Агенты ТИПА-1 тихонько ерзали и переглядывались, слушая мой рассказ. Мне было плевать, верят они мне или нет. Аид оставил меня умирать, но мой срок еще не пришел. «Джен Эйр», которую отдал мне Тэмворт, спасла мне жизнь. Я сунула ее в нагрудный карман, и мягкая пуля разнесла книгу, но не прошла в тело. Я получила перелом ребер, контузию легкого и гематому, от которых можно было сдохнуть – но я выжила. Удача или рок, думайте что хотите.

– Все? – спросил Скользом.

Я кивнула.

– Все.

Конечно, это было не все, но остальное их уже не касалось. Я не рассказала, как Аид воспользовался смертью Филберта Орешека, чтобы эмоционально сломать меня. Этим он и спровоцировал меня на первый выстрел.

– Это почти все, что мы хотели узнать, мисс Нонетот, – сказал Скользом. – Можете вернуться в ТИПА-27, как только поправитесь. Хочу напомнить вам, что вы связаны обязательством хранить молчание – вы дали подписку. Неверное слово может иметь для вас очень болезненные последствия. Вы не хотите ничего добавить?

Я глубоко вздохнула.

– Я понимаю, что многое из моего рассказа кажется невероятным, но это правда. Я первый свидетель, который видел Аида и остался в живых. Кто бы ни преследовал его потом, он должен знать, на что способен этот человек.

Скользом откинулся на спинку кресла. Он покосился на мужчину с нервным тиком, тот кивнул в знак разрешения.

– Пустой разговор, мисс Нонетот.

– То есть?

– Аид мертв. ТИПА-14 не безнадежны, несмотря на чрезмерную склонность палить где попало. Его преследовали до автострады М-4, где он разбился вместе с машиной на перекрестке двенадцать. Машина перелетела через дамбу и взорвалась. Мы не хотели вам рассказывать, пока не выслушаем ваши показания.

Новость поразила меня в самое сердце. Месть была главным чувством, которое последние две недели помогало мне выжить. Без жгучего желания увидеть, как покарают Аида, я, возможно, отдала бы концы. Но без Ахерона вся моя исповедь оставалась бездоказательной. Я и не ждала, что они поверят каждому моему слову, но я надеялась, что буду отомщена, когда до него доберется кто-нибудь другой.

– Извините? – невпопад спросила я.

– Я сказал, что Аид погиб.

Я выпалила:

– Нет!

Скользом решил, что моя реакция – последствие травматического шока.

– С этим трудно смириться, но – да. Сгорел до неузнаваемости. Пришлось опознавать его по карточке стоматолога. У него все еще был при себе револьвер Орешека.

– А рукопись «Чезлвита»?

– Ни следа. Думаем, тоже сгорела.

Я уставилась в пол. Вся операция пошла прахом.

– Мисс Нонетот, – сказал Скользом, поднимаясь, и положил руку мне на плечо, – вам будет приятно услышать, что вся эта информация не разойдется по Сети дальше ТИПА-8. Можете вернуться в свой отдел с незапятнанным личным делом. Вы наделали ошибок, но никто из нас не знает, как все обернулось бы при ином стечении обстоятельств. Что до нас, то мы больше не встретимся.

Он отключил магнитофон, пожелал мне выздоровления и вышел. Остальные последовали за ним, но человек с тиком задержался. Он подождал, пока его коллеги уйдут подальше, и прошипел.

– Мне кажется, что вы просто все наврали, мисс Нонетот. Мы не можем себе позволить терять таких людей, как Филип Тэмворт.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что сказали мне его имя.

Он хотел было что-то добавить, но передумал и убрался к черту.

Я встала из-за стола, вышла из импровизированной комнаты для допросов и подошла к окну. Снаружи было тепло и солнечно, деревья раскачивались под легким ветром. Казалось, в мире нет места таким, как Аид. Я позволила себе вернуться к воспоминаниям о том вечере. О том, о чем я сейчас умолчала. Об Орешеке. Ахерон сказал тогда кое-что еще. Он показал пальцем на старое, усталое тело Орешека и сказал.

– Филберт просил передать тебе, что ему очень жаль.

– Это отец Филберта, – поправила я его.

– Нет, – хихикнул он. – Это Филберт.

