– В настоящий момент – безусловно.

– Чем же он отличается от ньюри Курса?

– Тем, что на этой станции он никого не убил. Пока, – добавил Тревельян после недолгого раздумья. – Но если говорить серьезно, они различаются не столько физической природой, сколько ментальной. Это моя гипотеза, но думаю – даже уверен! – что она справедлива. Я многое знаю о своем помощнике, знаю, кем он был, как жил, как умер, и все это внушает уважение. Больше того, любовь и чувство преемственности, ведь он не только мой помощник, он мой предок. О Курсе я не имею столь подробных сведений, но если судить по сотворенному им в пещере дикарей и тут, на станции, он патологический убийца. Возможно, таким являлся человек, чей мозг пересадили Курсу, или его сознание подвергли психокоррекции… Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Кажется, да. Вы хотите сказать, что ньюри Курс и ваш помощник различаются как два различных человека. – Пауза. Затем: – Этому мыслящему устройству известно, что все люди – разные.

– Очко в твою пользу, – сказал Тревельян. – Продолжай в том же духе и непременно попадешь в мою команду. Однако…

– Слушаю, ньюри.

– Почему бы вместо «это мыслящее устройство» не сказать просто «я»?

– Слабое осознание собственной индивидуальности, – пояснил Мозг. – Как, впрочем, у всех искусственных интеллектов. Но попытки в этом направлении не прекращаются.

– Молодец! Трудись и научишься лгать, обманывать и совершать нелогичные поступки… словом, ощутишь себя полноценной личностью.

– Лгать и обманывать – это обязательное условие?

Тревельян вздохнул.

– Нет. Это шутка – может быть, неудачная. На самом деле, мыслящее существо, чтобы стать личностью, должно научиться двум вещам: радоваться и страдать.

Молчание. Потом неуверенный дрожащий голос произнес:

– Я… я постараюсь, ньюри Тревельян.

– Вот и отлично.

Прошло с полчаса. Ивар размышлял над загадкой дальней связи, время от времени предлагая Мозгу проверить ту или иную гипотезу, но все они были отвергнуты. По утверждению криогенного разума, антенна, как и механизм ее ориентации, находилась в полном порядке, а на расчеты вообще не стоило грешить – они выполнялись по общепринятым навигационным программам, с использованием банка данных, хранившего координаты всех обитаемых миров в этой области Галактики. Устав от этой бесплодной дискуссии, Тревельян спросил, как продвигается обработка массива Глубины, и выяснил, что разумных вариантов пока нет. Эта задача решалась Мозгом параллельно с множеством других, включавших управление станцией, анализ картин, что поступали с видеомониторов, коррекцию орбиты и так далее. Но даже с учетом философских проблем, обсуждавшихся с Тревельяном, загрузка Мозга сейчас не превышала сорока процентов. Ночь и для него являлась периодом отдыха, избавляя от главных трудов – генетических, биологических, психологических и прочих исследований, которые вели специалисты. Впрочем, число специалистов сильно приуменьшилось, а их заботы лежали весьма далеко от служебных обязанностей, так что криогенный разум мог и днем совершенствовать свое самосознание.

Наконец тишину пустого склада нарушил командор, сообщивший, что все углы и закоулки, дыры и потаенные щели обследованы, но Курс – так его, разэтак! – будто сквозь землю провалился. То есть, конечно, не сквозь землю, а через станционный корпус, растворившись затем среди туманностей, планет и звезд. Может быть, стал бестелесным потоком квантов, просочился в Лимб и отправился к себе на Тоу или в иное место, которое для этаких тварей подходит – скажем, в задницу Владыки Пустоты.

– Кольцевую галерею ты осмотрел? – поинтересовался Тревельян.

– Разумеется, черт меня побери! Конечно, скрыться в пространстве он не мог – все капсулы на месте, все люки задраены, так что по наружной обшивке он не ползает. Вот ловкий хмырь! Думаю, бегает от меня. Но далеко не убежит!

– Если бы он бегал, то наверняка попал бы в одну из зон, что под контролем Мозга, – возразил Тревельян. – А раз не попал, значит, где-то прячется.

– Где, мальчуган? Есть конструктивные мысли? – не без сарказма осведомился призрачный Советник.

