Он пытается вспомнить, как они выглядели прежде, до катастрофы. Когда все было иным. Подросток, почти юноша, посетил тогда выставку «Живопись экспрессионистов» в музее на Пятой авеню. Самое сильное впечатление произвел на него цвет. Художники поразительно передали фактуру освежеванной плоти. Он пробыл там весь день. Задерживался то у одной, то у другой картины, страстно желая прикоснуться к густо положенным мазкам, даже лизнуть их, но не осмелился. Потому что чувствовал на спине взгляд охранника. Потом, по пути к выходу, ему удалось стащить каталог выставки, на обложке которого была картина Сутина «Коровья туша». Он засунул его под рубашку и вышел, задержав дыхание. Кровоточащее месиво, созданное Сутиным, жгло кожу, проникая в самое сердце.

Теперь он пытается вспомнить цвета на картине Сутина. Кажется, там преобладали алый и темно-бордовый. Может быть, в следующий раз взять на охоту репродукции, чтобы проверить? Нет, они ему слишком дороги, чтобы так рисковать.

Он бросает взгляд в угол, где висит репродукция картины Френсиса Бэкона «Две фигуры» 1953 года, которую любит и ненавидит. Она написана в черно-белых и серых тонах, поэтому осталась для него неизменной. За это он любит ее. А ненавидит потому, что картина вызывает воспоминания о самом ужасном дне его жизни; когда произошла катастрофа и он утратил возможность различать цвета. Поэтому репродукция висит в углу, в тени, отдельно от остальных.

На картине изображены две серые фигуры на белой постели у черной стены, слившиеся в неистовом сексуальном экстазе. Разумеется, ему не известно, что сюжет Бэкон заимствовал с черно-белой фотографии Эдварда Майбриджа, [20]которую тот сделал в 1887 году. Двое мужчин борются, голые. Впрочем, знание ничего не изменило бы.

Он отворачивается от репродукций. Трет глаза, затем снова направляет лупу на заметку в «Нью-Йорк таймс», где говорится о Кейт и ее телевизионной программе. Телевизор, который он перестал смотреть после катастрофы, то есть уже довольно давно, хотя до этого считал его лучшим другом. И он был всегда включен, при ней и без нее.

Нужно купить телевизор. И тогда он сможет смотреть передачи Кейт Макиннон, исторички искусств; слышать ее голос. Тем более что деньги есть. Большая часть заработанного сохранилась, да еще и те, что взял у женщин.

Он рассматривает через лупу лицо Кейт. Определенно знакомое. Велит себе вспомнить, где видел ее.

— Ну как она тебе, Тони?

«Это здор-р-р-рово!»

— Еще бы!

Дальше в заметке говорится, что этот убитый, Ричард Ротштайн, жил у Центрального парка, в шикарном пентхаусе.

Но если он там жил, значит, и она тоже.

Не навестить ли ее?

Вот она, историчка искусств. На фотографии у нее прекрасные волосы. Он закрывает глаза, пытаясь представить их цвет. Сепия? Красное дерево? Медь? Скорее всего к меди подмешано немного сепии. Как это, наверное, прекрасно — пропускать сквозь пальцы пряди этих дивных волос.

Он неохотно кладет газету и направляется к столу. Затачивает карандаш. После чего начинает оформлять обрамление недавно законченной картины, которое заменяет его подпись.

На это уходит почти два часа. Он пишет, пишет, пишет снова и снова. Одно на другом. Пока не доводит до нужной кондиции.

Для него это самая легкая часть работы. Не нужно чрезмерно напрягать зрение, сосредоточиваться, делать наброски. Повторяй одно и тоже и все. Ему спокойнее, когда картину со всех сторон обнимают друзья.

Наконец он заканчивает, отставляет картину в сторону и внимательно изучает два других холста, пришпиленных к стене. На одном эскиз угольным карандашом. Натюрморт с фруктами, лежащими на кухонной стойке. На яблоке написано «красный», на груше «зеленый». Уличный пейзаж на втором холсте уже частично написан красками. Жилые здания, фонарные столбы и мусорные баки. Один бак закрашен наполовину темно-розовой краской, хотя на незакрашенной части видна надпись «серебро».

