«Тибетская легенда о Христе» могла быть создана самими христианами (причём далеко не апостольского века). Н. Рерих высказывает предположение, что легенда о странствиях Христа в Индии может быть несторианской[426] (несториане — христианские еретики, бежавшие из Византии в Персию и дальше в Индию). Вновь и вновь напомню: это можно только предполагать; научно доказать подлинность опубликованного Нотовичем текста и его хоть какую-то древность невозможно. Но вполне можно предположить, что в среде индийских христиан могли возникать предания, связывающие Христа и их страну.

Эти легенды (если они были: пока в научной среде ничего о них не известно) носили, вероятно, миссионерский характер — это могли быть попытки индийских христиан доказать своим инаковерующим согражданам, что вера их Учителя вобрала в себя мудрость всех остальных религиозных школ и даже превзошла их. И браминов, и буддистов, и зороастрийцев слушал Иисус и всех их превзошёл в своей мудрости и любви к людям… Христология этого текста разработана весьма мало, но в ней нет ничего такого, с чем не согласились бы именно несториане (по представлению крайних несториан, нет ипостасного тождества Бога Сына и Иисуса; Божественность Христа сказывается лишь в том, что Его человеческая воля вполне подчинена воле Божественной). Но если этот текст действительно восходит к несторианам, то мы становимся свидетелями интереснейшей историко-религиозной коллизии. Текст, который был аргументом христиан в их полемике с буддизмом, сегодня становится антихристианским аргументом у необуддистов.

Кроме того, надо иметь в виду, что Индия, в отличие от монотеистических религий Ближнего Востока, не знает понятия «ложной веры» — она стремится любую веру встроить в свою универсальную систему, при этом разве что поставив её на определённый иерархический уровень истинности. Схватки между религиями в Индии кончаются тем, что новый проповедник должен обратить в свою веру не людей, но богов — богов-покровителей своих оппонентов.

Будда проповедует брахманистским божествам, обращает их в свою веру и тем самым в глазах буддистов становится продолжателем ведической традиции. Затем веданта обратила Будду в свою веру, сделав его аватарой, — и тем самым смогла инкорпорировать буддизм в лоно традиционного индуизма. Интереснейший пример посмертного обращения лидера оппонирующей школы дают кришнаиты: "В девятнадцатом и двадцатом воплощениях Господь явился в семье Вршни (династии Йаду) как Господь Баларама и Господь Кришна. Своим приходом Он избавил мир от бремени. Затем, в начале Кали-юги, чтобы обмануть тех, кто враждебно относится к последователям религии, Господь явился в провинции Гайа как Господь Будда, сын Айджаны… Проповедуя, он утверждал, что не верит догмам Вед… Он обманул атеистов, следовавших его принципам, потому что они не верили в Бога, но зато безоговорочно верили в Господа Будду, который сам был воплощением Бога… Формально философию Господа Будды относят к атеистическим философиям, так как она не признает Верховного Господа и отвергает авторитет Вед. На самом же деле Господь замаскировал Свои намерения. Господь Будда — воплощение Бога и, следовательно, изначальный учитель ведического знания. Поэтому он не может отвергать философию Вед. Но он сделал вид, что отвергает её, потому что демоны, ссылаясь на Веды, пытались оправдать убийство коров”[427].

Так атеист Будда, при жизни боровшийся даже с пантеизмом, посмертно был «обращён» в теизм.

Формально обратная, но по сути точно такая же процедура была проделана в индийском религиозном сознании и с Иисусом. Из теиста Его желают превратить в буддиста, — чтобы иметь возможность и этого, столь необычного, Учителя числить в списке почитаемых духов.

Однако буддисту негоже считать, что Будда был аватарой Вишну, равно и христианину не надо с восторгом принимать рассказки об «Иисусе-буддисте».

Точно так же из наличия весьма поздних (по сравнению с каноническими Евангелиями)[428] восточных легенд о Христе не следует, что Иисус действительно был индуистом.

