Однако аспирин не был сразу выведен на рынок; помимо прочих нежелательных осложнений считалось, что он изнашивает сердечную мышцу. Поэтому, несмотря на ярость предвкушавшего близкий успех Айхенгрюна, глава фармакологии «Bayer» Генрих Дрезер (Heinrich Dreser) переключил внимание на препарат, в котором, как ему казалось, был заложен больший экономический потенциал. Дрезер попробовал новый оздоровительный тоник на основе опиума, которому дали высокую оценку все испытуемые. Из-за особенного, героического состояния, в которое они приходили от его употребления, диацетилморфин стал всем известным героином [1]. К синтетическим наркотикам в компании «Bayer» обратились на пятнадцать лет позже, чем в «Hoechst AG», лишь в 1898 г. Именно тогда директор исследовательских программ Дрезер сообщил руководству компании о новом прорыве.
Героин был изобретён ещё в 1874 г. британским химиком Алдером Райтом из отходов производства морфина как новое химическое вещество — диацетилморфин. Тот собирался лечить им привыкание к морфию, применение которого в условиях боевых действий стало послевоенной государственной проблемой. Почти через четверть века после открытия Райта Феликс Гоффманн открыл средство повторно, при этом облагородив морфий уксусной кислотой. По мнению исследователей компании, препарат снимал боль лучше морфина и был безопаснее [22; 23; 139].
Так же, как и в США после Гражданской войны, осталось 400 тыс. зависимых от «армейской болезни» [24], которой называли наркотическую зависимость. Наркотики в войне применялись повсеместно, и иногда доходило до анекдотических ситуаций. Так, в 1917 г. британцы при оккупации Палестины сбрасывали турецким войскам опиум и гашиш с самолётов для понижения боевого духа [26]. Чаще происходило наоборот; дело в том, что изобретение шприца для инъекций, сделанное в 1853 г. Чарльз-Габриэлем Правазом, открыло следующий этап в истории наркотиков. Действие веществ, попадавших прямо в кровь, усиливалось в несколько раз. Для длительных и быстрых переходов солдатам делали инъекции от усталости. Военные использовали морфий вновь и вновь, а госпитали и больницы в считанные месяцы оказались под завязку набиты морфинистами, страдающими от «солдатской болезни», что стало неприятным последствием после победы Пруссии над Францией [23; 25].
С 1898 по 1910 г. героин заполнил аптеки, им лечили сердечные боли, проблемы с желудком, его прописывали при обширном склерозе и детям от кашля при гриппе. Любые предостережения о том, что в печени героин конвертируется в морфин, объявлялись клеветой и угрозой научному прогрессу. Основным покупателем среди 22 стран были США. За пятнадцать лет была произведена 1 тонна чистого героина, выведшая «Bayer» как раз к началу Первой мировой в тройку крупнейших немецких химических компаний с более 10 тыс. сотрудников по всему миру. Таким успехом «Bayer» не мог не нажить себе недоброжелателей, ведь в замкнутой экономической системе если у кого-то прибавляется прибыль, то у другого она прямо или опосредованно убывает [22; 23], а к началу Первой мировой компания владела уже 8 000 патентов на краски, лекарства и химикаты [35]. Как пишет Д. Джеффрейс: «На стыке веков не было компании богаче “Bayer”».
Итак, вокруг немецкой научной школы сформировался субъект, способный бросить вызов «Old World Order» в лице англосаксонской и в частности британской монополии. Бросить в прямом смысле слова, ведь, как мы видим, история немецкой красильной промышленности — это в первую очередь история контроля над промышленностью взрывчатых веществ, история немецких медицинских предприятий — это тоже в первую очередь военная медицина, а также наркотики как средство осуществления блицкрига. И похоже, что на другом конце глобального мира не стали дожидаться, пока немецкая наука продолжит откусывать куски чужого пирога, тем более что в 1913 г. немцы покончили с британским контролем над селитрой.
«Новый толчок продвижению вперед проблемы связанного азота дала первая мировая война. Расчёты германских империалистов на молниеносный исход её не оправдались. Запасы связанного азота в страде катастрофически истощались, а от чилийской селитры центральные державы были отрезаны блокадой английского флота. Но остаться без связанного азота означало оставить армию не только без хлеба, но и без взрывчатых веществ. Усилия немецких химиков, мобилизованных ещё накануне войны для преодоления этой угрозы, увенчались разработкой нового метода промышленного синтеза азотистых соединений не через окись азота, а через аммиак».
В результате блокады эта война для Германии могла закончиться на два года раньше [33], а по мнению самих химиков «IG Farben» — на три года [61], если бы в 1900 г. немецкий химик из Риги Вильгельм Оствальд (Wilhelm Ostwald) не заключил с «BASF» контракт на разработку синтеза аммиака, а со стороны концерна в проекте не принял бы участия выпускник Технического университета в Шарлоттенбурге и его будущий глава Карл Бош [27]. Было замечено, что при сжигании угля азот освобождается и уходит в атмосферу, при отсутствии же воздуха, в процессе коксования при изготовлении чугуна или при получении каменноугольного газа, использовавшегося при освещении городов, что было как раз стартовым бизнесом «BASF», около 15 % азота выделяется в виде аммиака. За описание этого процесса Оствальд в 1909 г. получил Нобелевскую премию [2], но не удавалось получить аммиак в значительных количествах. При высоких температурах выход аммиака становился ничтожно малым, при низких становилась ничтожно малой скорость реакции и, соответственно, темпы производства [302].
Карлу Бошу, применив знания в металлургии, удалось найти ошибку в системе Оствальда и приблизиться к техническому решению фиксации азота из воздуха.
Следующий контракт со стороны «BASF» был инициирован членом совета директоров концерна Карлом Энглером, автором гипотезы органического происхождения нефти. Для контрактов на разработку процесса получения азотной кислоты путём окисления азота в электрической дуге и на синтез аммиака из азота и водорода он выбрал того самого алхимика Фрица Хабера [27].
Хотя Хабер родился в 1868 г. в Бреслау в семье еврейского оптового торговца лаками и красками, в 1892 г. он принял крещение [5]. Обучаясь в лучших университетах Европы (Гейдельберг, Вена, Цюрих и Технологический университет Карлсруэ), Хабер обрёл самые разносторонние знания и жизненный опыт. После студенческой жизни на его лысом черепе остался шрам от дуэли как наглядное свидетельство прусской гордости и упрямства. В 1908 г. он был приглашён в качестве директора института кайзера Вильгельма под Берлином, где на соответствующих должностях будут трудиться такие светила, как Макс Планк и Альберт Эйнштейн [1].
Помимо работы по контрактам с «BASF» в период с 1900 по 1905 г. Хабером было опубликовано более пятидесяти научных статей [2]. В 1902 г. он посетил США, изучая процесс синтеза аммиака на химических концернах в Ниагара-Фоллз; электродуговой способ был крайне дорогим, малопроизводительным и неэффективным. Хабер покинул США с осознанием того, что «американская химическая промышленность и система технического образования выглядит примитивно по сравнению с немецкой» [2]. Теперь ему представился случай доказать, что он не голословен.
Из работ Хабера следовало, что под давлением в 200–250 атмосфер и температуре 500–600 градусов в присутствии осмия или урана азото-водородная 10 %-ная смесь соединяется в аммиак NH3, после чего, смешав газы, процесс можно повторить, получив новую порцию. Ход реакции было возможно регулировать давлением, но также требовался катализатор. Заинтересовавшись в 1908 г. исследованиями Хабера, в следующие два года «BASF» не жалела средств на финансирование превращения экспериментов в понятный технологический процесс [16; 302].