«Это здор-р-р-рово!»

— Спасибо, Тони.

Как хорошо иметь такого верного старого друга.

С лупой в руке он плетется к рабочему столу. Роется в куче тюбиков с краской. Все наклейки отлетели и перемешались. То же самое и на пастели. Только цветные мелки сохранили этикетки.

Нужно пробовать.

Пробовать, пробовать, пробовать…

Он берет мелок с надписью «голубой», подносит очень близко к глазам, долго разглядывает и кладет в центр стеклянной палитры. Затем вокруг выдавливает небольшие порции краски из различных тюбиков.

Пробовать, пробовать, пробовать…

Какой же взять?

Он макает кисть в одну краску, подносит близко к глазам, разглядывает, затем легонько облизывает пропитанные краской щетинки. Во рту образуется гремучая смесь слюны с льняным маслом, акриловой смолой, едким скипидаром и компаундным пигментом.

— Мммм… голубой. — Он убежден, что различает цвета на вкус.

Затем находит мелок с надписью «лазурь», кладет рядом с выдавленной порцией краски, которую только что пробовал на вкус, и принимает решение. Да, все правильно, голубой. Выбирает чистую кисть, макает в краску и начинает писать небо на городском пейзаже. Там, где написано «лазурь».

Пробовать, пробовать, пробовать…

Он доволен, даже улыбается. Как приятно работать одному в этом небольшом домике — одна комната и совмещенный туалет — в конце глухой улочки в Лонг-Айленд-Сити, рядом со станцией техобслуживания. Главное, не нужно платить за жилье. Владелец станции Пабло с удовольствием поселил его в этом пустующем домике, чтобы там вечером горел свет и отпугивал потенциальных воров.

Работая, он неотступно думает об убитом в Манхэттене. И вдруг ему приходит в голову гениальная мысль одурачить тех, кто охотится за ним.

Он пытается размышлять, хотя это не так легко. Сосредоточиться мешают проносящиеся в голове обрывки радиопередач, песен, рекламных объявлений, разнообразных перезвонов. «Сегодня преимущественно солнечная погода, температура воздуха около двадцати двух градусов по Цельсию… Девушкам просто хочется развле-е-е-чься… Выпей колы, не дай себе засохнуть…»

«В любом случае никак нельзя допустить, чтобы меня поймали. Ведь тогда я так и не научусь различать цвета».

Он накладывает краску и думает, думает.

«Вот что: я, пожалуй, больше не буду приносить свои картины. То есть картины будут, но не мои. Ну как, умно?»

— Блестяще, — произносит он высоким фальцетом и отвечает собственным голосом: — Спасибо, Донна.

«Как мне повезло, что я завел таких друзей, как Донна и Тони. Они всегда поддержат».

Он продолжает обрабатывать небо, там, где написано «лазурь», резко водя кистью туда-сюда, пока оно все не становится ярко-зеленым. Затем отходит в сторону, хватает со стола лазоревый мелок и прикладывает к небу. Вглядывается так напряженно, что начинают болеть глаза.

На этот раз цвет выбран совершенно правильно, он уверен. Хотя в глубине души остается мучительное ощущение, что опять ошибся.

«Это клас-с-с-сно, Эдди…»

Голос ведущего звучит в его голове, но он научился думать на фоне песен, реклам, голосов, позвякиваний и продолжает размышлять. Нужно решить, где купить картину.

И еще необходимо купить телевизор. Чтобы видеть ее.

Кейт прикрепила фотографии трех картин к пробковой доске над столом в своем кабинете. Ту, что обнаружили рядом с убитым Ричардом, писал другой. В этом сомнений не было.

Убитый Ричард.

Какое абсурдное словосочетание. Кейт до сих пор не могла к нему привыкнуть. Почувствовав, как наворачиваются слезы, она быстро потянулась к пачке «Мальборо». Пришлось купить, потому что курение давало силы держаться. То ли сам процесс, то ли действие никотина — не важно.

Посмотрела на картины сквозь тонкую пелену дыма.

Натюрморт с вазой в голубую полоску по-прежнему не давал ей покоя. Эта манера оставлять вместо белой краски незакрашенные участки холста была ей определенно знакома.