За аллеей открывалась голая равнина. На секунду все замерли, вглядываясь в небо — темной птицей среди голубого сияния вырисовывался самолет.

Вдоль посадочной полосы побежали полуобнаженные жители ближней деревни. Размахивая палками, которыми погоняли скот, они спугнули стаю гусей, какое-то время летевшую вдоль полосы, затем стадо газелей, среди которых затесались редкие для здешних мест дик-дики, смешно взбрыкивающие задними ногами при приближении опасности.

Самолет описал круг над приютом, опускаясь все ниже. Стала видна расцветка: черно-белая зебра в фирменных цветах «Маньяла лендроверз» — такие самолеты сюда еще не залетали, но Мара смогла оценить мастерство пилота, заходившего на посадку; оба колеса шасси коснулись земли одновременно, и крылья почти не дрогнули, когда самолет побежал по полосе.

Вдруг самолет замер. Пропеллер продолжал вращаться, вздымая облако сухих травинок и рваной палой листвы. Чтобы приблизиться, Маре пришлось прищуриться и отвернуться от колючего ветра, насылаемого самолетом. В каких-нибудь десяти шагах она остановилась в ожидании, пока летчик заглушит мотор, но тот и не думал — дверца кабины распахнулась, и летчик показался сам, помахивая сложенной картой.

— Рейнор-Лодж? — перекрикивая шум мотора, спросил он. Мара только кивнула в ответ, отметив, что пилот вздохнул с облегчением.

— Я здесь впервые! — Пилот выкрикивал слова с заметным южноафриканским акцентом. Он вытянул вперед руку с часами и постучал по циферблату. — Нам надо взлетать без задержки.

Мара в отчаянии лишь покачала головой — даже слова прощания будут украдены этим гулом.

— У меня очень жесткий график, простите! — словно понимая ее состояние, крикнул пилот.

Мара окинула пилота невидящим взглядом и молча кивнула своим хаус-боям, давая знак подносить чемоданы. Перекрикивая работающий мотор, пилот поторапливал пассажиров:

— Скорее! Сейчас взлетаем!

Услышав его зов, Карлтон и Леонард разом поспешили к самолету. Питер отстал на несколько шагов.

— Будете в Лос-Анджелесе, — поравнявшись с Марой, выкрикнул Карлтон, — обязательно разыщите нас!

— И удачи вам во всем! — пожелал Леонард.

Они по очереди церемонно пожали ей руку, что здесь, среди равнин, выглядело как нельзя более забавно и неуместно, на сквозном ветру, который швырял в лицо песчинки и хлопал фалдами одежд. Обменявшись улыбками с Кефой, Менеликом и мальчишками, пригнувшись и прикрывая лицо от порывов гонимого пропеллерами ветра, они побежали к пассажирской дверце.

Проводив их быстрым взглядом, Мара отвела взор от самолета. Рядом стоял Питер. Встречный ветер убрал волосы со лба, отчего его лицо казалось по-детски беззащитным.

Их взгляды встретились. К горлу подступила боль. Мара обхватила себя руками за плечи, чтобы не задрожать и не разрыдаться.

Сквозь пелену, застилавшую глаза, она увидела, как он протянул руку, и с удивлением заметила, что ее собственная рука тянется навстречу. Их руки соединились, согревая друг друга. Пальцы сплелись. Ладони крепко сжались.

Бесконечно длинное мгновение казалось, что они сжимают руки столь крепко, что еще немного, и их тела сольются воедино.

Затем Питер отступил, отпустив ее руку. Отвернувшись, он едва ли не бегом направился к самолету — фотоаппарат болтался у него на боку, а рубашка хлестала его голое тело.

Поставив ногу на подножку, он на миг обернулся и исчез внутри самолета. За мутными стеклами иллюминаторов его лицо казалось размытым пятном.

С глухим стуком, донесшимся сквозь шум мотора, пилот захлопнул пассажирскую дверь. Отдал честь Маре и вернулся на свое место в кабине.

Сперва медленно, затем все набирая скорость, самолет покатился по взлетной полосе. Африканцы кричали и махали руками на прощание, но Мара стояла неподвижно и молча. Обжигающая боль расползалась по ее венам, следуя за плавной траекторией движения самолета. Мара наблюдала за тем, как он вздымается все выше и выше, пока вновь не стал лишь темной птицей на фоне яркого неба.

