— Обломок. То, что от него осталось. Прочее погибло во время пожара в Сэйш Мэле, — ответил Креван.
— Мы договаривались иначе, Ворон сир Кей.
— По договору, скрепленному твоим клятвенным словом — словом свободного вождя виров, — я должен был принести все, что осталось от Кеорна, сына Чризма. Что я и сделал. Уважай собственный договор.
Дитя глумливо усмехнулось. Выражение это на младенческом личике было столь пугающим, как если бы крыса вдруг приняла человеческий облик.
— Что ж, тогда займемся делом. — Вир окинул взглядом Тилара с ног до головы. — Похоже, сегодня ночь уплаты многих долгов. Следуйте за мной.
Повинуясь безмолвному приказу, кормилица с отвисшей нижней губой неуклюже развернулась и заковыляла вдоль берега. Путники зашагали следом и вскоре вышли к костру, который окружали поставленные вертикально каменные плиты.
При танцующем свете пламени Дарт разглядела вырезанные на их поверхности непонятные письмена. Знакомые ей по школьным урокам истории. Это были символы древнего языка, прямые, строгие линии, от которых даже на вид веяло холодом.
Вир Беннифрен пригласил всех сесть у огня на деревянные чурбаки, где прибывших поджидало угощение. Эль и чистая вода в кувшинах, вяленое мясо, сыр и необычные, красные как кровь, ягоды на резных блюдах. Богатый стол, довольно странно смотревшийся в этом мрачном, затопленном лесу.
Пустые животы, однако, ничто не смущало.
Устроившись за столом и поглощая кроличье мясо, Креван начал разговор:
— Ты клялся рассказать больше о бродячем боге Кеорне. Открыть тайны, важные для нас и для девочки. — Он кивнул в сторону Дарт. — Черные флаггеры потратили немало времени и средств, прослеживая путь Кеорна и добывая для тебя его череп. Настало время расплатиться.
— Виры уважают свое слово, — сказал Беннифрен, расположившийся на коленях кормилицы. Одной ручонкой он тискал ее сосок, рассеянно и в то же время похотливо. — Я знаю, вы много чего разузнали о Кеорне за время поисков. Но есть тайны, которые известны только нам. Их поверяли некогда шепотом, на ухо, не предполагая, что уста безумца смогут эти тайны разгласить.
— И кому же их поверяли? — спросил Тилар.
— Ее матери, — ответил Беннифрен, посмотрев на Дарт. — Одиноко, наверное, оставаться единственным зрячим в мире слепых. А Кеорн обладал особой Милостью, что удерживала его на грани безумия, не давая ее переступить.
Тилар молча обменялся взглядом с Роггером. В сторону Бранта оба и глазом не повели. Ни к чему виру знать о камне.
— Но даже боги кой в чем нуждаются, — сказал Беннифрен, с силой дернув за сосок. Кормилица охнула, но лицо ее сразу же сделалось тупым и сонным снова. — Вот он и возлег с матерью девочки. Он рассказывал ей о многом… о тайном и полагал, что она все забудет в своем безумии. Однако когда семя его пустило корни, он защищал ее своей Милостью. И в это время, кое-как удерживаясь в здравом уме, она и вышептала его тайны. А мы были рядом, привлеченные редчайшим случаем зачатия ребенка, и слушали.
Дарт вздрогнула. Он говорил о ее зачатии…
— Чего же эти тайны касались? — спросил Тилар.
Беннифрен недобро ухмыльнулся.
— Ссоры меж отцом и сыном.
— Чризмом и Кеорном?
Беннифрен посмотрел на регента.
— Я знаю, что сказал тебе в прошлом году демон Чризма, во время битвы при Мирровой чаще. Что Чризм выковал Ривенскрир, сражался этим мечом во время великой войны в королевстве богов и нечаянно расколол свой мир и всех жителей его, которые, разделенные на плоть, эфрина и наэфрина, волей случая оказались потом в Мириллии.
— Так он сказал.
— И это были… только слова. Хотя насчет Размежевания — правда. Неправда лишь то, что Чризм выковал твой ненаглядный меч.
Рука Тилара невольно легла на золотую рукоять.
— Чризм жаждал власти. И жажду эту воплощал в клинках, которые ковал в кузнице, построенной собственными руками. Творил оружие небывалой остроты и сбалансированности. — Беннифрен ткнул розовым пальчиком во второй клинок на поясе Тилара. — Кто, по-твоему, создал рыцарский меч?
