— Вот так и остаются без яиц, — сказал он, швырнул яйцо в публику и отвернулся. В зале прозвучали редкие смешки; никто из зрителей даже не заметил, что яйцо так никуда и не попало, тихо растворилось в воздухе.

Потом доктор Аполлон высмотрел в первом ряду мальчика и подозвал его к сцене.

— Сынок, — торжественно провозгласил он, — я умею читать мысли. Ты думаешь, что я — самый настоящий волшебник. Вот тебе за это самый настоящий доллар.

Мальчик взял долларовую бумажку — и та сразу же исчезла из его пальцев.

— Ну вот видишь! Крепче надо было держать! Ладно, дадим тебе еще один шанс. Держишь? Крепко? А тогда — беги отсюда, да поскорее — тебе давно уже спать пора.

Мальчик рванулся прочь и исчез.

— Послушайте, мадам Мерлин, — нахмурился волшебник, — а мы-то теперь чем займемся?

Ассистентка поднялась на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.

— Да вы что? — недоуменно воскликнул волшебник. — Здесь же люди!

Ассистентка прошептала еще несколько слов.

— Да, друзья, ничего не поделаешь, — обреченно выдохнул волшебник. — Мадам Мерлин хочет лечь в кроватку. Ну как, джентльмены, желает кто-нибудь из вас помочь даме?

— Ой, да не все же сразу, — испуганно попятился он. — Кто тут служил в армии?

И все равно добровольцев оставалось слишком много; доктор Аполлон выбрал двоих и начал их инструктировать.

— Там, под сценой, стоит армейская койка, вот, зайдите с этой стороны и откиньте брезент. Теперь, если вас это не затруднит, поднимите ее и поставьте на сцену. А вы, мадам Мерлин, повернитесь, пожалуйста, сюда.

Мужчины занялись койкой; тем временем доктор Аполлон делал пассы.

— Спать… спать… вам очень хочется спать… вы совсем уснули. Друзья, в настоящий момент моя очаровательная помощница находится в глубоком трансе. Джентльмены — вы, которые ставили койку, — вы не отказались бы уложить мадам Мерлин спать? Только осторожно, осторожно.

Застывшую, как труп, девушку поместили на койку.

— Ну, вот и хорошо. Огромное вам спасибо.

Волшебник подобрал так и болтавшуюся в воздухе палочку, указал ею на стоявший в глубине сцены столик — и тут же в его руку скользнула сама собой отделившаяся от груды реквизита простыня.

— Вот, джентльмены, накиньте это на нее. Голову, голову тоже прикройте — нехорошо смотреть на даму, когда она спит.

Большое спасибо. Отойдите, пожалуйста, чуть подальше… вот так, прекрасно. Мадам Мерлин, вы меня слышите.

— Да, доктор Аполлон.

— У вас был глубокий, тяжелый сон. Но теперь вы чувствуете себя легче. Ваше тело стало совсем легким, вы словно спите в облаках. Вы парите…

Прикрытая простыней фигура приподнялась над койкой примерно на фут.

— Здорово! Только не становитесь слишком уж легкой.

— Как только положили эту простыню, — громким шепотом объяснил своему товарищу какой-то мальчишка, — спустилась вниз, у них там специальный люк. А это — просто каркас из проволоки. Потом он сдернет простыню, каркас поскладывается и спрячется. Да такое кто хошь может сделать.

Доктор Аполлон словно и не слышал этих грязных инсинуаций.

— Выше, мадам Мерлин… еще чуть повыше… ну вот, теперь хорошо.

Фигура вместе со свисающей с нее простыней плавно покачивалась на высоте человеческого роста.

— А там есть такая стальная подпорка, только ее не видно, — не унимался настырный разоблачитель. — Вон там, видишь, угол простыни висит до самой койки, это специально так сделано.

Доктор Аполлон попросил добровольцев убрать койку.

— Зачем ей кровать, она же спит в облаках.

Он повернулся к парящей в воздухе фигуре и прислушался.

— Погромче, пожалуйста. Да? Мадам Мерлин говорит, что простыня ей тоже не нужна.

— Вот сейчас тот каркас и спрячется!

Волшебник резко сдернул простыню; зрители почти не заметили, что она бесследно исчезла — все глаза были прикованы к ассистентке, спавшей в той же позе, что и первоначально, но теперь — в шести футах от голых досок сцены.

— А где же подпорка-то, — поинтересовался товарищ малолетнего скептика.

