Так и у закона кармы нет избранников и нет волевых актов: карма просто прядёт своё. И у языческого мудреца, познавшего всю силу и безапелляционность Рока, оптимизм христиан, убеждённых, что Бог есть Любовь, может вызвать лишь усмешку.

Мы же настойчиво со своим вопросом о Боге и любви обратимся к буддизму.

Приемлима ли для буддиста формула “Бог есть любовь”? — Нет. С точки зрения буддизма в этом утверждении кроется двойная ересь. Во-первых, в буддизме нет вообще понятия Бога. Буддизм называют атеистической религией. Как об этом говорил Судзуки: “Если буддизм назовут религией без Бога и без души или просто атеизмом, последователи его не станут возражать против такого определения, так как понятие о высшем существе, стоящем выше своих созданий и произвольно вмешивающемся в человеческие дела, представляется крайне оскорбительным для буддистов”[115].

Во-вторых, любовь не мыслится в буддизме как совершеннейшее состояние бытия. Конечно, буддисты прежде всего люди, и, как и все люди, они считают, что лучше любить, чем ненавидеть. Но есть все же такое состояние души, которое в буддизме мыслится как возвышающееся над любовью. Это — бесстрастие. Буддистский идеал недеяния предполагает, что человек должен остановить все свои действия, чтобы они не порождали следствий и не продолжали кармической цепи бесконечных чередований следствий и причин. Остановить все действия означает — в том числе и те действия, которые происходят не в физическом мире, а в “ментальном”, то есть — остановить все движения ума и все движения сердца и чувств.

Для этого надо отказаться от «коренной иллюзии» — иллюзии существования в мире какой бы то ни было целостности. Есть только восприятия, но нет воспринимающего. Есть действия, но нет действующего. Буддистская концепция «анатмана» отрицает существование личности — «буддизм отрицает единое, субстанциальное начало, которое является агентом человеческих действий…По учению Будды, интроспекция „подключается“ ко всем движениям тела, причём и в процессах обычной жизнедеятельности. Даже каждодневная рутина жизни монаха должна быть охвачена интроспекцией — что бы он ни делал, он должен делать сознательно и целенаправленно, „устанавливая смрити впереди себя“ и следуя определённым правилам. Что это за правила? Во-первых, анализ реальности в терминах „дхарм“, „скандх“, „аятан“, „дхату“ (элементов, групп, баз, сфер элементов), главная цель которого — выработка привычки видеть мир дискретно. Во-вторых, осознание любого события в модусах существования, возникновения и прекращения, каждый из которых мгновенен. Таким образом, внимание адепта в основном сосредоточено на составленности и изменчивости всех вещей и событий. Особенно ярко это проявляется в медитации над природой тела, едва ли не самой главной в буддийской практике „отстранения“ от мира. Борьба с плотью, которую в той или иной форме ведут почти все религии, в буддизме по сравнению, скажем, с джайнизмом и адживикой носит скорее теоретический характер. Вместо того чтобы умерщвлять её физически, буддист будет вырабатывать правильное к ней отношение, а именно отношение в перспективе смерти (чем будет тело после неё — грудой костей или скопищем насекомых). Культивирование отвращения к телу — один из важнейших способов выработать спасительную непривязанность к чувственным объектам»[116].

Итак, если брахманизм предлагает в медитациях видеть только Единое, только Бога и растворить в этом переживании единства восприятия всех частностей[117], то буддизм предлагает ровно обратное: замечай только детали, но избегай наделять что бы то ни было целостностью, единством. “Человек невежественный думает: “Я иду вперёд”. Но свободный от заблуждения скажет: “Если в разуме возникает идея “я иду вперёд”, то тотчас же вместе с идеей появляется нервный импульс, источником которого является разум, и вызывает телесную реакцию”. Таким образом, то, что эта куча костей, благовоспитанно именуемая “телом”, движется вперёд, является результатом распространения нервного импульса, вызванного разумом. Кто здесь тот, кто идёт? К кому имеет отношение это хождение? В конечном счёте — это ходьба имперсональных физических элементов, и то же самое относится к стоянию, сидению, укладыванию”[118]. Так — кого тут любить? Любить некому и некого.

В народном буддизме (возможно не без влияния христианства) появилась идея бодхисаттв — людей, отказывающихся от достижения Нирваны ради того, чтобы сострадать людям. В народном буддизме возникла литература джатак, содержащая в себе прекраснейшие примеры жертвенной любви. Но это — для тех, кто не понял и не принял «прямого пути». “Желание творить благо живым существам одобряется только на низших этапах Мистического пути. Но в дальнейшем оно полностью отвергается, поскольку хранит в себе отпечаток привязанности к личному существованию с присущей ему верой в самость”[119]. Как говорит “Алмазная Сутра”, когда бодхисаттва привёл в Нирвану столь неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен осознать, что не спас никого. Почему же? Если он верит, что спас некое число живых существ, то он сохраняет привязанность к представлению о “самости”, “Я”, а в этом случае он не является бодхисаттвой[120].

Сами буддисты признают, что жертвенная этика махаяны и джатак находится в противоречии с основами буддистской философии. “Вряд ли можно придумать что-либо более противоречащее учению буддизма, чем представление о том, что Нирвану можно отвергнуть. Можно не войти в рай, представленный неким определённым местом, но Нирвана, по сути своей, есть состояние, неизменно возникающее вслед за исчезновением неведения, и тот, кто достиг Знания, не может, как бы он того ни желал, не знать того, что он уже знает. Эти ошибочные представления относительно поведения бодхисаттв совершенно отсутствуют в наставлениях, обращённых к ученикам, которые избраны к посвящениям высших уровней”[121].

Как видно, в буддизме не следует ждать рождения формулы “Бог есть любовь”. Все иллюзия. И дзэновский коан вопрошает — «Будда и бабочка смотрят друг на друга. Бабочка снится Будде? Или Будда снится бабочке?». Вопрос, конечно, интересный. Но любые сны, с точки зрения буддиста, надо однажды разрушить. А не любить.

Поскольку же к любви способна только личность, то нам остаётся обратиться к монотеистическим религиям, то есть к таким, которые Высшее и Изначальное Божество понимают как свободную Личность.

Подойдём к мусульманскому богослову и спросим: “Можно ли сказать об Аллахе, что Он есть любовь?” Наш собеседник на некоторое время задумается. Это естественно, потому что прямой формулы “Бог есть любовь” в Коране нет, а для человека любой веры не так уж просто произнести богословскую формулу, отсутствующую в том писании, которое для него является священным. И все же после некоторого раздумья мусульманский наставник ответит нам: “Да. Конечно, прежде всего Аллах есть воля. Но можно сказать и то, что в Нем есть любовь к людям. Любовь есть одно из 99 святых имён Всевышнего”. И я спрошу моего собеседника: “А какие дела любви присущи Всевышнему согласно Корану? В чем проявилась любовь Аллаха к людям и в чем засвидетельствована?” — “Он сотворил мир. Он послал людям Своих пророков и дал Свой закон”. И тогда я задам мой третий вопрос “Это было тяжело для Него?” — “Нет, мир ничтожно мал по сравнению с могуществом Творца”.