— А я и сейчас твой раб, — дернулась его изуродованная шрамом щека. — Только не из-за ошейника и магии. Я твой вечный добровольный раб из-за того, что дракон, а ты мое сокровище.

— Вот! Ты опять увиливаешь! Я не понимаю…

— Хорошо. Что ты желаешь обо мне узнать? Первый вопрос был о женщинах? Ладно. Как ты уже знаешь, меня осудили на смерть пятнадцать лет назад. До того я несколько лет, много, если уж точно, был с Хельгой. Думал, что люблю ее, а она меня. Это было ошибкой с моей стороны и обманом с ее. Она подставила меня.

— Дар…

— Не перебивай. С магистром Лудиусом у нее были свои сложные взаимоотношения. Даже я не всё знаю. Там многое намешано. И политические взгляды, и артефакт какой-то они не поделили, и ещё что-то. Хельга была властной и амбициозной, не терпела несогласных с ее мнением и желанием. Сейчас мне самому странно, как я мог столько времени с ней уживаться и к тому же не замечать, что она изменяла мне. Не удивлюсь, если она меня чем-то опоила или приворожила. Я ведь очень богат… А Эндариль, он ведь был неплохим парнем, я знал его с юности, мы учились вместе в академии. Тогда же… Ладно, неважно. В общем, я оказался на рудниках. Десять лет кошмара. Потом меня выкупили, кошмар продолжился, просто в других условиях.

— То есть все эти пятнадцать лет…

Боги великие! Я понимаю, что для его расы полтора жалких десятилетия это всего лишь миг. Но… Пятнадцать лет!!! Когда начинаешь думать о времени, как о чем-то более конкретном и применимом к тебе и твоим близким, становится страшно.

— Знаешь, я словно не жил все те годы, — потер Дарио щеку, которая подрагивала в нервном тике. — Я даже помню не всё. Сознание отключалось, стараясь уйти от реальности. А может, это из-за того, что мне заблокировали оборот и перекрыли все магические артерии, перед тем как отправить на рудники. Обычная практика с одаренными, чтобы не сбежали, воспользовавшись своими способностями. Я тогда не только лишился возможности говорить из-за печати вечной немоты, наложенной Хельгой, но будто оглох, ослеп, а часть меня ампутировали. Менялись места, люди вокруг, страны. Понятия не имею, когда и как я попал в тот притон, где ты меня нашла. И где и у кого я был до того. Я сейчас не берусь утверждать, что происходило в тот пятнадцатилетний период на самом деле, а что бред и сны. Мне порой думается, что я находился в какой-то спячке, что ли. То есть тело вроде как было в рабстве, его истязали, пытали, наказывали, я что-то делал, чему-то пытался противиться. Снова я осознал себя как нечто разумное месяца за три или четыре до того, как ты вытащила меня из той клетки. Увидел и понял — кто я такой и где, осознал, что больше не могу, и решил — пора к Неумолимой. Ненавидел всё и всех: этих мразей, Хельгу, Эндариля, своих соплеменников, себя. Себя больше всех. Потом снова провалы в памяти. Меня, кажется, пытались заставлять есть и пить. Не уверен, впрочем. Иногда выплывал из снов, если кто-то слишком громко разговаривал поблизости. А потом ко мне пробился голос, заявивший, что если во мне осталась хоть капля уважения к себе, то я должен подняться и хоть ползком, но последовать за ним. Так я встретил тебя. Дальше ты знаешь.

— Дарио, мне так жаль. — Я сморгнула, и из уголков глаз покатились слезинки. — Пятнадцать лет… Когда тебя осудили, мне было всего два годика. Я еще только училась разговаривать.

— Я же говорю, что ты еще малыш по меркам драконов и сидхе, — задумчиво проговорил он и погладил меня по лицу, стирая соленую дорожку. — Только вот я не смогу дать тебе детства, как оно проходит у наших народов. Слишком много всего… Не злись на меня, ладно? Я понимаю, насколько тебе нелегко принять меня и такое мое отношение. Но я просто не могу по-другому. Не сейчас. Я буду стараться, обещаю, и со временем мне станет немного легче. Просто так уж случилось, что именно ты вытащила из безумного небытия отчаявшегося дракона, решившего умереть. И нет ничего удивительного в том, что его замкнуло на тебе. Тогда ещё мальчишке… Сейчас же ты девушка, невероятно красивая, хрупкая, нежная. И мне страшно, что… Просто дай мне немного времени. Я привыкну, что ты рядом, что вся моя, что приняла и не гонишь, и я успокоюсь. Слишком уж я испугался, что теряю тебя, что ты умираешь. А ведь изо всех сил сопротивлялся своей потребности в тебе, пока мы с Калаханом расследовали преступление Хельги и искали доказательства ее вины. И как уже говорил, я искренне верил, что всего лишь обеспечу тебе безбедное существование и уйду. Не вышло.

