В небе, которое принадлежало им.
На их территории.
Это была пылающая стрела, вонзившаяся в крылатого нарушителя. Следом взметнулось ввысь полчище летучих мышей.
Они ударили в крылья врага, разом остановив его полет. В демона впились тысячи тысяч крохотных когтей и клыков. Он завертелся в воздухе, облепленный свирепыми тварями со всех сторон, но разметать белую тучу не смог. Рванулся вверх, на время высвободился. Но стрела в движении разгорелась ярче.
И, поколебавшись мгновение, он с яростным воем понесся прочь.
В сторону острова.
Роггер проводил его взглядом.
— Теперь он обнаружит Тилара.
Брант повесил лук на плечо, встал рядом.
— Мы сделали все, что могли.
Мыши дружно ринулись вдогонку огню, столь им ненавистному, снова облепили демона. Тот завизжал от боли.
— Надеюсь, — сказал Роггер, — эти маленькие гаденыши задержат его еще немного.
Малфумалбайн тяжело опустился на скамью.
— А мне они уже почти нравятся. Особенно коли поджарить на перечном масле.
Тилар убивал.
Зеленое пламя в центре острова увяло до нескольких жалких язычков. Смерть каждого бродяги лишала его топлива. При помощи неведомой алхимии жизненная сила богов, плененных песней-манком, доселе передавалась огню. И бежать они не сумели бы, даже разорвав цепи, покуда были живы.
Долгом Тилара было разрушить и это проклятие тоже.
Единственным возможным способом.
Тела убитых лежали на площади. Он даровал им быструю смерть.
Переживая десятую с тем же ужасом, что и первую, зная наконец истинную силу Ривенскрира.
Он поднял меч, шагнул к одиннадцатой жертве. Это была женщина. Исхудавшая так, что кости выпирали из-под кожи. Боги не могли умереть. Но голодать могли вечно. Она не выла — откусила себе язык. Который через некоторое время должен был вырасти снова. Сколько раз она уже откусывала язык? От голода делала это или чтобы заглушить собственные крики?
Посмотрев ей в глаза, он не увидел ничего. Пустая оболочка дожидалась, когда ее сбросят наконец. Тот же взгляд был и у остальных…
Тилар резко опустил меч.
Рукоять слегка дрогнула, когда осененная Милостью сталь вошла в плоть.
И в этот момент влилась в клинок последняя искорка жизни, втянутая черным алмазом Кеорна, который соединял то, что было разделено, — плоть, эфрина и наэфрина.
Для того, чтобы убить всех троих.
В этом заключалась последняя тайна Ривенскрира.
На самом деле за все четыре тысячи лет, прошедшие со времени великого Размежевания, ни один бог в Мириллии не умирал. Гибли лишь части целого. Мирин, Чризм… то была плоть, но дух их остался в эфире и наэфире. Наэфрин Мирин обитал в теле Тилара, вернулся в нижний темный мир наэфрин Чризма.
Даже Мийана и Кеорн… никто из богов не умирал на самом деле полностью.
До этой ночи.
Алмаз Ривенскрира собирал все части воедино — возжигая последнюю мимолетную искорку жизни. И клинок в тот же миг ее гасил.
Голова богини покатилась к зеленому огню. Тело осело наземь.
Истинно и окончательно мертвое.
— Лиллани, — шепнул Тилар.
Еще одна жестокость меча. Имя… Когда соединялось разделенное и исцелялось тысячелетнее безумие, в исполненном радости клинке звенело имя умершего. И затихало.
Тилар знал теперь все их имена.
Он шагнул к двенадцатому, последнему богу.
Тот с виду был подростком — шестнадцати, от силы семнадцати лет. Но походил скорее на бешеного волка, чем на мальчика. На губах клокотала пена, мужское достоинство разорвано в клочья. Одна нога сломана и растерта железной цепью до крови. Видно, он рвался из оков… и столь же яростно пытался победить власть песни-манка. Но обе битвы проиграл. Остался в ловушке навсегда.
Тилар поднял Ривенскрир — ненавидя в эту минуту меч богов.
Над лесом разнеслись завывания демона. Они слышались и раньше, вдалеке, пока тот охотился за флиттером, обманутый запахом крови Тилара. Но теперь зазвучали ближе. Перрил возвращался.
За спиной Тилара вдруг раздался голос.
Принадлежавший не Дарт. Девочка осталась возле дома, где лежали на своих каменных ложах мертвые певицы. Не следовало брать ее сюда… Она сидела, обняв руками колени, уткнувшись в них лицом.
