Она аккуратно уложила девочку в дупло. Мордой подгребла к ребенку листья, чтобы той было тепло. Затем выглянула из дупла и фыркнула на волка, который в недоумении сидел рядом и крутил головой. Потом вернулась к девочке, подсунула сосок, полный молока, в ротик ребенка и прилегла. Ребенок жадно схватил его и начал сосать. Волчица вновь почувствовала себя матерью, и не важно, что это был человеческий детеныш, главное, что она может сделать то, что свойственно ее материнской природе, хотя и волчьей, но все же материнской.

А волк так и просидел до утра у дупла, не сомкнув глаз, пораженный происшедшим, до конца все-таки не понимая, что сегодня он вновь стал отцом.

Полгода Константин скитался по горам. Одежда его истрепалась, обувь развалилась. Он весь зарос волосами. Вначале, буквально штурмуя горы, он спешил быстрее найти старца Нектария, чтобы тот подсказал, что случилось с его сыном и как его найти. Возбужденный Константин не шел, а почти что бежал по горным и лесным тропам. Потому силы его быстро оставляли, и он вынужден был делать частые, длительные привалы. Так продолжалось четыре месяца скитаний, пока запас провизии не истощился, и Константина стал мучить голод. Он питался лесными ягодами, орехами, плодами диких фруктовых деревьев. Это был уже не тот здоровый мужчина, который недавно отправился в путь на поиск чудного старца, а сухой, изможденный, сморщенный старик. В конце концов Константин заболел, так и не разыскав таинственного отшельника. По всем расчетам, Константин уже должен был дойти до него, но жизнь диктовала свои правила.

Дело в том, что в горах он встречал группы вооруженных людей, порой слышались выстрелы и взрывы. Одно было понятно ему, что шла война и она распространилась и в эти глухие, кажущиеся безлюдными места. Иногда Константин натыкался на военизированные горные лагеря. Поэтому ему постоянно нужно было, во-первых, быть начеку, а во-вторых, совершать большие обходные маневры, чтобы не выдать себя. Сомнений по поводу опасности такой встречи у него не было. Неоценимую помощь ему оказала выучка десантника, которую он получил в армии. Кто мог предполагать, что эти навыки ему когда-нибудь пригодятся, ведь он фактически оказался в районе боевых действий. Он наблюдал, как по тропам двигались караваны с оружием и боеприпасами, редко, но все же пролетали вертолеты без опознавательных знаков. Поэтому Константин не мог идти так, как ему было нужно, он искал окольные пути, а потом искал прежнюю дорогу, продирался через непролазные дебри, болота, заросли колю— чего кустарника, то есть фактически двигался по пересеченной местности, опасаясь столкнуться на тропах с представителями одной из воюющих сторон. Случись такое, его бы приняли за лазутчика и он ничем не смог бы оправдаться.

Однажды Константин увидел группу людей из десяти человек, которые шли в его сторону, он, конечно, мог просто спрятаться в лесной глуши, но дело в том, что с ними были собаки. А это значит, что четвероногие могли взять след и вывести на него. Неподалеку в ущелье протекала небольшая горная река, вот туда спустился странник и пошел по воде. Здесь Константину встречались такие места, где ему, по сути, приходилось плыть. Вода была темной и обжигающе холодной. Вот после этого он и почувствовал себя плохо.

Уже неделю его лихорадило и мучила острая боль в животе. И он понял, что просто-напросто загнал себя, как загоняют лошадь, когда от нее требуют то, что выше ее сил. Но самое скверное, что ему пришло, наконец, осознание того, что он заблудился окончательно и теперь вряд ли найдет дорогу обратно, а тем более к старцу Нектарию.

Эту ночь он спал на земле в углублении, прикрывшись листьями. Утром он решил вновь идти, но не смог подняться. От отчаяния он закусил сухие, потрескавшиеся губы до крови, и у него потекли слезы.

Он лежал на спине и смотрел на высокие кроны дубов и буков, на куски прозрачного голубого неба, проглядывающие сквозь листву. По небу тихо плыли облака. В траве стрекотали кузнечики, божья коровка ползла по его руке. Пахло мятой и чабрецом. Неужто я останусь здесь навсегда? Перед глазами Константина вдруг встали его исчезнувший сынишка и Мария. Потом он вспоминал свою прежнюю жизнь: и светлое, и темное. И вдруг то, что казалось ему прежде плохим, сейчас, в настоящих условиях, выглядело пустяком. «Отчего жизнь устроена так, — думал он, — что тогда это казалось важным, скорбным, тяжелым, а сейчас потеряло свой мрачный смысл? Неужели человеку нужны большие переживания, испытания и страдания, чтобы понять, насколько он был счастлив! Почему я не понимал, что каждый день моей жизни, какой бы он ни был, уже счастье, уже благодать, за что нужно благодарить Создателя?»

