— Я столько искал тебя! Все эти годы я искал! Я пытался найти этого кретина Ника, но и его след простыл вместе с тобой! И как бы не ненавидел тебя, все равно до конца не верил в то, что ты могла так поступить!

Верх резко подается ко мне, хватает за шею. Сжимает ее так сильно, что мне нечем дышать. Да и не надо мне дышать, когда он рядом. Он — мой кислород. Всегда им был. Каждый гребаный день моего ада, каждый день моей борьбы с темнотой — он был моим светом.

— Тебе ведь было плевать, — цедит с презрением, лихорадочно всматриваясь в мое лицо. И не поймешь, то ли убить хочет, то ли прижать к себе, любя.

И я понимаю, что больше не могу. Внутри меня так много всего, и я взорвусь, если не выплесну это. Хотя бы немного.

— Мне не было на тебя плевать. Никогда… — по щекам слезы текут. Отскакиваю от него. Не нужно ему трогать меня. Не безопасно.

Он кривится. Не верит мне. В его смехе столько яда.

— Ты хоть что-то знаешь обо мне?

Подхожу к машине, опираясь о капот. Слышу, как трезвонит телефон. Андрей. Илья бросает беглый взгляд в сторону гаджета. Подходит ближе, давая понять, что до телефона я не доберусь — он не даст. Я вижу, как его трясет. Как он напряжен.

— Ты женился два года назад, — отворачиваюсь, произнося это. Не хочу смотреть на него. Я и так слишком уязвима сейчас.

— Вы познакомились с женой после боя, в больнице. Она была медсестрой, лечила тебя, выхаживала. Она вечерами читала тебе Мастера и Маргариту, пока ты отходил от сотрясения. А потом она все время была рядом. Не пропускала ни один твой бой, даже тот, в котором тебе сломали ногу. Она была на открытии твоего клуба, держала тебя за руку и так смешно поправляла тебе лацканы пиджака перед тем, как ты зачитал речь к открытию… — голос ломаный, поперек горла огромный ком. Я знаю, что открыв эту дверь, я уже не смогу ее закрыть. Я знаю, что сейчас ставлю себя под угрозу. Я раскрываюсь, я показываю ему все то, чем жила эти дни. Я показываю ему свое сердце, свое израненное, растрепанное в лохмотья сердце. И каждый день оно бьется сильней, когда я думаю о нем.

— А потом она забеременела. И вы поженились. Но спустя месяц Маша потеряла ребенка.

Я чувствую его присутствие, его близость. Хоть и не смотрю. Его пальцы вдруг касаются моего плеча. Я вздрагиваю, но не отталкиваю его. Тогда он осторожно поворачивает меня к себе лицом. В глаза мои смотрит так настороженно. Его пальцы касаются моей кожи у глаз, смахивая слезы. Нежность его рук словно удар под дых. Мне так больно. Смотрю в глаза его зеленые и подыхаю.

Он ведет вниз по скулам, по губам моим. И в его взгляде столько одержимости и боли. А я… у меня даже сил нет отстраниться. Да и не хочу этого. Хотя бы так, толику его забрать себе. Почувствовать, испытать, вспомнить.

— Я каждый день просматривала инсту твоей жены, — дрожу, а он молча обвивает руками мои плечи и прижимает к себе. Он вдруг все понимает, и я знаю, что верит.

— Я как сталкер, как маньяк сидела и смотрела на твое счастье и задыхалась им. Пила его, но каждый его глоток отравлял меня все больше, — стискиваю в кулаках ворот его рубашки. Тяну на себя, словно это способно облегчить мне боль.

Илья отстраняется немного. И я вижу, как в его воспаленных глазах собираются слезы. Он кривит губы, сглатывает.

— Почему ты это сделала? Я видел то видео… ты была с ним.

И эти слова как ушат ледяной воды. Я хотела побыть с ним без всей грязи. Я хотела открыть ему сердце, то чем я живу. Я хотела, чтобы мы вместе просто оплакали наше потерянное счастье… но он ведь не хочет так…

— Было не только это видео, — с губ рвется горькой смешок. — Было еще наше видео с тобой, Илья. Которое твоя мать слила в интернет.

Он хмурится. В его глазах удивление.

— Наше видео?

— Меня в «Инвест-К» тогда не взяли. Слили на собеседовании, сказав, что работников с подмоченной репутацией не берут, — я улыбнулась, а в глазах слезы застряли.

