А шмотки бомжам пригодятся.

Сажусь на наш плетеный гарнитур, балкон у нас – комната здорового курения, здесь мы любим, нет, правильнее будет сказать, любили смотреть на звезды и пить свежезаваренный кофе. Здесь лежит летопись нашей семьи в стихах. Глупая традиция – рифмовать самые яркие моменты жизни и еще картинки к ним подрисовывать. Я беру его.

Открываю на первой попавшейся странице – описание презентации открытия трех моих центров красоты. В кривосложенной стихотворной форме мы вдвоем описываем, как это было: толпа народа, журналисты, именитые гости, мои расфуфыренные труженицы-подчиненные и цветы-цветы-цветы.

Я стояла тогда на огромной сцене и искала глазами его глаза. Я никогда не начинала говорить на публике без его поддержки, он всегда был в зале, всегда справа от сцены, всегда ласково смотрел на меня. «Ну давай, ты сможешь, давай!» – говорили его глаза. И я говорила им, я разговаривала с ними, они слушали меня.

На открытии выступал Шарль Азнавур, как божественно он пел! Мы танцевали весь вечер, и мне казалось, мир у наших ног, потому что мы вместе, а двое – это много, это очень много.

Я напеваю слова песни и снова плачу. Плачу. «Вечная любовь». Фальшивка, американская мечта. Мы придумали иллюзию и пытались оба поверить в нее. Мы изо всех сил создавали свою сказку в надежде на то, что у нас настоящее супружество, а не какой-нибудь там брак. Верить в детские фантазии Сержу надоело быстрее. Слезы падают на разрисованные фломастерами листки, и красным цветом я дописываю финал нашей летописи. Хеппи-энда не будет.

Я прикуриваю сигарету, беру зажигалку и с маниакальным удовольствием сжигаю в пепельнице нашу «сказку на двоих». Бумага горит ярким синем пламенем. Ну вот и все.

А может, взять сейчас и уйти, уйти навсегда и больше никогда его не видеть, не вспоминать, вычеркнуть из жизни? Забыть. Начать все заново! Может, бог хочет, чтобы мы сначала на своем пути встречали не тех людей, чтобы потом смогли обрадоваться тому единственному? Но я уже встретила его. Его невозможно назвать не тем. Это просто я не та. Это со мной что-то не то!

Я залезаю с головой под одеяло и вспоминаю детскую игру «Меня нет. Я в домике». Меня нет. Меня нет. Нет. Все это не со мной. Меня нет. Я держусь из последних сил, жду его. Я хочу, чтобы он довел дело до конца, рассказал мне правду, размазал меня ей по этой кровати. И может, через боль и злость на него я смогу начать новую жизнь. Я что-то пойму.

На улице уже светло – я держу его телефон у груди, как младенец любимую игрушку, сил плакать больше нет. Его тоже нет. Все очень реально, живо, и в то же время игрушечно, инородно, иностранно, непонятно. Ясно только одно – я ничего не смыслю в человеческих взаимоотношениях и сексе как в неотъемлемой их части. Теперь мне жизненно необходимо все это узнать...

В мире существует тысяча сценариев развития любой жизненной ситуации. Но ведь все это столько раз было... Пока не отыграешь все игры, придуманные до тебя, не придумаешь свою. Ту, которая называется «индивидуальная жизнь». Может, ее можно придумать, отказавшись отыгрывать уже придуманное? С чего начнем?

Можно представить, что я первая женщина на земле – Ева. Я не знаю, как все устроено, как что работает и что из чего вытекает. Я могу придумать свои законы. А потом прийти к тому, что жизнь – это новизна, в каждый миг законы, придуманные вчера, сегодня уже не действуют. Так ты открываешься новым играм. Новым возможностям, которые есть сегодня, но которых не было раньше и уже не будет завтра. Это будет моя игра, та, в которую еще никто не играл.

Сидишь в своем тихом привычном мирке и всеми силами делаешь вид, что все правильно, все идет по плану, все предсказуемо понятно. В списке не сделанных еще в жизни вещей у тебя стоит:

1) не была на крыше в 4 утра;

2) не приходилось быть в обезьяннике;

3) не знаешь, что в голове у психбольных;

4) не посадила дерево или хотя бы куст;

5) не прыгнула с парашютом;

6) не знаешь санскрит;

7) не промокала под дождем до мозга костей;

8) не знаешь ответа на вопрос, есть ли на самом деле бог?

И вдруг – бабах! – и в доли секунды мир твой, этот привычный, понятный с таким вот списком непознанного, рушится, превращается в обломки. Строила, строила...

Друг моего детства Виктoр искусно ковыряет салат из морепродуктов, демонстрируя знания светского этикета. Вечно молодой, вечно пьяный, заядлый холостяк и отпетый сердцегрыз, тусовщик и пафосник, наставляет меня на путь истинный. Его ручная шиншилла лениво зевает, сидя на коленях. Острые зубищи начищены, как ботинки Виктoра. Какие же люди садисты – тащить маленького зверька в теннисный клуб, и меня, кстати, депрессивную, обиженную на жизнь, туда же. Какой на фиг теннис. Я сейчас чувствую себя, как любимый мяч футболиста-садиста. Живого места нет, сплошная боль.

Смотрю на Виктoра, как кариес на бормашину, понимая, что сейчас он дорушит обломки моего представления о мире.

– Тетки – существа очень чувствующие, лучше, чем мущинки, только это расковырять надо. Секс – он, сцуко, для них сложный. Для мущинок сунул, кайфонул и бежать. Наше дело не рожать! А тетки – сразу дети там, любовь, морковь. Мечты. Вы в этих мечтах, сцуко, так зарываетесь по уши, что вам уже и не до секса, а нам-то что делать? Мы-то не привыкли в мыслях ибаццо. Нам надо в реальном времени!

– Да я и в мыслях этого не делаю, если честно!

Нос все время заложен, слезы льются, как будто глаза луком намазаны. Я понимаю, что ничего не понимаю, и от этого еще обиднее, все время плакать хочется.

– Девушки, не бойтесь секса, хрен во рту вкуснее кекса!

Интеллигентно Виктoр со мной не общается, я так давно его знаю, что он может себе позволить расслабиться и быть тем, кто он есть. При мне друг изъясняется исключительно на «подонкофском» языке, а со своими барышнями на великосветском.