— Дар, а то, что я… Ну… Тебя совсем не смущает, что я девушка? Мы ведь сейчас… И…

Боги, как же трудно задать вопрос! Хотя Ирма даже не намекала, а прямо говорила. Но я ведь вижу, что с его телом ничего не происходит.

— Ты не испытываешь желание ко мне, как к женщине? Как к Хельге? Я тебе совсем не нравлюсь? — Всё, спросила и тут же зажмурилась.

Это оказалось намного более стыдным, чем лежать в его объятиях даже без намека на одежду. И зачем только я упомянула Хельгу? Ну какое мне дело до той казненной преступницы? Зачем я мысленно сравнила себя с ней? И к чему был вопрос про то, как давно Дарио был с женщиной? Какая же я глупая!

— Рэми, взгляни на меня.

Я помотала головой, не открывая глаз.

— Ты даже не представляешь, как волшебно прекрасна. Я не застал сидхе, они ушли раньше, чем я родился, и всегда считал, что описываемая красота их женщин — это выдумки. Я ошибался. Ты совершенство, Рэми. Даже под личиной мальчишки ты очаровывала всех встречных, хотя они и не понимали этого. А сейчас ты не только манишь и притягиваешь душевно и эмоционально, от тебя невозможно отвести глаз. К тебе хочется хотя бы просто прикасаться, как к произведению искусства. Ты мне не просто нравишься, Рэми. И я хочу тебя: как женщину, как сидхе, как мою малышку, как разумное существо, как невероятный волшебный талант, как мое сокровище, как прекраснейшее из созданий этого мира. Но я хочу тебя всю. Понимаешь? Всю целиком, с душой, телом, разумом и сердцем. И чтобы ты тоже приняла меня всего, и не из жалости и дружбы, как сейчас. Я же вижу, что ты обижена на меня, отталкиваешь и не принимаешь, не веришь, хотя и не гонишь прочь. Я это заслужил, но… Дай нам обоим время. Надеюсь, что вскоре меня перестанет так ломать и корежить, я прекращу безумствовать и пугать тебя (да и себя, не буду врать) своими дикими порывами, вновь стану адекватным. А ты привыкнешь, опять станешь доверять как раньше и примешь меня. Не бойся, я не стану торопить. Я принял меры, и тебе ничего не угрожает.

— Какие еще меры? — прошептала я, удивленно глянув сквозь ресницы. Он вообще о чем?

Щеки горели от его признания, а в груди словно маленькое солнышко разгоралось. Все же я ему нравлюсь не как зверушка, ставшая сокровищем дракона. Он считает меня красивой. И хочет, чтобы между нами все было иначе, чем сейчас.

— Какие надо. На остальные вопросы я отвечу позднее, малыш. Я услышал тебя и обещаю, что всё расскажу. И о своей семье, и о причинах ненависти к сидхе, и о том, как жил до того, как попал под суд. Не спеши, хорошо? У нас впереди вечность, и я обязательно поведаю тебе всё, что ты захочешь узнать. А сейчас тебе пора принимать лекарство. Чем хочешь заняться днем?

— Последний вопрос, раз уж мы говорили о Хельге, — внезапно вспомнила я кое о чем. — Я была на казни… Она в какой-то момент взглянула на меня и, как мне показалось, узнала. Но мы точно не знакомы. Что это было? Или она знала мою маму?

— Думаю, да. Альенда ведь жила здесь, — повел он рукой, имея в виду мое жилище. — Она была талантлива, не зря дом называется Музыкальным. Так что, я вполне допускаю, что они были знакомы лично либо же Хельга слышала и неоднократно видела Альенду в Тьяре. Мы почти все тут друг друга знаем. И ты узнаешь со временем. Но хватит уже о прошлом. Снова спрошу: чем бы ты хотела заняться днем?

Днем я в основном спала. Силы возвращались медленно. Поэтому я просыпалась ненадолго, принимала лекарства, ела, терпела сеансы восстанавливающего массажа, а потом вновь незаметно уплывала в дрему.