— Ее очень трудно увидеть, это надо специально посмотреть прямо туда, где она, а чтобы туда не смотрели, тут такое специальное освещение, прямо в глаза.

— Ну, ладно, спящая красавица, — сказал доктор Аполлон. — Поспала — и хватит. Дай мне руку. А теперь — проснись!

Он повернул ассистентку в вертикальное положение и осторожно опустил ее на сцену.

— Вон, видел, видел, куда она поставила ногу? Вот туда как раз подпорка и спряталась. Ерунда это все, — с удовлетворением заключил Великий специалист по фокусам. — Фокусы.

— А теперь, друзья, — деловым голосом заговорил волшебник, — я бы попросил вас уделить минутку своего внимания нашему высокоученому лектору профессору Тимошенко.

— Подождите, ребята, не разбегайтесь, — оборвал его конферансье. — Только на этом, сегодняшнем представлении, по согласованию с Советом университетов и департаментом Безопасности вашего прекрасного города мы предлагаем вот эту, новенькую, хрустящую двадцатидолларовую бумажку — абсолютно, заметьте, бесплатно — тому из вас, кто…

Заманчивое предложение перешло в заключительный номер; тем временем подсобники начали складывать хозяйство, готовясь к отъезду. Жилые палатки пока не трогали, их уберут рано утром, прямо перед посадкой на поезд, но все аттракционы нужно было сложить и упаковать заранее.

Триединый конферансье-владелец-управляющий покончил с финалом в темпе вальса, столь же торопливо выпроводил из павильона лохов и тут же вернулся.

— Постой, Смитти, тут дело есть. — Он вытащил из кармана конверт, сунул его волшебнику и добавил: — Слышь, мне самому жутко жаль, но только вы ребята, не едете с нами в Падуку.

— Я знаю.

— Да ты только не обижайся, тут же ничего такого личного, парень ты хороший, но мне нужно думать о сборах. А тут подвернулись парапсихологи — они вроде вас, муж и жена. Мысли читают — чистый отпад, а потом предсказывают судьбу, она — по шишкам на голове, по руке и по всякому, а он — хрустальным шаром. И ты ж помнишь, что я никаких тебе гарантий, что конца сезона, не давал.

— Помню, — кивнул волшебник. — И я, Тим, совсем не обижаюсь.

— Ну вот и хорошо, вот и слава богу. — Конферансье немного замялся. — Смитти, хочешь я дам тебе хороший совет?

— Я с радостью приму твой совет, — серьезно кивнул головой волшебник.

— О'кей, значит так. Фокусы у тебя — зашибись, но фокусы — не единственное, что нужно фокуснику и даже, пожалуй, не главное. Ты не въезжаешь в профессию. Ну да, ты ведешь себя, как настоящий карнавальщик, отличный товарищ — не суешь нос, куда не просят, не поливаешь чужие номера, всегда готов помочь. И все равно ты — не наш. Ну не чувствуешь ты, что нужно лохам, чего они от нас ждут, на что покупаются, не чувствуешь — и все тут. Настоящий волшебник всего-то и сделает, что выудит четвертак из воздуха — а у всех зрителей уже челюсти поотваливались. Вот эта, скажем, твоя левитация, в жизни не видел, чтобы кто работал ее лучше, а лохи смотрят в потолок и зевают. Психологии у тебя нет. Ты вот меня возьми, ведь я даже и тот четвертак из воздуха выудить не могу. У меня нет никакого циркового умения — за исключением одного, самого главного. Я знаю нашего посетителя. Я знаю, чего ему позарез хочется — даже тогда, когда он сам того не знает. Ты же, сынок, фокусник — а значит, должен быть шоуменом в не меньшей степени, чем политикан, вешающий своим лохам лапшу на уши, или проповедник, долбящий кулаком по кафедре. Ты сумей понять, чего хочет публика — и тогда смело можешь даже не вынимать половину своего реквизита из чемодана.

— Думаю, ты прав.

— Ты думаешь — а я точно знаю. Она хочет секса, крови и денег. Крови мы им не даем, но зато даем надежду — а вдруг огнеглотатель ошибется или там метатель ножей. Мы не даем лоху денег, но зато поощряем его жадность надеждой на легкий выигрыш — ну и, конечно, малость его на этом. вычесываем.

Секса мы ему тоже не даем, но как ты думаешь, почему семь лохов из десяти покупают билеты на финальный номер? Бабу им хочется посмотреть голую — вот почему. Мы и тут их нажигаем — и все равно они расходятся вполне удовлетворенные.