— Да бросьте. — Корнилов негромко рассмеялся. — Вы и без меня преодолели все трудности. Да, отдавили по дороге много старых мозолей, ну так, вам с ними детей не крестить, так что покричат и утрутся.

— Интересно кого нам назначат в командиры… — Задумчиво произнёс Белоусов. — Не хотелось бы какого-нибудь дурака в чинах.

— А не будет никакого другого командира. — Корнилов улыбнулся. — Походите в замах и в исполняющих обязанности командира ещё годик, а там, если не наломаете дров, спокойно переберётесь в кресло начальника.

[1] Современное Видяево

[2] Для авиации обычное дело. Даже лёгкий истребитель Як-130 имеет возможность побыть и ударным самолётом и разведчиком.

Ум соседствует со скромностью, как богатство с бережливостью.

Монологи Сократа.

Моторы есть сердце нашего двадцатого века, а бензин и керосин его кровь. Вот истина, с которой нельзя не согласиться, глядя на то, как быстро меняется наша жизнь.

Везде куда ни глянь трудятся они — железные помощники человека. Моторы. И всем им нужна эта новая кровь что сгорает в их пламенных сердцах и делается из чёрной вонючей жижи под названием нефть.

Добываемая из глубин Земли, поднимаемая на поверхность хитроумными машинами она сразу же попадает в стальные рукава нефтепроводов и железные рубашки танкеров, чтобы быть доставленной на нефтяные заводы, и превратиться в светло-коричневую жидкость, и сгореть, приводя в движение летательные аппараты, корабли и автомоторы, которые делают расстояния простыми цифрами на карте. Подумать только, что ещё пятьдесят лет назад, дорога из Владивостока до Москвы могла занимать до двух месяцев.

Новые нефтяные заводы, фабрики по производству моторов, корабельные верфи, авиационные заводы и автомоторные фабрики строятся по всей стране, обещая невиданный взлёт транспортной связности нашей огромной страны и новые невиданные горизонты в освоении новых земель.

Алексей Толстой, Русская Нива 18 июня 1925 года.

Российская империя, Москва.

К повышенному вниманию двадцатитрехлетний генерал относился с некоторым фатализмом, как лётчик к погодным изменениям. Жизнь всё равно продолжается, и не стоит её отменять по таким поводам, как повышенное бешенство дам и девиц.

Но в последние месяцы, всё это стало настолько неприятным, что Николай до минимума сократил посещения увеселительных заведений, и вообще прогулки вне службы.

Дамы писали записки и пространные письма, попадали под колёса, и громко взывали о помощи в ночной тишине.

Николай с таким ещё никогда не сталкивался, и понятия не имел, как бороться с массовой истерикой. Совет князя Голицына обзавестись фальшивой невестой был бы неплох, если бы не опасение за жизнь этой несчастной. Некоторые дамы, в своём рвении стали переходить границы не только приличий, но уже и кодекса уголовных наказаний. Особо отличилась боярышня Каткова, подговорившая нескольких уголовников, чтобы те, стреляли в Николая, и он, раненый попал в больницу где у дамы папа служил главным врачом. К счастью, негласная охрана, выделенная Николаю от государевой канцелярии, сработала на опережение, и вся комбинация попала на стол к следователю до выстрела.

На этом фоне, даже переезд в новый дом не стал радостным событием, а лишь ещё одной проблемой. Хотя особняк нарядный и сверкающий словно игрушка, вызывал неподдельный интерес москвичей.

Помощь пришла откуда не ждали. Архиеписокп Макарий, с некоторых пор руководивший всеми монастырями Братства Святого Георгия, появился в приёмной Николая, словно ледокол раздвинув ожидавших просителей, и шуганув докладывавшего начальника связи, уселся в глубокое кресло в углу кабинета.

— Ваше высокопреосвященство. — Николай поклонился Макарию. — Велеть принести чаю?

— Вели. — Макарий с улыбкой кивнул. — И коньячку. Сам не употребляешь, знаю. Но держишь для гостей.

— Держу. — Николай, достав из шкафчика пару рюмок и красивую хрустальную бутылку Особого «Шустовского» коньяку, разлил напиток цвета тёмного янтаря, и сел напротив. — Рад видеть вас Адриан Иванович в здравии.

