— Ты сделал это с ней. Я согласен. Ты был никчемным идиотом. Я не буду тебя успокаивать, говорить, что тогда, семь лет назад, ты был еще мелким пизд*ком, и это нормально, что у тебя не хватило мозгов решить все правильно. Но сейчас в твоих руках ваша жизнь. Ты можешь и дальше убиваться собственной агонией, корить себя, и в итоге ты даже начнешь получать от того кайф. Поверь, я знаю, о чем говорю. Но есть и другой выбор. Просто будь с ней рядом. Сорвись и поезжай в Москву. Собери свои кости воедино, склей свои разъ*банный мозг и будь с ней. Это единственное, что вам нужно.

Он говорит это и садится в тачку.

— Заур! — окликаю, когда тишину улицы разрывают звуки выхлопной трубы.

Он опускает стекло.

— Спасибо. Я сам бы не вывез.

Вика

Андрею предложили место в Париже. Я вроде как должна радоваться за друга, он уезжает в лучшую жизнь, но мне плохо. От одной только мысли, что я одна останусь — в озноб бросает.

Уже неделя прошла с тех пор, как я вернулась домой. Все это время делаю вид, будто я прежняя Вика. Сильная и независимая. Холодная стерва. На самом деле в душе — ад. Удушающий и безнадежный. Заставляющий каждую ночь проводить в бессоннице и слезах.

Андрей со мной каждый вечер, но я не могу забирать себе еще больше его времени. Мы связаны с ним одной болезнью, крепкой дружбой и огромным количеством бессонных ночей. Он любит меня, я знаю. Всегда любил, с первого дня моего пребывания в центре психологической помощи. Он был моим куратором. Андрей вытянул меня из депрессии, научил жить и справляться с болезнью. Он показал мне, что я такой же человек, и что этот недуг ничуть не сможет сломать меня, изменить мою жизнь в худшую сторону. Да, есть много ограничений и рисков. Но, несмотря на это, я была полноценной. До того момента, как снова встретила Илью…

На часах уже восемь вечера. Собрание началось пятнадцать минут назад. Я опоздала, но у меня уважительная причина — судья слишком затянул заседание.

Открываю дверь, и в нос ударяет аромат имбирного печенья и кофе. Сергей, глава центра, всегда устраивает в холле шведский стол. Сколько помню, еще ни одно собрание не обходилось без вкусного кофе.

Здесь я чувствую себя спокойней. Защищенней, что ли. Я не знаю, смогут ли мне помочь снять боль… она ведь иного происхождения. Дело больше не в болезни. Дело в моем сердце, которое рвется на части от мыслей об Илье. А думаю о нем я последние семь дней едва ли не каждую минуту.

Мне нужно освободиться. Мне нужно перестать быть зацикленной на этих воспоминаниях, гонять их по кругу. Мне нужно перестать винить себя, нужно перестать надеяться и сомневаться. Я все сделала правильно, уехав. И должна смириться с этим.

Зал уже заполнен людьми. Сергей на сцене. При виде меня он сбивается и кивает. В его глазах волнение. Если я здесь — значит, что-то случилось.

— Виктория, рады тебя видеть. Давно ты к нам не заходила, — произносит в микрофон. Я одариваю его быстрой улыбкой. Скорей для проформы, потому что на самом деле мне снова хочется плакать.

— Может, ты начнешь сегодняшнее собрание? Не терпится узнать новости о твоей жизни..

Качаю головой. Сейчас не готова. Просто посижу в темном углу, послушаю других. Я и раньше не любила выступать перед всеми. Но таковы правила клуба, и нарушать их Сергей не дает. Но больше всего мне помогали наши беседы наедине. Только тогда я могла раскрыть свои страхи на полную и не боялась, что кто-то косо посмотрит на меня.

Сергей кивает и смотрит в противоположную сторону зала.

— У нас новенький участник. Он очень просил слово, давайте поддержим его. В первый раз выходить на эту сцену решается не каждый.

Все начинают хлопать, а я осматриваюсь по сторонам. Из первого ряда встает мужчина. Я не вижу его лица, но сердце замирает и сжимается в тиски. Даже так — по крупной спине, по изящно выбритому затылку и уложенным волосам я понимаю, кто это. Я сижу и, будто молнией пораженная, смотрю на то, как Верховский поднимается на сцену и забирает у Сергея микрофон. На нем белая футболка и потертые голубые джинсы. Он такой красивый, что больно становится.

