Вместо того чтобы пойти прямо на кухню, Мара поставила поднос возле входной двери. Она решила, что необходимо проверить, как хаус-бои выполняют свои обязанности в рондавелях. Если бы она увидела Питера в его комнате, она смогла бы убедиться, что ему предложили утренний чай.

Она могла бы поговорить с ним, увидеть, как лучи солнца, проникая в хижину через окно, освещают его лицо…

Завернув за угол, женщина бросила взгляд на окно в столовой и сразу увидела Карлтона — тот все так же сидел за столом, заставленным, по меньшей мере, тремя чашками кофе. Окинув комнату взглядом, она никого там больше не увидела. Ее взгляд привлекло нечто другое. Сквозь открытые стеклянные двери, которые вели в гостиную, она увидела цветное пятно: такой необычный оттенок голубого она видела лишь однажды — на льняной рубашке Питера. Актер склонился, рассматривая что-то на земле.

Мара поспешила к нему, надеясь, что его внимание привлекла не раздавленная ящерица, мертвая крыса или вереница марширующих африканских муравьев. Приблизившись, она увидела, что он рассматривает какие-то предметы, разложенные на китенге, расстеленной на траве. Над его плечом нависал Кефа.

Когда в комнату вошла Мара, мужчины обернулись.

Питер приветливо улыбнулся.

— Доброе утро, — сказала Мара.

Кефа бросил на нее быстрый встревоженный взгляд, одновременно взмахнув рукой, словно представляя вырезанных из дерева животных, людей, чаши и инструменты.

— Резчик из деревни принес… — словно извиняясь, начал он, потом вздернул подбородок и смело продолжил: — Это магазин подарков. Доди подал мысль, что в нашем приюте тоже должен быть такой.

Мара вздернула бровь — но не из-за того, что он решил, будто эти деревянные поделки должны находиться здесь без ее ведома — из-за его слов. «Наш приют». Мара представила негодование Бины, которое обрушилось бы на прислугу за такие слова. Не в меньшей мере уязвлен был бы и Джон. Но Мара, поразмыслив над словами Кефы, не услышала в них ничего плохого. Она решила считать это своим недосмотром и предоставить Кефе и Менелику право все решать самим, если уж она занята киношниками. Все они были в одной упряжке. Все были боссами. Или, вернее сказать, боссом не был никто.

Кефа молча смотрел на нее, ожидая ответа.

— Полагаю, это хорошая мысль, — сказала Мара, и сказала правду. Она не видела причин, почему бы деревенским жителям не воспользоваться возможностью заработать лишний цент. Неизвестно еще, когда им снова выпадет такой шанс.

Кефа расплылся в улыбке, напряжение разом спало.

Питер наклонился, чтобы взять фигурку зебры. Она была вырезана из золотисто-желтого дерева; черные полосы, темная морда и грива были сделаны с помощью шлифовочного прижога. Он передал ее Маре.

— Не правда ли, красиво?

Мара осмотрела зебру со всех сторон. Она уже видела работы этого резчика. Его деревянные животные, казалось, могли пронестись галопом по равнине, смешно подбрасывая кверху задние копыта.

— Этот резчик в молодости был пастухом, — сказал Кефа. — Он провел много времени, наблюдая за животными. Он — мастер.

Питер взял другую фигурку, вырезанную из черного дерева.

— А ведь это эбеновое дерево, — сказал он, проведя пальцами по блестящей поверхности. Спустя мгновение он немного застенчиво посмотрел на Мару из-под пряди волос, упавшей ему на лицо.

— Я работаю с деревом. Немного.

Мара встретилась с ним взглядом.

— Вот почему у вас сильные руки! — Она прикусила губу, сожалея о произнесенных словах. Они были слишком личными, как будто она досконально его изучила.

— Но я скорее столяр, чем резчик, — уточнил Питер. — Несколько раз мне приходилось изготовлять мебель. Когда я вижу подобные работы, невольно задумываюсь о том, не попробовать ли себя в этом деле — конечно, если будет больше времени.

Он печально улыбнулся Маре, а затем повернулся к выставленным фигуркам.

— Пытаюсь выбрать подарки своим детям. Даже не знаю, на чем остановиться. А вы как считаете?