Любой исторический феномен надо прежде всего объяснять из его ближайшего контекста. Если мы встречаем похожую мысль у Пушкина, Державина и в «Упанишадах», логичнее предположить, что Пушкин испытал влияние Державина, нежели Упанишад. Так и при обсуждении новозаветных сюжетов естественно было бы искать их прообразы рядом с ними — в Ветхом Завете, а не в той культуре, которая была радикально чужда и незнакома палестинцам. Да, буддистские джатаки, рассказывающие о том, как Будда в своих прежних жизнях жертвовал собою для спасения других (вплоть до того, что поил умирающих путешественников своей кровью), похожи на евангельские описания голгофской Жертвы. Но во-первых, эти джатаки имеют весьма позднее происхождение (это поздний буддизм махаяны) и, возможно, сами сложились не без влияния христианства. Во-вторых, собственно еврейская религиозная традиция знала несомненно более древнее пророчество, с поистине фотографической точностью описывающее Голгофу. Это — 53-я глава пророка Исайи[429]… Знали ли евангелисты джатаки — вопрос более чем дискуссионный. А то, что они знали Книгу пророка Исаии — несомненно.

Иисус плотно укоренён в реалиях Палестины и в мировоззрении Ветхого Завета. Если что-либо в Его проповеди можно объяснить не из Него Самого, а с помощью «влияний» и «заимствований», то эти «влияния» вполне исчерпываются миром Ветхого Завета и предновозаветной раввинистической литературы.

Да, Новый Завет совсем не есть просто продолжение Ветхого или комментарий к нему. Но в том, что отличает Новый Завет от веры Пророков, нет ничего такого, что можно было бы объяснить влиянием буддизма[430]. Христос не знает никакой автоматической и бездушной «кармы». Он говорит об Отце, Который желает простить людей.

Вопрос о «влияниях» может быть разрешён чисто научным путём — путём анализа языка Христа и Евангелий. Если человек многие годы учился в некоей философско-религиозной школе, то затем он всегда будет мыслить именно на языке этой школы. Даже проповедуя на ином языке, он будет использовать усвоенную им школьную терминологию и его речь будет насыщена соответствующими кальками. Посмотрите, как полна русская церковная речь греческими словами, русифицироваными по правилам русского языка, но с оставленными греческими корнями (алтарь, иконостас, литургия…). Как много в русской церковной речи буквальных калек из греческой богословской терминологии (Богородица, целомудрие). Как много в ней калькированных грамматических структур, свойственных греческому языку, но не свойственных русскому или старославянскому («за превосходящую Твою благость»)… Посмотрите, как много заимствований из английского в современном политическом или техническом языке… Так же вот, если бы Иисус провёл в Индии свои детские и юношеские годы, то есть те годы, когда человек наиболее восприимчив к различным влияниям, то Его речь была бы насыщена заимствованиями и кальками из языка индийской философии. Современная филология хорошо умеет распознавать, на каком языке был создан тот или иной текст, переводом с какого языка он является. Филологи при изучении Библии быстро замечают «гебраизмы» в греческой речи апостолов (то есть выражения, естественные для еврейского языка, но не свойственные греческому).

Небольшой пример работы современных филологов с текстом Евангелия: в тексте Евангелия от Матфея 28 раз встречается вводное выражение isou — «и вот», которое имеет соответствие в иврите (сакральном языке Библии), но не имеет аналога в арамейском (разговорном языке Палестины). При этом в Евангелии от Марка это выражение не встречается ни разу. Сравним: «И вот явились им Моисей и Илия» (Мф. 17,3) — «И явились им Илия и Моисей» (Мк. 9,4). «И вот завеса в храме раздралась» (Мф. 27,51) — «И завеса в храме раздралась»; «И вот завеса некоторые из книжников» (Мф. 9,3) — «были же некоторые из книжников» (Мк. 2,6)… Напротив, в параллельных текстах Мф. 9,25 — Мк. 5,42; Мф. 26,47 — Мк. 14,43; Мф. 27,1 — Мк. 15,1 в Евангелии от Марка появляется словечко «тотчас», отсутствующее у Матфея (всего у Марка оно встречается 41 раз), являясь своего рода логической частицей, организующей текст. В этой функции греческое слово euqus имеет свой аналог в арамейском языке, но не имеет его в иврите. Эти и другие наблюдения над текстами Евангелия заставляют с доверием отнестись к сообщение блаж. Иеронима (V в.) о том, что первоначально Евангелие от Матфея было написано на иврите и лишь позднее оно было переведено на греческий (прежде претерпев перевод на арамейский язык, каковой уже и был использован Марком; в свою очередь при позднейшем переводе Евангелия от Матфея на греческий язык переводчик уже пользовался прежде составленным греческим текстом Евангелия от Марка)[431].