— Всем доброе утро, меня зовут Верховский Илья, и я столкнулся с проблемой ВИЧ.

Прикрываю глаза, потому что их начинает нещадно печь. Зачем он это делает? Зачем вернулся и продолжает ковырять едва затянувшиеся раны?

Весь зал затихает. Все внимательно слушают его, а я хватаюсь за ремешок сумки и сжимаю его до боли

— Очень хорошо, Илья, вы молодец, — подбадривает его Сергей. — Как давно у вас ВИЧ?

— У меня нет ВИЧ, но он есть у моей любимой. И сейчас она в этом зале.

Сергей в замешательстве.

— Простите, но…

Верховский осекает его одним только взглядом.

— Не перебивайте, пожалуйста. Здесь вроде как помогать должны, выслушивать. Так вот я говорю, — усмехается он.

Сергей послушно отступает, а я готова сползти с кресла прямо на пол, лишь бы не видеть этот цирк.

Илья подходит к середине сцены, сканируя пространство взглядом. А когда его глаза находят меня, он больше ни на секунду не разрывает зрительный контакт.

— Она думает, что выглядит в моих глазах как то грязно, недостойно. Но это не так. Я пытаюсь ей это сказать, но она и слышать меня не хочет. А мне нужно было просто пять минут. Пять минут времени, чтобы осознать все, чтобы понять и принять причину ее постоянного бегства от меня. Семь лет… эта болезнь разлучила нас так надолго. Она говорит, что мы не можем быть вместе, и чтобы я отвалил. Но я не сделаю этого, слышишь? — Верх подходит к краю сцены. Такое ощущение, что между нами и пространства-то не остается. Нет десятка посторонних лиц, нет нескольких рядов кресел. Только он и я. Протяну ладонь — и будто бы смогу притронуться к нему.

— Я люблю тебя. Я так сильно хочу быть с тобой, и мне пох*й, что у тебя там, Вик. Я не много знаю об этом заболевании. Все что видел — ролики на ютуб, интервью, но даже там говорят, что можно иметь детей, здоровых детей. Даже там говорят, что с этой болезнью можно жить нормально. И ты должна жить так, будто у тебя ее нет.

В зале полная тишина. Кажется, каждый из присутствующих сейчас может услышать, как громко бьется мое сердце. Илья спрыгивает со сцены и подходит ко мне. Опускается на колени передо мной и в глаза мои смотрит так открыто, с надеждой во взгляде.

— Мне на самом деле плевать, сколько нам отведено времени — месяц или год, или вся жизнь. Мне плевать даже на самые страшные прогнозы. Если ты простишь меня когда-то, если подпустишь к себе, я буду самым счастливым засранцем, слышишь?

Губы дрожат. Я прижимаю к ним ладони, а из глаз вовсю текут слезы. Он расплывается передо мной, и мне просто нечем дышать!

— Вик, даже если кроме смерти нет будущего, я и ей буду рад… Только если рядом с тобой, только если в глаза твои счастливые смотреть, слышишь?

Он тянется к моему лицу рукой, а я отталкиваю ее.

— Нет, ты не понимаешь!

Вскочив с кресла, со всех ног бегу к дверям. Я не могу больше ни секунды находиться там. Как только оказываюсь на улице, одна, меня лавиной накрывает истерика. Я плачу так горько, так громко. Он просто взял и вспорол все раны разом! Он даже не представляет, как больно сделал мне сейчас!

Слышу чьи-то шаги за спиной, а потом тихий шепот так близко…

— Малая, — его пальцы касаются моей кожи, а меня еще больше трясет. Я пытаюсь оттолкнуть его, пытаюсь уйти, но он так сильно прижимает к себе, лишая малейшей возможности бегства.

— Я с тобой слышишь, маленькая? Пожалуйста, прости меня… ты просто дай мне шанс, я все исправлю, обещаю… — шепчет, будто заведенный, гладит меня по волосам, словно не меня, а себя уговаривает. А мне слишком страшно. Слишком боязно. Зачем он это делает? Я же пытаюсь жить дальше, я пытаюсь справиться с собственным адом, который во мне с той самой ночи. А он приходит и подрывает то последнее спокойствие, что остается мне.