Почувствовала, как его пальцы вдавились в мою кожу. Он качает головой, не веря моим словам.

— Я не знал этого… Но как?

Илья отходит на шаг. Его руки сжимают голову, он кривится, пытаясь принять правду.

— Она не ангел, но бл*ть… зачем ей это?

— А ты не знаешь? До сих пор не понимаешь, Илья? Она и помирилась с нами тогда только с целью контролировать нас. Она была уверена, что мы поссоримся и разойдемся. А тут ты предложение мне сделал. Твоя мать не могла этого допустить, у нее планы были на Марго.

— Нах*й Марго! — вмиг выходит из себя. — После нашего расставания, я с ней и не виделся почти. Так пару встреч и все. И я всегда говорил, что она мне нахр*н не сдалась!

Удавкой на шее его признание. Я знала, что он не с ней. И уже давно поняла — все, что Марго сказала мне в больнице, было ложью. Но сейчас, услышав это от него, мне все равно больно.

— Что у тебя с Ником? Ты вышла за него и была беременна от него?

В горле сохнет. Я сглатываю, прежде чем ответить ему.

— Я никогда не была с ним.

Он кривится.

— Хватит врать, Вика! — встряхивает меня. — Я видел то видео! И я столько лет пытался понять! Я тряс мать, пытаясь разобраться, откуда у нее была эта запись! Она сказала, что Ник отправил ее ей. Она сказала, что ты вела двойную жизнь и до последнего не хотела бросать меня. И Ник помог тебе в этом… Я не верил ее словам, это выглядело сущим бредом. Но бл*ть, запись, она была! Ты спала с ним!

— Меня изнасиловали! Я была не в себе, разве ты не заметил?! — я кричу на него, потому что мне больно и стыдно даже обсуждать это. Мне больно вспоминать тот ужас, что я пережила. Но Илья заставляет меня делать это.

Он молчит. Просто стоит на месте и в глаза мне смотрит. Удивлен? Не ожидал? А потом вдруг начинает пятиться. И головой мотает, схватившись пальцами за виски.

— Нет, бл*ть, это полный пизд*ц. Это не так…

Он все еще пытается держаться за ту правду. За правду, где я остаюсь стервой и изменщицей. За правду, где он не мог ничего изменить, где он был жертвой. Настоящая правда похоронит его. Я знаю.

— Ты четко говорила его имя там, на видео… — голос потерянный, испуганный даже.

— Да я в бреду была! Они отрубили меня, а когда я очнулась, то была голой в чужой кровати!

Он сглатывает. Делает шаг ко мне. Вижу, как ходят желваки на его скулах, как дергается мышца под глазом.

— Кто? Кто, бл*ть, отрубил тебя? — голос тихий, но напряженный. Он на грани. А я уже перешла ее.

— Уроды какие-то! Которых твоя мать наняла! — кричу, захлебываясь от слез. Зачем? Ну зачем ему это нужно? Копошиться в этом дерьме, делать себе и мне больно. Ничего ведь не осталось — одни руины. Разрушенные, разграбленные руины.

— Наутро она мне сказала, если я не откажусь от тебя, то она и тебя в горячую точку зашлет, и меня убить закажет.

— Почему ты не сказала мне?! Обо всем этом ни слова не сказала мне тогда?!!

Отталкиваю его в грудь. Хочу ударить его, хочу сделать больно! Ненавижу его за то, что заставляет снова все пережить. Вспомнить весь тот ад!

— Не успела! — в глазах слезы… — Когда ты вернулся в город, не осталось больше ничего! Ни нас, ни ребенка нашего не осталось, Илья!

Семь лет назад

— Вик, ты как? — голос Ани разбудил меня. Я приподнялась на кровати, живот нестерпимо ныл. Уже десятый день никаких изменений в лучшую сторону. И самое ужасное — равнодушие палатного врача.

— Температура похоже снова, жарко что-то… — я приподнялась в сидячее положение, подтянула к себе ноги. Взяла с тумбочки градусник и поставила его под руку.

Аня моя соседка по палате. Добродушная девчонка, ждущая второго малыша. У нее тоже, что и у меня — угроза. Вот только Аню ждет муж и дочка. И, слава богу, у нее уже все в порядке, и скоро выписка.

— Слушай, не нравится мне это… Ты бы снова к Тихоновой постучала. Пусть хоть УЗИ сделают. Уже вторую неделю лежишь…