Откуда-то сверху, с потолка, донеслось:

– Если этому мыслящему устройству… если мне будет позволено вмешаться в ваш разговор…

– Вмешивайся! – рявкнул браслет на руке Ивара. – Ты его видел, жестянка? Засек какой-то шорох? Слышал скрип? Говори! Где это крысиное мурло?

– Возможно, у генератора Лимба, около верхних энерговодов. Там…

– Погоди-ка, – сказал Тревельян, – ведь генератор под броневым колпаком! Как он мог туда пробраться?

– Я… это устройство не хотело… я не хотел сказать, что ньюри Курс у самого генератора. Но между верхней частью колпака и дном жилой палубы есть небольшое пространство, через которое протянуты три энерговода, один действующий в данный момент и два резервных. Они выходят прямо к централи и снабжают энергией все научные и бытовые приборы в лабораториях и личных отсеках. В этой зоне нет видеокамер.

– А ведь точно! – подтвердил командор, державший в памяти план станции. – Точно! Защитный кожух генератора не доходит до жилого яруса. Есть меж ними метровый зазор, этакая щелка… если вдвое сложишься, то, может, и пролезешь.

– Давай туда! И жди, пока я не приду, – велел Ивар. Тревожное предчувствие вдруг охватило его, ноги сами собой вынесли в коридор, а там, указывая дорогу, уже мигала цепочка световых пятен. Кожа, добавив мощь его мышцам, позволяла делать огромные прыжки; он промчался коридором, миновал какие-то отсеки, шеренги агрегатов, очищавших воду и воздух, цистерны с жидкими газами, мусоросборник и запечатанные люки хранилищ с резервной техникой. С каждым шагом он приближался к сердцу станции, снабжавшему ее энергией; этот поток струился из Лимба, с изнанки Вселенной, и, как уверяли физики и астрономы, был неиссякаемым.

Наконец цилиндрическая стена двадцатиметровой высоты встала перед ним, сияя зеркальной полировкой. Ксенолог Ивар Тревельян, кавалер Почетной Медали, Венка Отваги и Обруча Славы, разведчик-наблюдатель Фонда и специалист по гуманоидным сообществам, отражался в этом зеркале в искаженном и самом гротескном виде: широкая сплюснутая фигура, широкое лицо, ставшее похожим на физиономию дроми, отвисший зад и короткие толстые конечности. Ивар взирал на эту карикатуру с края кольцевой площадки, окружавшей генератор; над ним сверкала серебристая плоскость потолка, в который, как чудилось снизу, упирался верх броневой башни. В нескольких местах из нее торчали гигантские коробки энерговодов, исчезавших во внешней стене, но под потолком Тревельян их не разглядел – ни самих энерговодов, ни зазора у вершины огромного цилиндра.

Из-за башни выплыла полусфера робота. Опустившись на шесть манипуляторов, командор протянул два щупальца к Тревельяну.

– Поднять тебя наверх?

– Да. Говоришь, я проползу в эту щель, если сложусь пополам?

Щупальцы подхватили его, пол стремительно ушел вниз, надвинулся потолок, тоже зеркальный, висевший над башней подобно серебристым небесам. Вершина цилиндрической конструкции все же отстояла от него побольше, чем на метр – во всяком случае, Тревельян поместился там, слегка согнувшись. В потолок уходили три больших прямоугольных короба энерговодов; действующий был соединен с массивным патрубком на плоской крыше башни, а резервные нависали над ней, точно два удава с раскрытыми пастями.

Курса тут не было.

– Что над нами? – спросил Тревельян.

– Трубы, кабели, шланги, – доложил Мозг. – Межъярусное пространство с различными коммуникациями. Его толщина в земных мерах одиннадцать с половиной метров.

– А куда выходят эти три энерговода?

– К энергетическим распределителям, ньюри Тревельян. Они расположены под самой централью.

– Значит, через резервное устройство можно проникнуть на жилую палубу?

– Думаешь, он забрался в этот крысиный ход? – с сомнением молвил командор. – Лезть по гладкой вертикальной трубе больше десяти метров… Хотя кто его знает! Киборг есть киборг.