Понимала, конечно, что это милосердие. Но смотреть не могла. Да и не должна была…
Голос исходил из зеленого пламени. Подобно дуновению ледяного ветра.
— Мерзейший, — сказал лорд Ульф. — Ты оправдываешь свое имя.
Тилар посмотрел в огонь.
— Я делаю то, что должно. Уничтожаю порчу и зло.
— Ты убиваешь всех. — В гол осе Ульфа слышал ось некоторое замешательство, словно он не понимал, как это Тилару удается.
— Я знаю.
— Но зачем? Снять голову с бога можно любым другим мечом. Зачем же убивать всех, если безумие пожирает лишь одного?
Тилар и сам подумал об этом, убив первого бога и поняв, как глубоко режет Ривенскрир. И все же не сменил меч. Он вспомнил эфрина и наэфрина Мирин. Разделенных навеки. Навеки лишенных возможности услышать друг друга. Подобное существование, когда третий потерян безвозвратно, не жизнь.
Так пусть же смерть будет смертью.
Еще он вспомнил Мийану. Тот миг, когда Охотница шагнула в расплавленную реку. К ней все вернулось — эфрин и наэфрин, рассудок, имя. И она пыталась сказать — ему и всем остальным — о том, в чем было ей отказано даже тогда.
«Я хочу вернуться домой».
Существовал лишь один способ сделать это.
Полное освобождение.
Тилар повернулся спиной к огню, шагнул к богу-мальчику.
Ульф сказал вслед:
— Ты — Мерзейший.
Тилар поднял и опустил меч, освобождая мальчика от безумия.
— Мерзейший!!! — взвыл Ульф.
Тилар взглянул на зеленые сполохи.
— Нет… просто богоубийца.
Едва не стало последнего бродяги, нечистое пламя угасло.
Но напоследок оттуда донеслись слова, в которых звучало торжество:
— Ты опоздал. Ташижан пал…
Тилар вздрогнул. Неужели правда? И поэтому певицы мертвы?.. Он не успел додумать мысль до конца, как вой демона послышался над самой головой.
Тот падал на остров.
— Тилар! — вскрикнула Дарт, вскакивая на ноги.
— Беги! — приказал он. — Прячься в доме!
Девочка шмыгнула в дом певиц, но осталась у самых дверей.
Тилар вобрал в плащ тени, поднял выше сверкающий во тьме Ривенскрир и метнулся в сторону от убежища Дарт, отвлекая духа.
Тот рухнул в середину острова, разметал пепел, оставшийся от огня, что его породил. Увидел Тилара и вскинул крылья. Прорванные, истекавшие густым гнилостным гноем. Меж ребер торчала черная, обуглившаяся стрела.
Огонь угас, источник темной Милости иссяк. Демон-дух стал слабее.
Но и опаснее, подобно раненой пантере. Он изогнул шею, зашипел, разинув клыкастую пасть. На Перрила это чудовище уже походило мало…
Оно вонзило когти в землю. Хлопнуло крыльями.
И огляделось, как будто не совсем понимая, где враг. Хозяева исчезли. Бросили его.
Но в глазах его Тилар увидел вдруг не только растерянность.
Боль.
Которую причиняли не раны.
— Перрил…
При звуке этого имени демона словно отбросило порывом ветра. Отпрыгнув, он снова зашипел, растопорщил крылья. Как будто собрался улететь.
— Ты поэтому вернулся? — тихо спросил Тилар, приближаясь с клинком наготове. — Зверь в тебе хочет бежать. Но что-то тебя удерживает.
Тот взвыл — страдальчески, горько, разрываясь меж велением инстинкта и памятью.
— Перрил…
Ответом было глухое поскуливание.
Да, поэтому он и вернулся… Тилар поднял Ривенскрир. Блеснул клинок, демон зашипел, хлопнул крыльями. Яростно хватил воздух когтистыми лапами.
Но не двинулся с места. Вновь жалобно заскулил.
Напуганный.
Измученный и страдающий.
Не человек и не зверь, не знающий, какому из начал повиноваться.
Тилар понимал, чего он хочет. Видел это в его глазах. Перрил боролся сейчас с животным инстинктом, повелевавшим бежать или сражаться. Держался одной лишь волей, еще оставшейся в его уподобленном теле, умоляя о той же доброте, какой Тилар одарил бродяг.
