— Мы привели мальчика, матрона Дрейд, — сказала она, — за которым посылала госпожа.
— Благодарю, сир рыцарь. Госпожа будет довольна.
Матрона молвила это так, словно была не слишком уверена в собственных словах. И, прежде чем закрыть двери, выглянула наружу, как будто прикидывая, не сбежать ли.
Правда, повернувшись к вошедшим, она приветливо улыбнулась.
Комнату, в которой они оказались, озарял свет, лившийся из круглого окна в потолке. Пол в ней был сработан так тонко, что зазоров между досками Брант не увидел. Отсюда вели куда-то арочные двери — одни открытые, другие запертые.
— Госпожа велела привести мальчика к ней, в Сердце.
— Вот как? — Женщина-рыцарь не сумела скрыть удивление.
Матрона ответила кивком.
Бранта легонько подтолкнули в спину.
— Ступай, мальчик. Не заставляй Охотницу ждать.
И он двинулся уже за другим проводником, матроной Дрейд. Они добрались до других дверей, уменьшенного подобия первых. Коридор, по которому они шли, начал постепенно сужаться. Солнце сюда не проникало, на стенах висели зажженные светильники. Пряный запах масла сделался сильнее.
Брант понял, что находится внутри ствола великого дерева.
По телу побежали мурашки.
В конце коридора обнаружилась самая обыкновенная дверь. Закрытая.
Матрона Дрейд тихонько в нее постучала.
— Госпожа, я привела мальчика по имени Брант.
Ответом было молчание.
Она оглянулась на Бранта, потом посмотрела на дверь. Подняла руку, собираясь постучать снова… и тут изнутри послышался голос.
— Пусть войдет. Один.
Матрона кивнула, хотя госпожа не могла увидеть ее. Отступила в сторону и показала Бранту на дверь.
— Иди.
Он глубоко вздохнул, взялся за ручку.
Матрона легонько сжала плечо мальчика.
— Не огорчай ее.
Брант оглянулся. Дрейд быстро прикрыла рот ладошкой, словно сама удивилась словам, которые у нее вырвались. Отпустила Бранта и подтолкнула его вперед.
Теперь у него и руки задрожали. Он кое-как повернул ручку, нажал. Дверь со скрипом отворилась. Из-за нее, перебивая пряный аромат масла, пахнуло чем-то неприятным.
Брант снова обернулся, прежде чем войти. Слова матроны звенели в ушах. «Не огорчай ее».
Выбора не было. Он переступил порог.
И оказался в маленькой овальной комнате, уютной, с низким сводчатым потолком. Огонь в очаге прогорел до углей.
Те еще тлели, на стенах и потолке играли красноватые отблески. Другого источника света Брант не обнаружил. Но разглядел рисунок стен — древесинные завитки и кольца — и понял, что это не обшивка из досок. Комната вырезана в самом стволе.
Комната-Сердце.
Возле очага стояли маленький стол и кресло. В нем сидела женщина.
Мальчик замер у двери.
— Не бойся, Брант, сын Рилланда. Подойди.
Голос ее был сладок и мелодичен, но в нем слышалась глубокая печаль — схожая с той, что таилась в его собственном сердце.
Не зная, что нужно сделать — поклониться или пасть на колени, он робко двинулся вперед. Стараясь держаться у стены и не слишком приближаться к хозяйке.
Охотнице Сэйш Мэла.
Богине — одной из великой сотни Мириллии.
Та сидела, упершись локтями в стол, спрятав лицо в сложенных перед собою ладонях, — олицетворение скорбной задумчивости. Одета она была в охотничий костюм простого покроя, из белого шелка и зеленой кожи. Когда Брант подошел ближе, богиня подняла голову.
Мальчик увидел сияющие Милостью глаза. Матово светящуюся темную кожу. Каскад кудрей, черных как ночь.
Он невольно опустился на колени.
На полных губах ее появилась тень улыбки, подобной воспоминанию о невинности. И что-то отозвалось трепетом глубоко в душе Бранта.
— Я знала твоего отца, — сказала она, отводя взгляд и опуская ресницы. Посмотрела на догоравшие угли. — Он был великим охотником.
Брант уставился в пол, не в силах вымолвить ни слова.
— Думаю, ты до сих пор горюешь о нем.
Горе и гордость помогли ему наконец обрести голос.
— Да, госпожа, всем сердцем.
