Вот чего мне не хватало.

Я бросил машину в набор высоты. Затем, на полутора тысячах метров, плавно направил гравилёт вниз и через десять минут опустился на белый песок пляжа.

Выключил двигатель. Вылез из машины, захлопнул дверцу.

Тихо, никого.

Город Аресибо остался где-то справа. Сразу за безлюдным пляжем по зелёным холмам пролегала автострада, на которой время от времени появлялись и исчезали машины. Люди ехали по своим делам и не обращали внимания на одинокий, напоминающий вертолёт необычных очертаний, аппарат внизу на песке и человеческую фигурку рядом с ним.

Легче не становилось.

Я снова залез в гравилёт, нашёл в «бардачке» пилота початую пачку сигарет «Ява», которые курил Нодия, спички.

Вылез, пошёл к океану, загребая ногами песок.

Теплый северо-восточный ветер ерошил волосы, срывал пену с гребней волн.

Мощный прибой накатывал на берег, заглушая звуки моторов, проезжающих за спиной по дороге автомобилей.

Бакланы и чайки кружили над головой в пронзительно-синем небе.

Остановился, сунул в рот сигарету.

Говорят, помогает.

Мне, видит бог, нужна помощь.

Первая спичка погасла под порывом ветра.

Я вспомнил, как это делают курильщики, повернулся спиной к ветру, чиркнул второй, спрятал огонь в ладонях, прикурил.

Теперь вдохнуть.

Вдохнул.

Горький дым проник в лёгкие, вызвал спазм, я закашлялся, с недоумением посмотрел на сигарету.

Зачем люди это делают?

Голова закружилась, подступила лёгкая тошнота. Отлично. Ради этого, что ли?

Весьма странно, если не сказать резче.

Я подавил головокружение и тошноту, сделал ещё одну затяжку. На этот раз сдержал кашель, но горький и какой-то противный вкус дыма мне совсем не понравился. К тому же лёгкие решительно протестовали против вторжения в них чёрт знает чего в газообразном виде. Я прямо слышал, как они мне сердито кричат: «Хозяин, ты умом поехал? Прекрати немедленно!»

Всё-таки гадость неимоверная, правы лёгкие. На фиг.

Бросил сигарету, затоптал. Сел на песок, обхватил руками колени, уставился на океан, глядя, как играет солнце на зеленоватых волнах и вслушиваясь в шум прибоя. Да, вот это реально помогает лучше всякой сигареты.

Впереди, мелькнули чёрные мокрые спины с плавниками. Одна, другая, третья…

Морской народ!

Вошёл в орно, настроился.

«Привет, Морской народ!» — помахал им мысленно рукой.

Радость, узнавание.

«Привет!»

«Привет, Древний!»

«Привет, привет!»

«Я не Древний, меня зовут Сергей, Серёжа»

Недоумение.

«Что это значит?»

«Тот, кто служит. Тот, кто достоин» — вспомнил я примерный перевод своего имени с латыни.

«Тот, кто понимает?»

Я засмеялся.

Смех в ответ:

«Видишь? Мы будем звать тебя Древний. Ты первый Древний за великое множество оборотов Воды вокруг Света».

«Вы называете Водой Землю, а Светом — солнце?»

«Зачем спрашивать о том, что правильно понял?»

«Я передал ваше послание сильным мира сего».

«Ты ошибаешься, считая их сильными. Но мы благодарны».

«А кто тогда силён? В чём сила, братья?»

Улыбки, радость.

«Вот теперь правильный вопрос, и назвал ты нас правильно. Мы людям братья, а люди — нам. Это есть правда. Когда люди это поймут, они станут по-настоящему сильными».

«Как вы?»

«Как мы. А может быть, ещё сильнее».

«Значит, сила в правде?»

«Ты понимаешь. Но у тебя тяжело на сердце. Мы чувствуем».

«Меня оставила женщина, и мои друзья попали в беду».

«Что для тебя важнее — первое или второе?»

«Второе».

«Расскажи о беде».

Я представил себе нуль-звездолёт «Горное эхо» с шестью раструбами нуль-генераторов на носу, широким красивым кольцом планетарных двигателей в миделе и ещё одним, более узким кольцом тороидальных сверхпроводящих магнитных катушек кваркового реактора ближе к корме. Как он выныривает из нуль-пространства на краю Солнечной системы, движется к Юпитеру, задерживается там возле одного из спутников, а затем летит к Земле. Внутри — силгурды, люди. Миллари Итторби, Берриз Леко, Арца Керри… Те, кого я знал и те, кого не знал.