— Да, это был Чризм, — закивал Роггер. — Согласно старинным рукописям. Именно он преподнес первый меч последнему королю из рода людей — тому, кто основал орден рыцарей теней, в знак благодарности и дружбы. Все остальные мечи ковались по его образцу.
— Как видишь, — сказал Беннифрен, — с желаниями сердца совладать непросто. Жажда Чризма была слишком велика, чтобы расколоться вместе с ним. Мечи стали его страстью. Может, поэтому его Милость, однажды обузданная, принадлежала к стихии земли. Не к листьям и корням влекло этого бога, но к железу и рудам.
Тилар посмотрел на оба своих клинка.
— Значит, на самом деле Ривенскрир выковал не Чризм?
— Именно. Он лишь завладел этим мечом — а может, наоборот. Для него это было слишком могущественное оружие.
— И кто же его сделал? — спросил взволнованный Креван.
Лукавый взор вира Беннифрена обратился к Дарт. Но девочка и сама уже догадалась. Чудесный клинок возрождала ее кровь, кровь, унаследованная ею… иного ответа быть не могло.
Мой отец, — сказала она.
Все посмотрели на нее, а потом, ожидая подтверждения, уставились на малютку вира. Изумление слушателей, похоже, доставило ему удовольствие.
— Каков отец, таков и сын. Кеорну передалось страстное увлечение Чризма. Но зачаровывали его не столько сила и могущество острого клинка, сколько красота и безупречность. Он искал совершенства. Стремление это досталось ему от матери, ибо всякий сын наследует черты отца лишь наполовину. Мать равно одарила его вдохновением, пытливым разумом, любовью к знаниям. У ее колен учился он колдовским обрядам. И когда пришел срок, сталь меча он наделил тайными могущественными свойствами, создав грозное оружие, не похожее ни на какое другое в мире.
— А Чризм его украл, — сказал Тилар.
— Могло ли быть иначе? Страсть оказалась сильнее осторожности. Он пустил этот клинок в ход и в невежестве своем расколол все.
Беннифрен обнажил в улыбке беззубые десны.
— И это — хороший урок. Будь осторожен, не тянись к тому, чего не понимаешь. Лучше иметь побольше здесь. — Он похлопал себя по голове. — А руки — покороче. Мудрый действует в пределах своего понимания.
Креван нетерпеливо вздохнул.
— Значит, меч богов выковал бродяга. И что из этого?..
Беннифрен поднял крохотную ручку, призывая его к молчанию.
— Терпение — еще одна добродетель мудрых. — Он повернулся к остальным. — Узнайте же, что Кеорн не желал участвовать в войне. И уж конечно, не желал, чтобы участь ее решало его совершенное творение. Последняя тайна, которую открыл он матери своего ребенка, — сокровенная мука его сердца… Он испортил собственный меч. Сделал несовершенным.
Дарт почувствовала тошноту.
Мерзкий голос Беннифрена пугал ее не меньше, чем его откровения.
— Этот изъян, так же как роковой удар Чризма, послужил причиной гибели мира богов. И главной тайной Кеорна, которую он не мог доверить никому, кроме своей подруги, было то, что он не менее Чризма виновен в Размежевании.
Воцарилось молчание.
Наконец ошеломленный Роггер пробормотал:
— Каков отец, таков и сын.
Тилар смотрел на два своих клинка — рыцарский и Ривенскрир. И казалось, готов был выбросить оба, оскверненные проклятием.
— Итак, на твоем месте, владея этим мечом, я был бы осторожен, — заключил Беннифрен. — Ведь порча никуда не делась.
— Но что именно сделал Кеорн? — спросил Креван.
Вир пожал крохотными плечами.
— Полагаю, это значило для него куда меньше, чем произошедшее потом. Поскольку сам изъян он никогда не описывал. Но вина грызла его как червь. И, думается, по этой-то причине он и оберегал так тщательно мать своего ребенка, хранил ее от безумия. Хотел, чтобы на свет появилось дитя, чья кровь способна возродить клинок.
— Зачем, если меч все равно с изъяном? — воскликнул Тилар.
— Зачем… это мы узнали позже, разыскивая Кеорна в окраинных землях, — произнес Беннифрен. — Мы потеряли его самого, но наткнулись наконец на след.