Ведьма из подземелий.

Мирра.

Катрин с мечом наготове настороженно замерла. Стук в окно, закрытое плотными занавесями, прекратился. Слышалось только тяжелое дыхание Геррода, который пытался заставить двигаться доспехи, лишенные Милости.

— Уходи, — сказал он, скрипнув зубами. — Оставь меня.

В комнате воцарилась стужа, леденя щеки, обращая дыхание в пар. Угли в очаге почернели.

А потом разбилось со звоном стекло, осколки посыпались на пол. Заколыхались тяжелые драпировки под яростным порывом ветра, столь холодного, что у Катрин перехватило дух.

Прикрывая Геррода, она отступила, втянула тени в плащ. Тот разросся, очертания его размылись, слились с тьмой. Катрин обернула вокруг себя силу, замедляя течение времени.

За раздутыми ветром занавесями в сумеречной тени башен, обрамлявших внутренний двор, открылся балкон. Там стояла темная фигура, едва различимая в тусклом свете пасмурного утра.

Ветер стих, складки тяжелой ткани легли ровно, но тут же разлетелись снова под треск деревянной рамы и скрежет железных петель. В комнату шагнуло чудовище.

Одной рукой оно упиралось в пол, настороженно кося глазами по сторонам, сложив костлявые, перепончатые, как у летучей мыши, крылья. На теле — ни волос, ни шерсти, лишь редкая грива, спускающаяся с макушки вдоль позвоночника. Дряблое, безволосое мужское достоинство.

— Дух ветра, — тихо сказал Геррод.

Насколько понимала Катрин, это был не человек, рожденный Милостью. Его еще и уподобили, поэтому походил он больше на зверя. Из оскаленной пасти сочилась слюна. Ноздри хищно раздувались.

Глаза чудовища нашли Катрин в тенях, приковались к ней.

В полумраке комнаты она без труда разглядела в них проблеск Милости — не тот ясный свет, который был ей привычен, но маслянистый, вязкий.

Она приготовилась сражаться. Защищать Геррода. Сколько еще таких монстров поджидало снаружи?.. Но дух ветра и шагу к ней не сделал. Зашипел и, напротив, изобразил странное, омерзительное подобие поклона.

А потом заговорил. Катрин поразилась, полагая, что такие нелюди не могут изъясняться членораздельно. Горло его вибрировало, но рот почти не шевелился, словно звук рождали не губы и язык, а нечто другое.

— Смотр-р-рительница Вейл-л-л…

Она оцепенела, ощутив присутствие темного разума.

— Иди. На пер-р-реговоры. Вгор-род. Тавер-рна «Черная лош-шадь». Сейчас-с-с.

Катрин услышала собственный голос будто со стороны:

— Кто предлагает переговоры?

— Лорд Ул-л-льф. — Чудовище переменило руку, которой упиралось в пол. — Тол-лько тебе. Иди одн-н-на.

Сколь ни пугал ее кошмарный посланец, Катрин все же почувствовала любопытство. Однако она была далеко не глупа…

Чудовище, словно угадав ее сомнения, вновь наклонило голову:

— Вр-реда тебе не причинят.

Потом попятилось меж занавесей, прыгнуло в разбитое окно.

И пропало, взлетев с балкона.

Лишь занавеси затрепетали от ветра, поднятого крыльями.

Катрин некоторое время выжидала. Затем, не вкладывая меч в ножны, метнулась мимо Геррода к двери.

— Не надо, Катрин, — простонал он из-под забрала, не в силах сдвинуться с места.

— Я должна пойти, — ответила она, тоном извиняющимся, но уверенным. — Отправлю весть мастеру Фэйли, чтобы занялся твоей алхимией. Жди его.

Открыла дверь, выскочила в коридор. Конечно, решение ее было чересчур стремительным, но отказываться от него она не собиралась. И так столько времени потеряно… невозможно сидеть без дела, будучи отстраненной Аргентом даже от обороны. Душа просила действия — пусть это и означало положить голову на плаху.

— Катрин! — снова воззвал вслед Геррод. — Это же…

Она захлопнула дверь, но последнее слово все-таки успела услышать. Впрочем, поколебать ее уже ничто не могло.

— …западня!

Ужас окружал со всех сторон.