«Они тоже Древние, как и я. Летели к нам, на Воду и Землю, и теперь не отвечают на сообщения. Я не знаю, что с ними случилось и очень за них боюсь».

В ответ — молчание.

«Морской народ?»

Молчание.

Я поднялся на ноги, оглядел океан.

Волны, блеск солнца и пеня прибоя. Чайки и бакланы над головой.

Ни следа дельфинов.

Ушли?

Постоял ещё, не выходя из орно и посылая мысленные сигналы в океан. Тишина в ответ. Дельфины уплыли, не попрощавшись. Что-то их напугало или встревожило. Неужели образы «Горного эха» с экипажем? Непонятно. Они же сами попросили меня рассказать о беде. Или в океане неожиданно возникла какая-то опасность для них? Те же акулы, например. Хотя, будь это так, я бы почувствовал. Наверное.

Вот именно, что наверное.

Ладно, ребята, до следующего раза.

Я символично махнул рукой, развернулся и пошёл к гравилёту. Пора было возвращаться к своим обязанностям.

Мы пробыли в Аресибо ещё два дня. Всё это время было посвящено только одной задаче — восстановлению связи с экипажем «Горного эха». Точнее, связаться пытались радиоинженеры во главе с Мэттью Нуччи, а все остальные занимались тем, что шлялись вокруг, строили уже надоевшие нам самим гипотезы и пытались давать совершенно бесполезные советы.

— Ребята, ехали бы вы домой, — с прямотой техасца сказал нам на второй день Нуччи (как он рассказывал, его дед приехал в Америку из итальянского городка Римини, но сам Мэттью родился и вырос в штате Одинокой звезды [1]). — Хер чем вы нам поможете сейчас. Будут новости, мы вам первым сообщим. В конце концов, у нас и своих дел полно. Программа исследований сама себя не выполнит.

Он был прав, помочь мы ничем не могли. Чем ты поможешь, если на Землю из космоса приходит раз за разом только одно сообщение:

Морзянкой SOS три раза подряд. Затем три раза подряд: «Mayday! Mayday! Mayday!» и в конце гарадский голосовой сигнал бедствия, тоже трижды: «Лаганд! Лаганд! Лаганд!»

Только одно было ясно: «Горное эхо» всё-таки приближается к Земле и должен выйти на орбиту вокруг Луны в воскресенье девятого сентября.

— Если всем нам очень повезёт, — сказал я, в очередной раз проверив расчёты.

— Или наоборот, — философски пыхнул сигаретой Аркадий Натанович.

— То есть?

— Согласись, что никто из нас не может сказать, что именно несёт человечеству визит твоих соотечественников, — сказал старший писатель-фантаст. — Великое счастье или же не менее великое несчастье.

Я подумал и был вынужден с ним согласиться. Слишком много возникало неопределённостей.

— Одно радует, — добавил он.

— Что именно? — спросил я.

— Девятое сентября — это День танкиста. Большой праздник. Не забудь поздравить отца, — и он подмигнул.

Улетать в Гавану мы должны были утром семнадцатого августа, в пятницу. Тогда же, утром семнадцатого, Аресибо покидала президентская комиссия во главе с Генри Киссинджером.

Накануне вечером, шестнадцатого, ко мне в номер постучали.

Двери открыл Петров.

Они с Бошировым поселились в моём номере. Во-первых, из соображений моей безопасности, а во-вторых, в небольшой гостинице при обсерватории уже просто не было мест.

— Прошу прощения, — услышал я уже знакомый низкий, чуть хрипловатый голос с заметным баварским акцентом. — Мистер Ермолоф у себя?

— Входите, Генри! — крикнул я из другой комнаты, натягивая шорты и тенниску (августовская жара не спадала, а кондиционера в номере не было). — Товарищ майор, пропустите господина советника президента США по национальной безопасности!

Вошёл Киссинджер в неизменном тёмном костюме, но без галстука. Ворот белой рубашки по случаю жары расстёгнут. В руках — бутылка.

— Это виски Джонни Уокер, — сообщил, ставя бутылку на стол. — Довольно редкая марка, Blue Label. Хороший, не сомневайтесь. — Я знаю, что у русских ни один серьёзный вопрос без бутылки не решается.