Бежать Тилару расхотелось. Слушая эти звуки, он чувствовал себя счастливым.

Но кое-кто другой — нет.

В глубине его тела, в клетке из костей, восстал вдруг, неистово содрогаясь, корчась, словно песня жгла его, наэфрин. Никогда раньше не бился он с такой силой, стремясь высвободиться. Но сбежать не мог. Песня крепко держала Тилара и его заодно. К свободе вел всего один путь.

— Эги… — выдавил Тилар из смерзшихся губ.

Больше он не мог ничего — в плену холода и песни.

И все же это единственное слово было услышано — тем, кто сам впервые сказал его Тилару. «Эги ван клий ни ван дред хаул». Древний литтикский, язык богов. Роггер знал, что это означает. «Сломай кость и освободи темный дух».

Ураган уже бросил вора на колени, лицо Роггера исказила мука. Но рука его, державшаяся за грудь, нырнула под плащ. К поясу. И, словно бы рожденный из воздуха Милостью, в ней появился кинжал.

Это было последним, что видел Тилар. Его накрыла тьма, теплая, пронизанная песней, звучавшей столь сладостно, что притих даже наэфрин.

Потом тьму прорезала серебряная вспышка.

Кинжал, сверкнув перед глазами Тилара, ударил — туда, куда немногим ранее угодил кулак Эйлан. Ударил не лезвием, рукоятью. И сломал ему нос.

Боли Тилар не почувствовал — лицо онемело от холода. Но как маленький камушек, сдвинутый с места, вызывает обвал, так и этот перелом повлек за собой лавину других. Треснули кости одной ноги, затем второй. Тилар упал — и подломилась рука, на которую он оперся. Ни единой целой кости не осталось в теле. А потом они начали срастаться — криво, уродливо. В единый миг вернулось все, что исцелила некогда богиня Мирин, и на земле теперь лежал прежний калека.

Сквозь черный отпечаток на его груди, прожигая одежду, вырвался столбом дыма из своей темницы наэфрин. Чудовище — наполовину змей, наполовину волк. Взмыл в воздух, расправил черные крылья, вытянул шею. Опустился наземь, и под когтистыми лапами его начал таять, исходя паром, снег. Глаза запылали яростным огнем. Взгляд их обратился к стене урагана.

Тело Тилара терзала боль, выворачивая суставы. Он с трудом поднялся на колени, встал, скрюченный, хромающий, тень былого рыцаря. И почувствовал, что холод сделался слабее. Тот, прежний, казался всего лишь страшным сном.

Он двинулся к Роггеру, который предусмотрительно прижался к земле, опасаясь крыльев дред хаула, темного духа, наэфрина Мирин. Прикосновение этого создания Глума было смертоносным для всех, кроме его носителя. Обоих связывала сейчас призрачная пуповина, тянувшаяся наружу из груди Тилара. Вокруг отпечатка руки дымилась обгоревшая одежда — белье и плащ.

Тилар помог Роггеру подняться на ноги.

— Больше я в мудрости крыс не усомнюсь, — проклацал зубами тот.

В снежных вихрях слышались еще отголоски песни-манка. Но власти над Тиларом они уже не имели. Освобождение демона развеяло чары, довлевшие над ним. Над ними обоими.

Наэфрин припал на передние лапы, раздул дымную гриву, бросая вызов урагану.

И тут Тилар заметил, что кого-то среди них не хватает.

— Где?.. — начал он и увидел сам.

Вира вышла за пределы городка и брела к стене урагана.

— Эйлан! — крикнул он.

Но та словно не слышала. Тилар понял, что ею тоже завладела песня-манок. Вира, рожденная Милостью, осененная благословением — или проклятием, — была столь же восприимчива к ее чарам, как сам Тилар. Она сопротивлялась изо всех сил и даже попыталась спасти его. Догадывалась, возможно, что, выпустив демона, он будет защищен, и ударом своим хотела сломать ему нос.

Но не смогла.

Он рванулся за ней, чтобы оттащить от урагана. Но куда там — с его хромотой, непослушными ногами… В следующее мгновение она исчезла в снежной круговерти. Только что была — и не стало.

О нет…

Из урагана на него смотрел некто, бесстрастно, холодно, — смутный силуэт, начертанный во мраке неуверенной рукой. Налетел ветер, силуэт пропал, словно и не было его, развеялся снегом. Но Тилар успел узнать того, кого знал издавна, помнил еще по прошлой жизни. И понял, чью личину носит ураган.