Брант не знал, куда смотреть. Над головой висел туман, подсвеченный горящим флиппером. Обшивку корпуса пламя, подгоняемое алхимией стрел, уже спалило, добралось до внутренних креплений, и к туману примешивались клубы черного дыма. Жар гнался по пятам за людьми, взбиравшимися по склону впадины.

А там повсюду торчали из заросшей сорняками земли колья… сотни колов. С головами его соотечественников. И, казалось, они подрагивали в колеблющемся огненном свете.

Брант старался не заглядывать в лица, но отвернуться было некуда. Его окружали разинутые в бессловесном вопле рты, выколотые глаза, распухшие языки, запекшаяся кровь… Черные облака мух, растревоженных движением горячего воздуха.

Пиршество насекомых мальчика не коробило. Это был великий круговорот леса, возвращение в землю всего, что из нее вырастает. Путь, следовать которому учили каждого в Сэйш Мэле.

Вот только в дар лесу здесь приносили не опавшую листву, не внутренности добытого на охоте зверя, даже не тела любимых, бережно преданные земле, укрытые корнями и камнем.

Смертоубийство, резня, жестокое осмеяние Пути…

— Большинство — дети, — пробормотал Роггер, сдерживая тошноту. — С виду чуть ли не младенцы.

— И старики, — сказал Тилар.

Креван, шедший позади с Каллой, буркнул:

— Отобрали слабых.

— Но зачем? — спросила Дарт, которую вел, придерживая за плечи, Малфумалбайн.

— Причин здесь нет, — угрюмо ответил Лорр. — Одно безумие.

Брант набрался мужества, взглянул на колья. Спутники его были правы. На одном колу он увидел седобородую голову. На двух других — головы поменьше, мальчика и девочки. Может быть, брата и сестры.

Опустив глаза, он понял, что узнал старика. По медным монеткам, вплетенным в бороду. То был дед знакомого охотника. Когда-то он захаживал к ним в дом, выпить грушевого вина с отцом Бранта, и, весело позвякивая этой самой бородой, плел охотничьи байки. Брант не знал даже его имени. И это почему-то казалось самым страшным. Ничего от человека не осталось, лишь воспоминание…

Отряд остановился возле мшистого валуна на склоне, где колья были реже и не так припекало жаром от полыхавшего корабля. Зловония, правда, не убавилось.

Брант глянул вниз. Несколько кольев вблизи флиппера тоже загорелись. Как факелы, пропитанные вместо масла человеческой кровью. Его передернуло, он повернулся к ним спиной, посмотрел на верхний край впадины.

Там высился лес — темный, равнодушный. Он взирал на людей без сострадания и участия. Как сама Охотница… И мальчика охватила вдруг ярость, под стать пожару, пылавшему внизу. Хорошо бы огонь добрался до деревьев, спалил их все, от вершин до подножия гор, выжег безумие и ужас…

Плеча его коснулась чья-то рука, Брант вздрогнул.

Рядом стоял регент и тоже смотрел на лес.

— Они не виноваты, — сказал он и крепче сжал плечо Бранта.

— Кто? — не понял тот.

Тилар кивком указал вперед. Брант вскинул голову и увидел их.

Из лесной тени на опушку вышли охотники. Числом около ста. В одних набедренных повязках — даже женщины, не стыдясь, обнажили грудь. И у каждого в руках натянутый лук со стрелой наготове.

Охотница показывала клыки.

— Чуешь? — спросил Лорр, поводя носом. — Стрелы отравлены. Ядом проклятой летучей мыши, один укус которой убивает.

Нюхом, как у вальд-следопыта, Брант не обладал. Зато имел глаза, достаточно зоркие, чтобы заметить за первым рядом лучников движение. Из-за стволов показались еще стрелки. Впрочем, он так и не разглядел того, что увидел Тилар, пока предводитель флаггеров не спросил вдруг:

— Что у них со ртами?

Брант прищурился. Губы и подбородки охотников были вымазаны черным, словно те пили масло.

Но что это на самом деле, мальчик понял сразу.

— Она напоила их своей кровью, — сказал Тилар. — Сожгла Милостью. Теперь они в таком же рабстве у нее, как она у песни-манка.

Понял Брант и слова регента, сказанные раньше. «Они не виноваты». Во всех ужасах, что здесь творились, был повинен лишь один человек. Вернее, богиня.