Потом Тилара обвинили в убийстве и нарушении рыцарского обета. Благодаря показаниям Катрин сослали на галеры Трика и гладиаторские арены, где искалечили и тело его, и дух. А позже выяснилось, что он невиновен. Слепая пешка в большой игре, затеянной против Ташижана и сира Генри, бывшего старосты цитадели.

И пострадал не только Тилар.

Кровь на простынях, мертвое дитя с крохотными, как крылья пичуги, ручками, сердечная боль, телесная мука… Последняя потеря, которая и заставила Катрин уйти тогда в добровольное изгнание. Подальше от любопытных глаз, от пересудов о ее помолвке с убийцей.

Единственным проступком Тилара было то, что он ввязался в сомнительные сделки с серыми торговцами. Сошелся со знакомыми юных лет, желая помочь сиротским приютам, поскольку сам в одном из них вырос. Как и она. Порой серебряные йоки застревали в его собственном кармане. Но разве это преступление? Сапожника же с семьей Тилар не убивал, хоть на мече его и нашли кровь. Двум богам суждено было погибнуть — Мирин, которая, умирая, благословила Тилара, и одержимому наэфрином Чризму, которого Тилар убил, чтобы очистить его имя.

Все как будто встало на места.

Да не все.

Друг друга, ожесточенные, они заново не обрели. Слишком глубоко пустили корни в душе обида и чувство вины, став словно бы ее частью. Не запятнай Тилар свой плащ, не впутайся он в бесчестные сделки… Поверь она в его невиновность, скажи ему о ребенке…

Слова прощения были произнесены, но говорились языком, а не сердцем.

До сих пор, во всяком случае.

И вот Тилар возвращается.

Она постучала еще раз. Ей нужен Геррод, главный советчик. Когда-то он помог Катрин вернуться к жизни. Вывел из подземелья. Больше, чем ему, она никому с тех пор не доверяла, даже самой себе.

— Я занят! — послышался раздраженный голос.

— Геррод! — тихо позвала Катрин, припав к двери. Она пришла сюда втайне, закутавшись в рыцарский плащ. И благословенная Милость надежно укрывала ее среди теней.

— Это ты, Катрин?

— Я.

Шаги приблизились, засов отодвинулся. Геррод приоткрыл дверь — ровно настолько, чтобы ей проскользнуть.

— Скорее, — сказал он.

Геррод был без шлема, и Катрин подумала, что по этой-то причине он ее и торопит. Лица своего мастер предпочитал никому не показывать.

Но он, закрыв дверь, приложил к ней ухо, потом выпрямился и сказал:

— Хешарин понял, что я обзавелся каким-то секретом. Заглядывал за утро уже два раза.

— И видел череп?

Геррод покачал головой и, жужжа доспехами, двинулся к дальней стене.

В комнате пахло горелой черной желчью. Перебить этот запах не мог даже сладкий мирр, курившийся в жаровне. А еще было не убрано. Обычно Геррод заботился о чистоте. Но сейчас четыре бронзовые жаровни по углам комнаты — в виде орла, скривирма, волка и тигра — покрывала густым слоем копоть. Под ними лежали груды пепла. Большой рабочий стол завален старинными книгами, многие из которых открыты. В углу — груда свитков. От свечи осталась восковая лужица, в ней плавал маленький тусклый огонек.

Невзрачно выглядел и друг Катрин, совершенно измученный с виду. Словно вовсе не спал с тех пор, как занялся исследованиями черепа.

— Хешарин, по-моему, о чем-то догадывается, — сказал он. — Пришел в последний раз с каким-то странным белоглазым мастером по имени Орквелл. Тот родом из Газала и учился там же, в этой вулканической земле, у клириков Наэфа.

О культе Наэфа Катрин была наслышана достаточно. Его последователи в отличие от большинства мириллийцев не чтили эфринов, ту часть богов, что вознеслась в небеса, в эфир, и больше не давала о себе знать. Они искали связи с наэфринами, подземными богами, посредством особых практик и кровавых жертвоприношений. Доказательств тому не имелось, но если кто и открыл Кабалу путь на поверхность, то только они. Правда, клирики покидали свои подземные убежища так редко, что многим казались вполне безобидными. До сих пор.

— И зачем этот мастер сюда явился? — спросила Катрин. Ей был подозрителен всякий, кто связан с клириками Наэфа.

