пожирающим остров, на котором я родился и рос.

— И что же ты сделал? — видя, что Гевор задумался, спросил я. Мысли медленно успокаивались, и боль вместе с ними ослабевала. Тихий голос Гевора, рассказывающего историю своего взросления, вводил меня в состояние схожее с трансом. Он казался отчужденным, углубившись в воспоминания, и я тянулся за ним как за спасением, наконец поняв до конца, почем маг земли не хотел отдавать меня во власть Риффата. Его ненависть и страх огня были по-прежнему острыми и сильными. Он не хотел ни для кого такой участи, какая постигла маленького мальчика, который слышал странные голоса.

— Ничего сложного, — протянул маг земли. — Я обрушил каменную вершину, открыв выход лаве, и давление, не успевшее достигнуть апогея, выплеснулось в небо фонтанами огненного дождя. Мы чуть не погибли тогда. Я так считал, — поправился он. — Возможно, у Риффата все было под контролем, но тогда мне казалось, что разъяренный Гуранатан своими плевками размажет нас по склону. Помню нестерпимый жар и камни, раскаленные до красна, врезавшиеся в землю по обе стороны от тропы. Ты можешь себе представить, Демиан, чтобы камень, падая, расплескивался, будто расплавленный свинец? Я такого еще не знал, и этот огненный дождь из алых, будто живых сгустков плоти земли до сих пор порой заставляет меня просыпаться в холодном поту. Огонь чужд мне, несмотря на то, что он кипит под нашими ногами на неимоверных глубинах.

Гевор посмотрел на меня внимательно и внезапно спросил:

— Ты знаешь, что наша земля расплавлена и лишь здесь, у поверхности она остывает?

Я медленно кивнул.

— Знания о мире порою бесполезны, — пробормотал Гевор, — но они столь удивительны!

— Я мог бы многое рассказать тебе о подобных секретах, — устало подытожил я. — Полезных и бесполезных потому, что ты не знаешь, что с ними делать.

— Я думаю, — он постучал пальцем по виску. — Постоянно думаю, как можно использовать эти знания. В Гуранатане скрыто тепло и свет, но я не знаю, как его добыть и куда его использовать. Мои подмастерья сделали трубы, и по ним вниз, с самой горы, сходят горячие газы, способные кипятить воду. Но вода, нагретая этим паром, становится мутной и ядовитой. Люди считают, что дух вулкана таким образом предостерегает меня. После нескольких мучительных смертей тех, кто пробовал эту воду, мои подмастерья стаи хватать меня за ноги и молить отступиться. Мне пришлось умертвить почти всех суеверных. Отпустить я их не мог, так как слухи, пущенные ими, были бы подобны гниению, тронувшему крепкое дерево моей репутации.

— И, несмотря на все предосторожности, меня считают чудаковатым человеком, знаешь ли. Теперь у меня новые люди, но я не пускаю их к жерлу вулкана, там слишком опасно. Внутри кратера постоянно поднимаются ядовиты испарения и разлито удивительной красоты озеро — голубовато-зеленое, и такое же смертоносно опасное, потому что состоит из смеси кислот. Если брызги из этого озера попадают на кожу, на ней остается ожог. Из проколов под камнями вытекает рыжая, похожая на кровь, жидкость, которая быстро затвердевает, превращаясь в серу — великую ценность, за которую любой алхимик даст тройную цену. Но люди в кратере слишком быстро умирают, их съедают изнутри испарения, они оступаются на камнях в постоянно затягивающем все тумане и сворачивают себе шеи, падая в расщелины, или сгорают заживо, проваливаясь во внутренние полости. Вулканические склоны обманчивы и там, где тебе кажется, что под ногами ровная поверхность, может быть лишь корка, покрывшая его жаркие внутренности. Нет, теперь серу мне приносят големы.