— И я. — Отец Макарий, в миру адмирал Непенин, одним взмахом опрокинул в себя коньяк, и одобрительно посмотрел на девицу в форме сержанта Внутренней стражи, расставлявшей закуску, и чайный набор. Китель на даме был вопреки уставу расстёгнут на верхнюю пуговку, что позволяло её богатому интеллекту выпирать наружу, топорща лацканы.

— Если что, только прикажите, господин генерал. — Сержант лукаво стрельнула взглядом из-под чёлки, и покачивая бёдрами выплыла из кабинета.

— Хороша. — Оценил спектакль Макарий, и вкинув в рот ломтик лимона тщательно прожевал, и выплюнув на ладонь зёрнышко, положил его на блюдце.

— Да сил уже никаких нет. — Николай, покачал головой и для виду пригубил из рюмки. — Словно всех подкосила душевная болезнь. Вчера на званом вечере у Долгоруких, дочь генерала Самохина, изволила упасть в обморок, да так ловко, что прямо в объятья. Хорошо, что я перенаправил её падение в руки её же батюшки. А то конфуз был бы, прости господи…

— Ну а что ты хотел? — Философски заметил архиепископ. — Генерал, тридцати ещё нет, да хорош собой, и вон весь уже словно ёлка в орденах. Тут и у матерей семейств потемнение рассудка может случится. А девки, они же вообще слабые разумом.

— Делать — то что? — Николай поставил рюмку на стол, и снова налил адмиралу. — Я так просто работать не смогу. По городу уже нормально не проехать. Кто-нибудь обязательно норовит под колёса кинуться. Хорошо, когда Лена и Наташа были здесь. Они одним видом всех распугивали. А тут с чего-то сразу обе уехали, и даже попрощались.

— Служба. — Макарий развёл руками, и подхватив рюмку, выцедил коньяк мелкими глоточками, прикрыв глаза. — Хорошо. — Он с интересом посмотрел на бутылку. — Отличный коньяк.

— Николая Николаевича Шустова подарок. — Николая улыбнулся. — Прислал мне по случаю десять ящиков, из запасов. Говорит, что нашёл у себя в старом подвале пару бочек, заложенных ещё его дедом. Николаем Леонтьевичем Шустовым.

— Это за те бумаги, что ты у Пономаря поднял? — Макарий усмехнулся. — Легко отделался. Там за те записки ему каторга рисовалась в полный рост.

— Ну, он ещё в мою коллекцию добавил несколько храмовых ножей из Южной Америки. Специалисты говорят, что ни в Британском музее, ни в Эрмитаже таких нет. А насчёт каторги, зря это вы, Адриан Иванович. Знаете, же, что по молодости все на язык несдержанные. Так что неприятностей, да было бы много, но не до каторги уж.

— Ладно. — Макарий поднял руку, останавливая Николая. — Бумагами этими хорошо распорядился. Мы сначала на тебя обиделись слегка, что ты не отдал компромат в братство. Многие очень сильно за то переживали. Но получилось ещё лучше. Бельская на удивление, раздала всё до последнего клочка бумаги, и не попыталась извлечь из этого прибыток. В накладе конечно не осталась, но то, так. Нежданная радость. Но вот то, как ты легко отказался от вожжей, что могли взнуздать десятки княжеских семей, тебе сильно в плюс пошло. Собственно, все твои последующие назначения, от того и произошли. Сергий понял, что ты за власть не цепляешься, и, следовательно, тебе её можно доверить. Но дамского внимания от этого конечно только больше.

— А был бы я старичком лет семидесяти, небось дамы ко мне такой толпой не лезли. — Пожаловался Николай. — Вообще прохода не стало.

— Так я к тебе и по этому поводу тоже. — Макарий хитро улыбнулся. — Братство своих не оставляет, даже в таких странных обстоятельствах.

— Даже не представляю, чем мне можно помочь. — Николай с тоской посмотрел куда-то за окно, где цвела московская весна.

— Тем не менее. — Макарий допил одним взмахом коньяк, степенно встал, и кивнул головой в сторону дверей. — Пойдём прогуляемся до моей машины. Нас уже заждались поди.