Она проследила взглядом за тем, как самолет описывает дугу над равнинами, приближаясь к горизонту. Мара слышала, как остальные расходятся по своим делам — хаус-бои трещали о чем-то своем, время от времени их звонкие голоса перекрывали низкие мужские. Но Мара продолжала стоять без движения, словно это могло оттянуть тот миг, когда время продолжит свой ход.

Наконец самолет превратился в едва заметную точку, а затем и вовсе исчез за горизонтом.

— Они уехали.

До нее донесся голос, звучный и бархатистый, послышались шаги и шелест одежды. Она вдохнула едва уловимый аромат ладана.

Менелик стал напротив нее, худой, неестественно прямой на фоне яркого неба. Ветер развевал его белую робу, а лучи солнца играли на коптском крестике, висевшем на шнурке у него на груди.

Старик пристально и твердо вгляделся ей в лицо. Их глаза встретились, и Мара ощутила, как энергия его личности окутывает ее, пробиваясь сквозь пелену боли. На миг ей показалось, что Менелик знает о ней все. Словно пророк, он был наделен способностью видеть то, что оставалось скрытым для остальных. Он знал, что она сейчас чувствовала. Волна облегчения захлестнула ее. Глаза наполнились слезами, которые, перелившись через край, заструились по щекам.

Менелик не двинулся с места. Он не стал расспрашивать ее или утешать. Он просто стоял и наблюдал, как она плачет. От него исходило спокойствие, и постепенно Мара почувствовала, как оно окутывает ее, принося целебное утешение.

Наконец, когда поток слез превратился в едва заметный ручеек, старик кивнул в сторону приюта.

— Пришло время идти, — позвал он.

Взгляд его был мягким, но голос прозвучал твердо. Он направился к дорожке, через каждые несколько шагов оглядываясь через плечо на Мару, чтобы удостовериться, что она идет следом.

Подтянув ремешок винтовки на плечо, она пошла за ним, приноравливаясь к его скорости, ступая за его уверенными шагами по обожженной солнцем земле.

Они шли молча. Тишину нарушал лишь звук их шагов и крики водоплавающих птиц. Вскоре они дошли до того места, где тропинка вилась между деревьями. Менелик повернулся в который раз и посмотрел на Мару. Сейчас на губах его играла улыбка. Когда он заговорил, голос его прозвучал громко и отчетливо:

— Кешьо ни сику ньингине, — промолвил он.

Завтра будет новый день.

17

Мара стояла у котлована будущего бассейна, наблюдая за работой оставленных Карлтоном строителей, которые добросовестно махали лопатами, отбрасывая красную землю. Сняв рубахи, они трудились не жалея сил, и солнечные блики играли на их потных плечах. Земляные работы уже подходили к концу: котлован приобрел форму, гладкие стены опускались почти отвесно, утлы были выпрямлены. На очереди была заливка бетона. Мара попыталась было представить себе конечный результат в виде выкрашенного голубым, залитого до краев бассейна, в котором плещется голубая вода, но он показался ей столь нереальным, словно был частью сновидения: вот-вот проснешься — и нет ничего. Мара отвернулась от рабочих; взгляд ее упал на участок у самого приюта — повсюду были видны приметы начинающейся новой эры. За каких-то десять дней после отъезда съемочной группы из местных материалов умельцы соорудили ряд столов и скамеек и пристроили дополнительные кабинки и душевые. На дальней стороне компаунда виднелась крыша нового курятника. С обратной стороны главного корпуса доносился стук молотков — там возводилась обзорная терраса. Кипела работа и у хаус-боев — с помощью вновь нанятых работников они наводили порядок в рондавелях в ожидании гостей, которых сманил из туристической группы сам Карлтон. Они должны были приехать совсем скоро.

Джон тоже.

Сегодня с утра Кефа уже получил сообщение по только что возобновленной радиосвязи. Бвана находился в Кисаки, откуда, по словам Кефы, он ехал домой через Селус. Свой «лендровер» он намеревался оставить в Кикуйю на ремонт. А посему его жене надлежит встретить его в гостинице в Кикуйю. Завтра в одиннадцать.