«Как раз накануне назначенной мне операции, — писал А.И. Солженицын, — арестовали и хирурга Янченко, тоже увели в тюрьму»[941]. Между тем С. Бадаш поставил под сомнение это утверждение. «Вы пишете, что Вас должен был оперировать врач Янченко, тогда как единственным хирургом в Экибастузе был врач из Минска, из давно обрусевшей немецкой семьи, Макс Григорьевич Петцольд»[942].

И в том случае, если Янченко всё-таки был хирургом, и в том случае, если в больнице был только один хирург М.Г. Петцольд, версия А.И. Солженицына, будто бы он ожидал операции в больнице из-за отсутствия хирурга, не выдерживает критики: хирурга можно было бы подождать не в больнице, а в бараке.

Поразительно и другое. «Через несколько дней, — пишет со слов А.И. Солженицына Л.И. Сараскина, — в больницу доставили другого хирурга, тоже зэка, немца Карла Фёдоровича Дониса, и 12 февраля он сделал операцию»[943].

Можно было бы допустить, что он был «доставлен» или для того, чтобы заменить арестованного Янченко, или же для помощи М.Г. Петцольду, но вот что писал А.И. Солженицын: «Я лежу в послеоперационной. В палате я один»[944]. И в другом месте: «В той самой послеоперационной, откуда ушёл на смерть Корнфельд, я пролежал долго и всё один»[945]. Но почему один? По одной версии: «такая заваруха, что никого не кладут, замерла больница»[946]. По другой версии: оказывается, «из-за ареста хирурга операции остановились»[947].

И одно объяснение и другое имеют надуманный характер.

Если принять первую версию, возникает вопрос: а куда делись те, кто пострадал 21 января? Если принять вторую версию, то остается непонятным, почему не оперировал М.Г. Петцольд и почему после 12 февраля ничего не делал К.Ф. Донис.

Неужели К.Ф. Донис был «доставлен» только для того, чтобы прооперировать А.И. Солженицына? Какое же нужно было занимать в лагере положение, чтобы хирурга пригласили из другого лагеря только для операции ему одному, оставив без медицинской помощи «раненых» и «искалеченных в ту кровавую ночь», «избитых до кровавого месива» надзирателей, которым «не на чем» было даже «лежать, всё ободрано».

Вызывает удивление и другое. Если К.Ф. Донис был приглашен только для операции А.И. Солженицыну, что он делал в лагере до 19 февраля, когда его то ли вернули в прежний лагерь, то ли отправили ещё куда-то? Неужели его держали в лагерной больнице, чтобы он наблюдал за прооперированным им А.И. Солженицыным? Не слишком ли большая честь для простого зэка?

Сам А.И. Солженицын приложил усилия, чтобы убедить читателей, что у него была очень непростая операция. «После операции, — вспоминал А.И. Солженицын, — я лежу в хирургической палате лагерной больницы. Я не могу пошевелиться, мне жарко и знобко»[948]. По его словам, даже через неделю после операции, 19 февраля, он лежал «с незажившими швами»[949] и «едва мог ноги спускать с кровати»[950].

«И вот, — утверждает Станислав Говорухин в своем фильме о А.И. Солженицыне, — ещё не выздоровевшего, слабого, с незажившим швом, его посылают в литейный цех» (получается, что швы у А.И. Солженицына оставались незажившими и через месяц после операции)[951]. Откуда же знаменитому режиссеру известно это: ведь в экибастузском лагере он не был, а подобным откровением Александр Исаевич печатно так до конца дней своих и не поделился. Остается только одно: значит, поведал о сем режиссеру во время съёмок фильма.

Для того, чтобы понять, насколько эта информация соответствует действительности, прежде всего необходимо знать, где у А.И. Солженицына находилась удалённая опухоль и что собою она представляла. На этот счет Александр Исаевич ограничился весьма туманными словами: «Мне пришлось носить в себе опухоль с крупный мужской кулак. Эта опухоль выпятила и искривила мой живот, мешала мне есть и спать, я всегда знал о ней… Но не тем была она ужасна, что давила и смещала смежные органы, страшнее всего было, что она испускала яды и отравляла тело»[952].

Если исходить из этого утверждения, получается, что опухоль находилась в брюшной полости. Удаление такой опухоли предполагало вскрытие этой полости, что могло иметь своим следствием и потерю крови, и необходимость наложения нескольких швов: по крайней мере одного внутреннего и одного внешнего.

Но даже если взять в качестве примера одну из самых распространённых внутриполостных операций — удаление аппендицита, то, как говорится в «Большой медицинской энциклопедии» 1975 г. издания, «через 2–3 часа после операции больному разрешается поворачиваться в постели». При нормальном заживании «на 2-3-й день» «больному разрешается вставать», «на 8-9-е сутки» он «может быть выписан из стационара»[953].

Могу подтвердить это как человек, перенесший такую операцию. 29 апреля 2014 г. у меня был удалён запущенный аппендицит. Первая операция оказалась не совсем удачной, поэтому 3 мая пришлось оперировать вторично. 8-го меня планировали выписать, но из-за неожиданно повысившейся температуры от этого отказались, утром 12-го, на девятый день после второй операции, швы сняли и меня выписали.

Можно было бы допустить, что операция у А.И. Солженицына прошла неудачно или имела осложнения. Но тогда он обязательно поведал бы об этом со страниц «Архипелага» или «Теленка», а может быть, не один раз напомнил бы об этом в своих интервью. Если же вплоть до самой смерти хранил на этот счёт молчание, значит, никаких проблем не было. И действительно, 1 марта 1952 г. он писал жене, что операция «прошла благополучно и осложнений не дала»[954].

Уже одного этого достаточно, чтобы поставить нарисованную А.И. Солженицыным картину под сомнение. Между тем, как явствует из того же письма от 1 марта, удалённая у А.И. Солженицына опухоль находилась не в брюшной полости, как уверял он позднее, а в «паху»[955]. Этот факт подтверждается и некоторыми другими данными[956]. Поэтому, заявляя, что он носил в себе опухоль с большой мужской кулак, которая выпятила живот, А.И. Солженицын просто напросто дурачил своих читателей.

Но если опухоль (даже величиной с большой мужской кулак) находилась не в брюшной полости, а в паху, она не только не могла «выпятить» и «искривить» живот, не только не «давила и смещала смежные органы», но и не требовала сложного хирургического вмешательства.

И действительно: «Операция, — писал А.И. Солженицын жене 1 марта 1952 г., — длилась около получаса под местной анестезией»[957].

И для такой операции потребовалось привозить хирурга из другого лагеря! И после такой операции А.И. Солженицын неподвижно лежал в послеоперационной[958]. И после такой, успешной прошедшей операции через неделю, 19-го, он «едва мог ноги спускать с кровати»[959]. Это, конечно, развесистая клюква, которой «великий писатель» так любил кормить своих доверчивых поклонников.