Я снова посмотрела на Орешека. Он лежал на спине с открытыми глазами, сходство было несомненным, несмотря на шестьдесят лет разницы в возрасте.

– О господи, нет! Филберт! Это был он?

Ахерон казался страшно довольным.

– «Задержался» – это термин Хроностражи для агрегации времени, Четверг. Я удивлен, что ты этого не знаешь. Он застрял вне «здесь и сейчас». И меньше чем за минуту на него обрушилось сразу шестьдесят лет. Неудивительно, что он не хотел, чтобы ты его увидела.

Значит, никакой девушки в Тьюксбери не было. Я слышала от отца о временных расширениях и темпоральной нестабильности. В мире События, Конуса и Горизонта Филберту Орешеку пришлось задержаться. И трагедия была в том, что он не мог мне об этом сказать. Именно в тот момент я и потеряла голову, а Ахерон воспользовался этим и выстрелил. Все получилось так, как он и планировал.

Я медленно вернулась в комнату и села на постель, совершенно подавленная. Когда никого рядом не было, слезы легко набегали на глаза. Минут пять я плакала от души, почувствовала себя намного лучше, шумно высморкалась и рассеянно включила телевизор. Попереключала каналы, потом наткнулась на «ЖАБ-ньюс». Конечно, опять говорили о Крыме.

– Новые известия из Крыма, – объявила дикторша. – Бюро Продвинутых вооружений корпорации «Голиаф» представляет последнее новшество в борьбе с русскими агрессорами. Корпорация надеется, что новая баллистическая плазменно-энергетическая винтовка – ее кодовое название «круть» – станет решающим оружием, которое переломит ход войны. Наш военный корреспондент Джеймс Мудакез сейчас покажет нам образец.

На экране крупным планом показали экзотическую винтовку, которую держал солдат в военной униформе.

– Это новая плазменная винтовка «круть», представленная сегодня корпорацией «Голиаф», – объявил Мудакез, держась от солдата на некотором отдалении. – Мы по понятным причинам не можем рассказать вам много, но мы покажем вам ее эффективность. Заряд концентрированной энергии используется для разрушения брони и уничтожения личного состава на расстоянии мили.

Я в ужасе смотрела, как солдат демонстрирует новое оружие. Незримый энергетический заряд разнес танк в клочья с силой десяти гаубиц. Артиллерийская батарея в ладони. Когда улеглись радиопомехи, Мудакез на фоне марширующих с новыми винтовками солдат задал полковнику парочку явно заготовленных заранее вопросов.

– Когда вы предполагаете оснастить «крутью» войска на передовой?

– Первая партия в процессе доставки. Остальные будут поставлены, как только мы построим нужные производственные площади.

– И последнее как повлияет это оружие на исход войны?

На лице полковника мелькнул намек на эмоции.

– Предсказываю, что русские через месяц запросят пощады.

– Во дерьмо! – вслух выругалась я. За время службы на фронте я слышала эту фразу тысячу раз. По своей невероятной глупости она заменила даже заезженное «не позднее Рождества». И всегда, без единого исключения, подобные обещания оборачивались чудовищными потерями.

Еще до первых поставок нового оружия само его существование нарушило баланс сил в Крыму. Давно уже не думая об отступлении, английское правительство пыталось переговорами добиться капитуляции русских войск. Русские увиливали. ООН требовала, чтобы обе стороны вернулись за стол переговоров в Будапеште, но процесс завис. Императорская русская армия окапывалась, готовясь отразить наступление.

В то же утро представитель «Голиафа» должен был предстать перед Парламентом и объяснить задержку доставки нового оружия, поскольку они и так на месяц выбились из графика.

От размышлений меня оторвал визг тормозящих шин. Я подняла взгляд. Посреди больничной палаты стояла яркая спортивная машина. Я дважды моргнула, но машина никуда не делась. Никаких рациональных объяснений тому, как она оказалась в палате, не было и быть не могло: через дверь едва-едва пропихивали кровать. Но машина была здесь. Я чувствовала запах выхлопа, слышала рев мотора на холостом ходу, но почему-то ситуация показалась нормальной. Из машины выглядывали люди. За рулем сидела женщина лет тридцати с небольшим, и чем-то она была мне знакома.