Константин стал постепенно прокручивать всю свою жизнь и находил все больше и больше таких моментов, за которые ему сейчас было горестно и стыдно, ибо он видел, сколь ничтожны были его интересы и желания, насколько он был занят собой, своими переживаниями, и как он не замечал людей, которые страдали, мучились, смиренно несли свой крест рядом с ним. Эти люди сейчас оживали в его сознании, и их образы протекали перед ним. «Сколько суеты было в моей жизни, сколько шелухи и пустоты! — размышлял Константин. — Пришел мой последний час, а словно и не было жизни вовсе. Будто все время собирался сделать что-то очень важное, что-то самое главное, да все откладывал на потом, все как-то некогда было. Вот и итог, подвел черту Константин, — умирать в глухом лесу, в одиночестве, потеряв и сына, и жену». И вновь щемящая боль подступила к его сердцу. "Как глупо! Все у меня в жизни было, как же я был счастлив, и теперь такой конец! "

Константин стал вспоминать прошлое, и в нем он с удивлением обнаружил те моменты, когда небесное откровение касалось его души, когда НЕЧТО высшее будто просило обратить на него внимание и принять в свою жизнь. «Почему я забыл? Отчего не принял эти прикосновения свыше всерьез? Ведь это было…»

Он вспомнил себя совсем маленьким, когда он ходил еще в детсад. Неподалеку от того дома, где жил Костя, в старом, грязном, полуразрушенном домике жила женщина-пьяница, у нее было двое детей. Как-то он зашел вовнутрь. Женщина истомилась от жизни. От нужды и безысходности она иссохлась, сгорбилась и сморщилась. Окна в хате маленькие, грязные, все разбросано, паутина в углах, кровати не заправлены. Дети, всегда готовые съесть все, что им дадут. Кто она, откуда, как ее звали, что стало с ее детьми? Но не это главное. Константин видит, как он стоит в этой комнате, а в запыленное окошко пробивается весеннее, яркое, пасхальное солнышко и выхватывает лежащую на столике икону Богородицы в металлической ризе. Лучи солнца отражаются от иконы, попадают прямо в его детскую душу и сердце, отчего внутри становится так сладостно благодатно, что нет тому никаких разумных объяснений. Есть лишь НЕЧТО беспредельно доброе и нежное, что только лишь слегка касается его сердца, но уже столь сильно и велико, что преображает его всего: нет старушки, нет беспорядка вокруг, нет гомона ее детей, есть лишь во всем Богородица и Ее любовь, струящаяся прямо в его сердце. Матерь Божия во всем и навсегда…

Потом Константин вдруг вспомнил свою маму, которая умерла, когда ему было двадцать лет. Он был у нее единственный сын, и она вырастила его сама. Отец оставил семью, когда Косте было пять лет. Он вдруг ощутил мамины нежные, натруженные руки, которые лелеяли его, работали для него, существовали для него. Как мало он отдал матери любви! А это ведь было так просто. Что стоило сказать лишний раз доброе слово, больше уделить внимания, поговорить или просто посидеть рядом и помолчать. Все куда-то несло меня, все хотелось убежать от этой скучной жизни, все казалось, что настоящая жизнь где-то там, за горизонтом. «Мама, мама, — прости меня» — прошептал Константин, а воспоминания уже сами заполоняли сознание умирающего странника.

…Приходила весна во все дома маленького городка его детства, она вливалась и в их квартиру. Мама мыла окна после долгой зимы. Все окна были распахнуты, в душное жилище влетало звонкое солнце; вместе с синевой нового неба врывался свежий воздух, полный птичьего гомона и весеннего цветочного благоухания. Посреди комнаты стояли ведра с мыльной водой, на подо— конниках лежали тряпки и скомканные газеты, по всей квартире царил беспорядок генеральной уборки. В чистых, вымытых стеклах, как в алмазах, играли солнечные зайчики, ослепляя радужными переливами. А потом вдруг в окне отразилась небесная синева, которая вспыхнула и вошла в сердце мальчика Кости, распахнув своей необъятностью и чистотой ребячью душу, превратив ее в бесконечный мир нежного и доброго голубого Света. И тогда в сердце ребенка вдруг всколыхнулся и затрепетал живой океан, который, оказывается, всегда был в глубине его существа, но только сейчас он обнаружил его. Это было отражение другой жизни, которая существовала где-то там, высоко в небесах. Ее маленький лучик сошел в Костино сердце, но даже он был уже бесконечно большим для мальчика. А этот небесный синий Свет был как мост, похожий на легкую и зыбкую радугу, по которому можно дойти туда, очень высоко, в царство вечной любви и счастья. Костя тогда увидел, что там, в этом царстве, никогда не бывает ни туч, ни облаков, там всегда светит солнце, там всегда играет музыка вечной Жизни. Может быть, некоторые птицы иногда, поднимаясь высоко в небеса, попадают в преддверие этого царства, а йотом спускаются к нам на землю и поют баллады о Царстве Небесном?