— По приглашению Хешарина, как я слышал.

— Дарт говорила что-то о белоглазом мастере… Они с Хешарином приходили в Эйр старосты, — вдруг вспомнила Катрин.

Она нахмурилась, а Геррод кивнул.

— Возможно, это объясняет, по какой причине Хешарин пригласил мастера из Газала.

— По какой?

— Помнишь Симона сира Джаклара, помощника старосты, превращенного в камень проклятым мечом Аргента? Хешарин все еще хранит его тело в каком-то тайном закоулке. Если главе совета мастеров удастся снять заклятие, его авторитет возрастет — хотя бы в Эйре.

Он махнул рукой, не желая больше говорить об этом.

— Ты ведь пришла сюда по другому делу. Пойдем-ка. — Геррод повернулся к арке, что вела в алхимический кабинет. Прочная дверь из железного дуба была открыта, и желчью несло именно оттуда. — Ты должна это видеть.

Он скрылся в арке. Катрин вошла следом.

В комнате овальной формы, без окон, запах желчи был еще сильнее. В середине стоял обшарпанный стол из зеленого дерева, на котором высились замысловатые механизмы из бронзы и слюды. Кругом шкафы, полки, ниши от пола до потолка. На полках у дальней стены хранились репистолы — мозаика из восьмисот маленьких стеклянных сосудов, размером каждый с большой палец. В них содержалось по капле от восьми гуморов всех ста богов, основавших некогда в Мириллии царства. Алхимическая сокровищница величайшей ценности.

Геррод подошел к столу.

— Возможно, на некоторые вопросы я нашел ответы. Но каждый из них порождает новую загадку.

Посреди механизмов на столе покоился череп.

Поверхность его Геррод разрисовал черной желчью, столь искусно, что тот казался вырезанным из предохраняющей Милости. Лишь на макушке осталось чистое местечко — в форме совершенного круга. Желтую кость покрывали ямки, будто оставленные едкой кислотой.

Катрин сразу поняла, что череп разъели изобильные Милостями гуморы. Над ним виднелась бронзово-слюдяная трубка — она отходила от устройства, предназначенного для смешивания гуморов и изготовления алхимических составов.

— Вот самое интересное открытие. — Геррод, наклонившись, осторожно повернул бронзовую рукоятку. Из трубки выкатилась капля гумора и повисла на самом кончике. — Я связал мокротой кровь и слезы. Смотри, что получилось.

Капля сорвалась с трубки и упала на череп. Тот неожиданно зазвенел, словно она ударила не в кость, а в чуткий колокол. Звук тихим эхом пролетел по кабинету, словно пытаясь найти лазейку в стенах и вырваться наружу. Подобно ветру — даже складки плаща Катрин вдруг дрогнули, а потом снова легли спокойно.

Звон прекратился, и в комнате стало еще тише, чем прежде.

Катрин попятилась.

— Что это было?

Геррод помахал рукой в воздухе, словно отгоняя прочь чтото нечистое.

— Все гуморы — кровь, слезы и мокрота — от Кассала из Высокого дома.

— От бога воздуха, — пробормотала Катрин.

Каждый бог Мириллии принадлежал к одной из четырех стихий — земли, воды, огня и воздуха, — и гуморы их несколько различались по своему действию.

— Именно так, — подтвердил Геррод.

— Но откуда взялся этот звук?

— Думаю, он вовсе не «взялся». Он уже был здесь, заключенный в кости, не в силах вырваться из минеральной составляющей, — объяснил он. — Поверить трудно, понимаю. Но кости не камень, как считают некоторые. В них содержится и плоть. Если выщелочить минералы, она останется. И в черепе этом она еще сохранилась.

Катрин почувствовала дурноту.

— Мне думается, — продолжал Геррод, — что алхимия воздуха развязывает извращенную Милость, которая заключена в этой высохшей плоти. Эхо силы.

— Какую Милость?

— Это я в основном и пытался выяснить. И кажется, нашел ответ в старинных книгах. Тех, что повествуют о деяниях черных алхимиков. Тебе же ведомо, как появляются на свет земляные великаны, духи ветра и ходящие по пламени?

Катрин кивнула. Всех тонкостей она не понимала, но знала: если беременной женщине дать выпить определенный алхимический состав, на свет появится дитя, обладающее необычными способностями.