— Понимаю. Он добыл для меня множество великих сокровищ. Шкуру льва-людоеда. Голову мантикоры. Рогатеппинра. Знаешь ли ты, что это слово происходит из древнего литтикского языка? Тепп ириа. Что означает «бешеный олень».
— Нет, госпожа.
— Столь многое забыто, — вздохнула она. Умолкла и молчала достаточно долго, чтобы Брант немного осмелел и поднял голову.
Она смотрела на стол перед собой, где лежал только один предмет, накрытый лоскутом черной ткани, по виду — влажной.
— Но это величайший из всех принесенных им даров.
Брант уставился на этот предмет с любопытством.
Она взялась за ткань, стянула ее. Он вновь учуял зловоние. И на сей раз узнал его. Запах черной желчи.
Мальчика охватил страх.
На столе лежал череп, казавшийся при свете углей окровавленным.
Грудь Бранта внезапно опалило огнем. Задохнувшись от боли, он схватился за камушек, который подкатил когда-то к его ногам бродячий бог. Рванул куртку, обрывая крючки. Пламя, пожравшее бродягу, явилось за ним.
Охотница, не отводившая глаз от черепа, как будто ничего не заметила.
— Принес мне его… не зная… наверняка не зная…
Брант, пытаясь вытащить камень из-под куртки, застонал.
Он уже видел этот череп. Отец подобрал его, когда тело бога догорело. Очистил от пепла внутри, просунув стрелу через глазницу. Завернул в свой плащ. Что он сделал с черепом потом, Брант не знал. Конечно, отец должен был принести его Охотнице, рассказать о нарушении границы бродячим богом. Но после этого… Брант думал, что череп уничтожили. Или похоронили.
Мальчик уже и забыл о нем. Единственной памятью о пугающем событии был маленький черный камушек, размером с сустав большого пальца. Отец разрешил сыну оставить камень себе, когда тот поклялся никому о нем не рассказывать. Хранить секрет, объединявший отца и сына.
А теперь Брант обратится из-за этого в пепел.
Охотница наконец заметила, что с ним происходит, — когда он упал и скорчился на полу. Она поднялась на ноги.
— Ты тоже слышишь его зов? Бедный мальчик. Противиться ему невозможно. Я пыталась… держала его в чернейшей желчи… но он все равно зовет. День и ночь. Я даже слышу теперь слова… но не разбираю их… Понимаю только, что меня где-то ждут.
— Помогите… — выдохнул Брант.
Она опустилась рядом с ним на колени. Такая спокойная, словно он вовсе не горел заживо у нее на глазах.
— Хотелось бы мне суметь это сделать.
Провела рукой по щеке Бранта. Прикосновение ее пальцев показалось ему бальзамом, остудившим жар. Боль ушла. Но…
Охотница страдальчески вскрикнула.
Брант забыл о своих мучениях, изо всех сил пытаясь увернуться от ее руки. Нет, он не допустит, чтобы эта боль передалась ей.
Не увернулся. Пальцы впились, царапая ногтями, в щеку. Второй рукой Охотница схватила его за горло. Прикосновение ее ожгло сильнее, чем камень.
На мальчика уставились глаза, в которых еще ярче засверкала Милость.
— Нечего тебе тут делать. Ты должен уйти.
Голос ее налился силой и яростью. Ни следа печали, что слышалась раньше. Охотница крепко сжала горло мальчика — он почуял запах собственной горящей плоти, — затем оттолкнула его.
Снова запылал на груди камень, прожигая насквозь. Брант скорчился.
Охотница подскочила к столу, накрыла череп пропитанным желчью лоскутом.
Камень мгновенно погас. Брант схватился за грудь, ожидая нащупать обугленную кожу. Но та была гладкой. И даже не горячей.
В отличие от горла.
На нем кожа покрылась волдырями, сочилась влагой.
Охотница, стоя у стола, дрожала с головы до пят.
Тут постучали в дверь.
— Госпожа!
Брант узнал голос женщины-рыцаря, что привела его сюда. Крик богини был услышан.
— Все ко мне! Быстро! — рявкнула Охотница.
Брант привстал на колени.
Дверь распахнулась, в комнату хлынул поток теней, распадаясь на отдельных рыцарей. Но Охотница смотрела лишь на Бранта, как и он на нее. Пламя Милости в ее глазах постепенно угасало.