Мара наклонила голову, чтобы спрятать лицо. Она устремила глаза на жирафа с темными пятнами на боках и на шее и на пару свирепых львов с разинутым зевом. Но думала она о детях Питера, какими она запомнила их по фотографии. Она попыталась было представить каждого из них с подходящим ему животным, но тотчас поняла, что это невозможно. Невозможно из-за того, что ее сердце то и дело начинало биться чаще, екало и куда-то проваливалось, и, словно потеряв точку опоры, она падала в неизвестность.

Мара не могла понять: что с ней происходит? Нужно собраться и всего лишь рассмотреть фигурки.

Начни с мальчиков. Что больше всего любят маленькие мальчики?

Она беспомощно смотрела на фигурки. И вдруг застыла — со всей ясностью Мара поняла причину своего волнения: мысль о детях Питера пробуждала в ней чувство вины.

Она чувствовала себя виноватой перед ними за то, что пока они вместе со своей мамой считали дни до возвращения отца, она хотела удержать его здесь.

Я хочу, чтобы он был моим.

Задержав дыхание, Мара тотчас отогнала эту мысль. Но того, что она промелькнула, отрицать было нельзя. Женщина уставилась на свою обувь с изрядно побитыми носками.

— Взгляните-ка сюда. — До нее, словно издали, донесся голос Питера, а затем перед ней появилась деревянная декоративная тарелка. Она была размером с большой конверт. Края были украшены каймой, по которой бежали резные контуры диких животных под сенью баобабов; в центре было вырезано округлыми буквами одно слово: «Karibu».

— Что оно означает?

Мара заставила себя сосредоточиться и не думать ни о чем другом.

— Это приветствие, — объяснила она. — Когда люди заходят в чью-либо хижину, они говорят «Входи!» Это значит: «Я здесь!» В ответ они слышат: «Карибу!» Наиболее точный перевод — что-то вроде: «Заходи. Добро пожаловать». — Маре показалось, что ее голос дрожит, но Питер, кажется, ничего не заметил. — Европейцы покупают такие тарелки, чтобы повесить у входной двери.

Кефа взял еще одну тарелку, на которой было написано: «Nyumbani».

— Это слово обозначает «наш дом», — сказал он. — Но можно заказать слова на свой выбор. Резчик сделает, как вы пожелаете.

— Я куплю одну на дверь в детской комнате, — сказал Питер. — С птицами и животными по краям. — Он повернулся к Маре. — Что вы об этом думаете?

Мара молча кивнула, стараясь не смотреть Питеру в глаза. От его слов у нее внутри что-то оборвалось. Получается, она неправильно истолковала его чувства. Ей казалось, она нравится ему. Внезапно ей показалось, что его чувства к ней были незамысловаты до предела. Он попросту вовлекал ее в свои отношения с семьей.

Ей ничего не оставалось, кроме как подыграть ему.

— Почему бы не купить в спальню каждому ребенку по тарелке с его именем?

Она постаралась улыбнуться с как можно более независимым и беззаботным видом, но губы ее дрогнули. Перед глазами стоял вчерашний вечер: взгляд Питера, вначале у рондавеля, а затем — во время «ужина по-танзанийски». За столом они едва ли обменялись парой фраз — центром внимания, как всегда, была Лилиан. По их взгляды то и дело пересекались, и тогда ни он, ни она не могли отвести друг от друга глаз.

Внезапно в голову Маре пришла еще одна мысль, как показалось, небезосновательная и верная. Этот разговор вовсе не был таким уж ничего не значащим для Питера, как и для нее. Он намеренно завел разговор о своей семье. Так он хотел показать ей, какое место занимает в его жизни семья, и таким образом увеличить дистанцию между собой и Марой.

Потому что… его тянуло к ней так же, как и ее к нему.

Мара скосила глаза на его лицо, пытаясь найти подтверждение своей догадке. Ее даже окатила волна сочувствия к нему. Неужели он сам до сих пор не понял, что такая уловка если кого-то и обманет, то только не его самого. Придумывать для себя, будто жена и дети здесь, рядом, в Рейнор-Лодж, означало не приближать их к себе, а отдалять от себя, превращая живых людей в бестелесные грезы. Вот как они с Джоном: он на сафари в Селусе, она — здесь, и существовали они в непересекающихся параллельных мирах.