Немыслимо…

— Все кончено, ее не спасти, — сказал Роггер и потянул его за руку. — Надо рассказать Катрин, с чем мы столкнулись.

И с кем.

— Теперь уж можно не сомневаться, — пробормотал вор.

Тилар повернулся к нему.

— О чем ты?

Роггер оглянулся на снежную стену, в которой исчезла Эйлан.

— Мы — в осаде.

— Замрите… — шепнул Лорр.

Дарт затаила дыхание. Щен притих рядом. Ступенькой выше безмолвно застыл Брант. Не шевелились и оба следопыта, прикрывшие фонари плащами. В темноте видно было, что слабый свет внизу постепенно меркнет. Вместе с ним таяли и далекие голоса.

Те, кто был там, судя по всему, спускались еще ниже. Наверняка мастера, подумала Дарт, идущие по своим обычным секретным делам. Правда, эти со своими тайнами зарылись совсем уж глубоко под землю.

Щеки девочки коснулась паутина. Дарт смахнула ее.

По лестнице вдруг прошло дуновение воздуха — снизу вверх, потом сверху вниз, словно какой-то огромный зверь мерно вдохнул и выдохнул во сне.

Дарт снова почувствовала, как что-то защекотало щеку… и побежало к шее. Черт!.. Она вздрогнула и хлопнула себя по лицу.

От резкого движения она чуть не сорвалась со ступеньки и не упала на Китта, но Брант успел ее поймать. На беду, при этом под каблуком обломился древний камень. Осколок величиной с кулак упал на нижнюю ступеньку и покатился дальше, виток за витком.

Стук… стук… стук… стук…

Потом все затихло.

Все четверо замерли, боясь вздохнуть.

В надежде, что те, внизу, ничего не услышали.

Но слишком уж стало тихо. Голоса умолкли. Свет перестал удаляться.

«Идите себе, идите…» — мысленно принялась твердить Дарт.

Лорр жестом велел им подниматься потихоньку наверх. Но не успел никто с места двинуться, как снизу долетел иной звук. Не похожий на человеческие голоса. Негромкий, но усиливающийся. Напоминающий шорох крыльев взлетающей на закате стаи летучих мышей. Приближающийся.

Свет погас. А может, его загородило, погрузив все в непроглядную тьму, то, что к ним поднималось.

Дарт похолодела. Дотронулась до стены — убедиться, что находится пока еще в этом мире.

Щен и тот едва светился, словно тоже боялся, что его увидят.

Звук явно становился громче, и Лорр досадливо цокнул языком. Выпрямился, по-прежнему держа фонарь под плащом, и тихо приказал:

— Уходите! Китт, уводи их. Фонарь не открывай.

Сам же, наоборот, открыл заслонку и осветил лестницу. Шагнул вниз.

— Куда ты? — пискнула Дарт.

— Чуть ниже есть боковой проход. Оставлю ложный след.

Он не успел завернуть за угол, как из-за поворота лестницы навстречу ему беззвучно выскочили две маленькие тени и понеслись вверх.

Дарт в испуге отпрянула к стене. Щен засиял ярче, оскалившись и вздыбив гриву. Но Брант, проворно опустившись на колени, накрыл одну из теней полой плаща. Вторую ухватил за загривок Лорр.

Дарт разглядела темный мех и белые ушки.

Сбежавшие волчата.

Тот, которого поймал Лорр, жалобно заскулил и пустил струйку мочи. Следопыт поднял его, обнюхал шерстку. Сморщился.

— Черная кровь, — встревоженно проворчал он.

Потом передал волчонка Бранту, и мальчик сунул его за пазуху, как и первого. Оказавшись рядом, малыши затихли. То ли запах Бранта узнали, то ли решили, что надежно спрятались.

Лорр поднял фонарь.

— Китт, уводи всех. Баррена забери с собой. Этих двоих доставь к смотрительнице Вейл.

Дарт заколебалась, не желая оставлять его одного.

Он остановил на ней янтарный взгляд.

— Расскажи смотрительнице, что в Ташижане пустило корни что-то нечистое. И сейчас оно шевелится.

— Но что?..

— Это я и собираюсь узнать. — Лорр развернулся и зашагал вниз, в средоточие тьмы.

Свет его фонаря исчез за поворотом. Брант, успокаивая девочку, коснулся ее руки.